Странное дело: как они, эти новые хозяева жизни, мнили о себе! Даже оказываясь перед столом следователя, продолжали играть придуманные себе роли вершителей судеб, если уж не всего человечества, то в России – наверняка. Но можно иронизировать по этому поводу сколько угодно, однако на поверку так оно ведь, по сути, и было. Жуткие годы… А кому-то – расцвет демократии…

Это, последнее соображение по поводу не просто повышенного, а уже возведенного в абсолют, самомнения пришло в связи с еще одним воспоминанием. Ну, конечно, когда листаешь дневник, какие-то забытые эпизоды встречаются, что-то, естественно, возникает. Вот и тут…

Дело по «Большому кольцу», то есть по МКАД, раскручивали, – это уже в новом веке, несколько лет назад. Воровство автомобилей, подставы, бандиты из автосервисов, оборотни из ГАИ, прочее… Та еще публика… Крепко тогда наехали на организаторов этого преступного промысла на дорогах. А среди них оказались такие деятели, к которым не на всякой козе подъедешь! Вот один из таких тоже организовал похищение Ирины. Причем, даже и не пытаясь облечь свои действия в какие-то рамки приличия, но явно претендуя при этом на некое подобие джентльменства.

Типичные, наглые менты остановили Иркину машину в районе Савеловского вокзала: не там, утверждают, повернула. Оказалось, что светофор просто не работал. Тогда, значит, не включила поворотник. Словом, пройдите в патрульную машину, там разберутся. В результате Ирке завязали глаза и, сопровождая свои действия привычными для этой категории правоохранителей хамством, матерщиной, угрозами применения насилия за оказанное сопротивление законным властям, на большее фантазии не хватило, – завезли черт-те куда, на Рублевское шоссе, в Уборы. И там ее несколько часов продержали в сыром подвале «новорусского замка». Для чего? Точнее, ради чего? А для того, чтобы затем хозяин дома и, разумеется, нашей сегодняшней жизни, «отдыхающий» теперь уже на зоне криминальный авторитет и лучший друг некоторых олигархов, некто Митяй Соломатин, порассуждав с Ириной о высоких материях, смог настойчиво предложить ее мужу Александру Борисовичу поразмышлять над тезисом, что лучшая музыка – это тишина.

Он знал старый анекдот, когда двое посетителей ресторана попросили руководителя музыкального ансамбля за хорошие деньги в течение получаса исполнять несколько тактов паузы из произведения классического репертуара.

Этот Митяй прекрасно знал, что Ирина по образованию и по основной своей профессии музыкант, и полагал, что более чем прозрачный его намек следователю, ведущему дело, в котором отовсюду вылезали «уши» Митяя, будет понятен: похититель не шутит, он жестко предупреждает.

Он так, до самого конца, сидя уже и в Славкином кабинете на допросе, продолжал считать и верить, что сыщики еще крепко раскаются в своих действиях. Но откуда в нем жила такая уверенность? А оттого, что мы им сами слишком многое позволяем, приходил к единственно верному выводу Александр Борисович. Потому они уверены, что и власть наша государственная ими самими поставлена и ими же, главным образом, контролируется. А ведь практика тех, недавних еще лет, показывала: если криминал не остановить, все к тому и придет. И все уже не шло, а неслось, – стремительно и, казалось, бесповоротно. Романтизация уголовщины и бандитизма в обществе дошла до полного абсурда. Это позже весьма популярные ныне артисты, писатели, «киношники» стали кокетливо и сентиментально объяснять публике, что они вовсе не бешеное «бабло» гребли в бесконечных бандитских, «бригадных» сериалах, а всего лишь «пытались» отразить «некоторые приметы смутного времени». Эпоху, видишь ли, оставить людям на память. Забыв при этом о главном нерве любого творчества – совести… Да о своем призвании, в конце концов. Скверно.

Вот и воспитали в целом поколении неуважение, презрение и даже ненависть к вечным и истинным человеческим ценностям и, прежде всего, к чужой жизни. Не своей, нет, в собственном «героическом» финале этакий молодец видит на главной аллее центрального городского кладбища грандиозный гранитный памятник себе, поставленный благодарной братвой. А если это так, если и всенародно любимый актер утверждает, что роль кровавого бандита в кино помогает ему открыть в себе новые грани таланта, то… куда дальше-то деваться?… Уже не только скверно, но и бесстыдно…

Невеселые мысли подобного рода частенько в последнее время посещали Александра Борисовича. Телевизионные программы он давно перестал смотреть, за исключением новостей. Раздражали бездарные, заранее узнаваемые сюжеты бесконечных и однообразных сериалов, подтверждающих не такой уж и вздорный тезис, будто они и существуют-то ради показа назойливой рекламы пива и прокладок. Утомляли одни и те же безликие, одинаковые актеры, изредка меняющие разве что только одежду. Неприятны были и известные артисты, на чью долю выпадала неблагодарная необходимость изображать, по меткому выражению известного барда, «местных идиотов», лишенных всякой логики в речах и поступках. Деньги – понятное дело…

Что же оставалось для душевного-то разговора? Так вот и получалось, что единственным собеседником, которому только и можно было доверить свои мысли, оставался дневник. Славки-то Грязнова тоже ведь не было рядом. А Костя? Хоть он и утверждает, что их с Саней разногласия – больше выдумка Турецкого, на самом деле, далеко не все так просто и легко объяс-нимо.

Но, тем не менее, если у Кости намечается серьезное расследование, которое он собирается поручить Александру, первым делом надо обеспечить Иркину безопасность. Ибо ее безопасность и есть главная составляющая спокойствия ее мужа.

Однако труба уже зовет-призывает. Пора закрывать файл воспоминаний и отправляться на Большую Дмитровку, в «желтый» дом, который с некоторых пор, по вполне понятной причине, не вызывал у Турецкого дружелюбных чувств и приятных ассоциаций…

Он терпеть не мог сочувствия по отношению к себе, – от кого бы оно ни исходило. Да и какой искренности можно ожидать от тех, кто считал отставку не какого-то там дворника дяди Васи, а первого помощника генерального прокурора, государственного советника юстиции третьего класса Турецкого едва ли не своей победой. Ну, или проще – удачей.

Нет, по правде говоря, у него были и друзья в этой «конторе», и не совсем почтительные, но верные ученики, но была и многочисленная когорта завистников и недоброжелателей, считавших все успехи «важняка» результатом исключительно его давних дружеских отношений с Меркуловым. А откровенное, почти показное, пренебрежение Александра Борисовича ко всякого рода внутрикорпоративным сплетням и слухам объясняли его непомерно раздувшимся самомнением. Тем более что Александр Борисович никогда не изображал послушного мальчика и даже генеральному прокурору не стеснялся высказывать свою точку зрения, когда был в ней уверен. Да, собственно, таким его и воспитал Константин Дмитриевич Меркулов – учитель и начальник, и ближайший друг на протяжении почти двух десятков лет.

Таким же, впрочем, был и сам Меркулов, не раз вступавший в неравные схватки уже с несколькими генеральными прокурорами, уходя и снова возвращаясь в прокуратуру, в свой прежний кабинет. Не могли – так получалось – без него обойтись государственные руководители разных уровней. Как и он сам не мог обходиться без Сани Турецкого. Это уж теперь, после ранения, отношения приняли неожиданный оборот. Костя требовал, чтобы Саня лечился, не исключая при этом его возвращения впоследствии в Генпрокуратуру, а Турецкий считал, что он практически здоров, и свою отставку объяснял капризами «старцев».

К сожалению, врачи разделяли точку зрения именно «старцев», и это обстоятельство решало вопрос.

Турецкий по старой памяти, как он уверял, еще охотно заходил в Генеральную, но вид имел в таких случаях неприступный и независимый. О просьбах каких-то и помощи даже речи не могло идти. Ну, а когда тебя самого настойчиво приглашает высокое начальство, – это другое дело, тут можно позволить себе и снисходительность по отношению к бывшим коллегам.