На огороженном со всех сторон пространстве капища горели по кругу яркие костры, освещая гигантский столб бога Велеса и срубную башенку, где волхвы складывали требы. Стемка с интересом озирался вокруг, видел собиравшихся волхвов в длинных одеяниях, заметил и белый камень жертвенного алтаря.

Ольга направилась к одному из служителей.

– Троих волов пришлю в дар, если поможете скрыться, – властно сказала она и без перерыва продолжила: – Нам нужна веревка, чтобы покинуть капище, спустившись на склон за частоколом. Преследователям скажете, что забравшиеся головники[51] все сами взяли, угрожая оружием. Но о том, что узнали меня – молчать. Ну что уставились? А ну живо!

Стемка только таращился на все, машинально поклонился изваянию божества. Потом перевел взгляд на Ольгу и даже языком прищелкнул от восхищения.

– Ох и горазда же ты приказывать, посадница!

Она заметила, что парень стоит скособочившись, а по спине его течет кровь.

– Сможешь спуститься вниз али задели сильно?

– Задели. Ножом, кажись. Но полезу. За тобой, красавица, хоть к Морене[52] в подземелье полезу.

Стемка оставался хвастуном, несмотря на всю серьезность их положения. Такому – ремни из спины режь, а он все будет балагурить. И глаза его, когда он движением головы откинул со лба длинные светло-русые волосы, сверкали с прежним озорством. Но Ольга видела: если в ближайшее время не перевязать ему рану, он ослабеет от потери крови. Поэтому, оглядываясь на волхва, удерживающего у входа их преследователей (не смевших ступить в освященное место, но требовавших выдать им убийц), Ольга приказала волхвам дать еще и полотна на повязку.

Все-таки волхвы толковый народ. Справились быстро, все принесли, особенно удивило Ольгу, что не веревку для спуска дали, а настоящую лестницу со стальными крючьями на концах, чтобы удобнее было зацепить за ограду.

– И зачем такая в хозяйстве служителей бога? – болтал Стемка, когда они уже спускались вниз. – Не иначе как волхвы-кудесники за рыбкой к реке по ночам шастают.

Ольга не ответила. Приключений оказалось больше, чем она ожидала, и ей завтра надо будет употребить всю власть, чтобы замять дело. Да и она сердилась на Стемку, из-за которого попала в переплет. Но оставить его она не могла. Стемка был ее другом, побратимом дружинным, всегда защищал ее на Самвате, да и сердиться на него, такого легкого, пригожего и добродушного, долго не получалось. А тут еще заметила, что кровь из парня так и хлещет.

Его и впрямь шатало, когда спустились. Но он же и указал, куда идти.

– Вон костер за камышами светит. Видать, рыбаки уху варят. Пойдем попросим у них угольков да отсидимся где-нибудь в сторонке.

Примерно через час, когда Ольга перевязала Стему и они сидели у разведенного в зарослях над рекой костра, парень обо всем ей поведал.

– Как я мог не пойти к Палаге, когда она сама напрашивалась? Говорила: упрямый родитель навек оставит ее в девках. А ей уже бабьего хотелось испытать, да так, что в бесчувствие падала от внутреннего жара. Ну и… Она ведь ладная, ядреная. И все твердила, что окошечко в тереме для меня оставит открытым. Не отказываться же было? Она бы потом первая меня на смех подняла.

– Ну а ты, конечно, извелся бы от ее насмешек! Что тебе до Палаги этой, стрелок? Уехал бы в Киев и забыл бы ее с какой-нибудь красавицей. Мало ли их у тебя в стольном? Да и детей, поди, половина Подола.

– Детишки – это всегда хорошо. Меня Род[53] любит, вот и не оставляет моих любушек бесплодными. А Палага… Я ведь полюбил ее.

– Да ты всех любишь, – отмахнулась Ольга. – И Палагу, и остальных. Когда ты угомонишься, Стемид? Живешь словно на острие меча…

– Стрелы, – улыбаясь, поправил парень. – На острие стрелы. И уж куда только меня эта стрела не несет!..

Ольга только руками развела, дивясь его беспечности. Только избежал опасности, весь перевязанный, и неизвестно еще, что ей как посаднице говорить, когда люди именитого Люта придут к ней требовать для опозорившего их кары. Род Люта один из первых в Вышгороде, а тут какой-то вертопрах…

– Ты бы отца своего пожалел, Стема. От тебя у него одна морока.

– Отец, – тихо проговорил Стема, и лицо его стало серьезным. Но уже через минуту он опять белозубо улыбнулся. – А ведь сила Рода у меня от него. Один-единственный раз миловался Кудияр с моей матушкой в капище Лады, а я вот он, соколик.

Даже потеря крови не лишила его обычной игривости. Ольга смотрела на него, освещенного светом огня, и сама невольно начинала улыбаться. Понимала, отчего все так любят Стему, – красивого и дерзкого балагура.

Костер весело потрескивал. Стема поворошил в нем палкой – сноп ярких искр взвился вверх.

– А ведь они меня за свою боярышню и порешить могли – произнес парень, словно только сейчас стал что-то понимать. И поглядел на посадницу уже другими глазами. – И ты мне жизнь спасла, Ольга. Я в долгу перед тобой. А долго ходить в должниках я не привык. – И подмигнул: – Ничего, краса-девица. За мной не пропадет.

Ольга вдруг заметила, что не может отвести от него взгляда. Было в Стеме нечто… Некое живое обаяние и красота, бесшабашная лихость и веселость, которые не могли не очаровывать.

Стемид Кудияров сын был молод, лет двадцати, не более. Не очень высокий, он держался прямо – такая осанка обычно бывает у людей, не вышедших ростом. При этом он был на диво красиво сложен. Ольга с потаенным удовольствием разглядывала его полунагое тело – сплошные мускулы под гладкой загорелой кожей. Шея и плечи у парня были твердыми как камень, но в плечах он еще не раздался вширь, что тоже говорило о его юности. А улыбка… Белые зубы, крепкий подбородок, почти девичьи ямочки на щеках. Стема был круглолиц, с небольшим прямым носом и красивым пухлым ртом, выдававшим ласковую чувственность его натуры. Только в глазах, ярко-голубых, с тем же прищуром, что и у Кудияра, угадывалась некая хитринка. Брови – темные с гордым разлетом. Стема привычным жестом время от времени отводил от бровей пепельно-русые пряди волос, закладывал за уши, и Ольга заметила, как один раз он чуть поморщился от резкого движения.

– Болит? – спросила она.

– До свадьбы заживет, – отмахнулся парень. – Нож в меня на излете попал, плечо порезал, но, думаю, через седмицу уже смогу натянуть лук. Да что там через седмицу – я уже завтра в Киев поеду. Ну а там уже начались сборы в Смоленск.

Он вдруг бросил быстрый внимательный взгляд на сидевшую напротив подругу и отвел глаза.

– Прости, Ольга.

Она невозмутимо глядела перед собой, заплетая и расплетая кончик косы. И сказала ровно:

– Я тоже хочу попросить Олега взять меня в Смоленск. Интересно мне на невесту молодого князя поглядеть. Сам-то что скажешь о Светораде этой, Стрелок? Ты ведь родом из смолян. Мне кто-то сказывал, что некогда ты жил при дворе князя Эгиля.

– Жил, – подтвердил Стема, опустив голову так, что длинные волосы упали на глаза.

– Ну так поведай, что за краса ненаглядная эта ваша княжна? Неужто настолько краше меня?

Ольга с деланной шутливостью подбоченилась.

Стема довольно долго молчал, вороша сучья в костре. Заговорил негромко:

– Когда я покинул Смоленск, ей всего одиннадцать годочков было. Маленькая такая была да тоненькая, как прут. Правда, грива волос знатная – чистое золото. Этим она в отца пошла. Эгиля ведь не только за богатство Золотом прозвали, но и за блеск волос солнечный. Ну, и Светорадка…

Он вновь умолк, но Ольге его слов было мало, она расспрашивала еще и еще, однако обычно словоохотливый и любящий все приукрасить Стемид на этот раз был до странности краток. И неожиданно Ольга догадалась:

– Да ты не больно-то любишь ее!

Стема резко поднялся, отошел в тень, а когда вернулся к костру, лицо его было словно вырезанным из камня.

– А за что мне ее любить, такую подлую и лживую? Ей погубить человека – что мне белку стрелой в глаз сбить. Ведь была еще совсем дитя, а гадостей могла сотворить немало.