Над городом зависла бескрайняя туча. Она чернела, набухала, становилась всё плотнее. Ирка подумала, что пора бы идти домой, вот-вот польёт дождь. Она плыла, но берег приближался очень медленно. На грязно-белёсом песке миловидный блондин растопырил длинные загорелые ноги, поросшие золотистыми волосами. Он махал Ирке мускулистой рукой и кричал: «Выходи! Будет ураган – от МЧС пришло сообщение!». Ирка старательно работала руками и ногами, но дна всё ещё не чувствовала.

И тут громыхнуло, да так, что уши заложило. Небо заискрилось молниями. Ирка плыла уже с трудом, тяжело дышала. Казалось, она вот-вот достигнет берега, но вода становилась вязкой, плотной, и руки приходилось вытаскивать с силой, ноги еле шевелились. Разверзлись хляби небесные! Яростно хлестал дождь – косыми струями стегал по лицу и плечам, залеплял глаза, затекал в нос и полуоткрытый рот.

Наконец-то появился намёк на дно – она ощутила, как водоросли хватали за ноги. Противные, заиленные, они липли, опутывали, приклеивались. Ирка тянула стопы, пытаясь кончиками пальцев нащупать дно. Шаг, второй, третий – она шла, продираясь сквозь густую, как кисель, воду. Ноги тонули в студенистом песке.

Ирка закричала и протянула руку к мускулистому блондину, прося помощи. Но парня засасывало в зыбучий песок, и в глазах его плескался страх. У неё больше не осталось сил сопротивляться. Мрачное небо в тёмных хлопьях туч – это было последнее, что Ирка увидела перед тем, как её лёгкие заполнила тягучая зеленоватая вода, отдающая тиной.

Она закашлялась и с криком вскочила, дико озираясь. Одеяло свалилось на пол. Испуганно отшатнулась старушка в белоснежном платочке в крапинку, которая копалась в болоньевой сумке, доставая еду. Из газетного свёртка выпало яйцо и покатилось под столик. Тётка на нижней полке отложила книгу и удивлённо уставилась на странную соседку. Мужик на верхней полке перестал храпеть, почесал толстый зад, повернулся на другой бок и засопел с присвистом.

Ирка отдышалась и поняла, что едет в боковушке плацкарты на нижней полке. Ещё один провал в памяти – из тех, что случались с ней после приступов неконтролируемой ярости.

Она подняла одеяло и вернулась на своё место. Попыталась сообразить, как оказалась в поезде, закрыла глаза, откинувшись на подушку. В голове замелькало слайдами: щёлк! – мужик налетает на неё, она падает, щёлк! – она выстёгивает мужика вторым ударом, проверяет его карманы, щёлк! – ключи нашлись, руки в крови.

Ирке опять стало трудно дышать, сердце заколотилось в сумасшедшем ритме, иногда пропуская удары. Она заглянула под полку и достала спортивную сумку. Вынула половинку таблетки, привычно разжевала, задвинула сумку обратно и уставилась в окно.

Мимо проплывали влажные чёрные поля, кое-где тронутые снежком, мокрые обледенелые столбы и деревья. Ирка тронула проходящую мимо проводницу и спросила: «Где мы?» Проводница, дородная женщина в голубой блузке и серой форменной юбке, плотно обтянувшей дебелый зад, ответила, что уже проехали Елец и скоро следующая станция, Липецк. Наконец Ирка догадалась поискать в сумке билет. Пункт отправления – Москва Курская, пункт назначения – Борисоглебск.

Ирку затопило волной нежности: скоро встретится с бабулей. Уж бабушка-то её всегда понимала – в отличие от матери.

Дребезжание дверного звонка выбило Ирку из забытья. Пошатываясь, она побрела к двери, потирая ноющий затылок. Мельком глянула в зеркало – в нём отразилось помятое и отёкшее лицо женщины лет тридцати восьми. «Чёрт! Надо прекращать бухать….»

Звонок всё дребезжал, Ирка, почёсываясь, шагнула к двери. Посмотрела в глазок: на лестничной площадке стояли две незнакомые тётки. Ирка приоткрыла дверь и молча уставилась на них. Одна из тёток поздоровалась и, открыв папку, сообщила:

– Мы представляем социальную службу. От соседей поступила жалоба на крики ребёнка из вашей квартиры. Социальная служба проверила данные и выяснила: ребёнок, проживающий по этому адресу, находится на семейном обучении. Разрешите войти? – Тётка, блеснув очками, равнодушно посмотрела на Ирку.

Ирка кивнула, открыла дверь шире и шагнула в сторону, впуская сотрудниц соцслужбы. Голова раскалывалась после вчерашнего. Ирка перебрала соседей, которые могли бы настучать, и остановилась на бабе Тане, что жила через стенку. «Ну, коза старая, я тебе припомню!» – подумала Ирка и вслушалась в то, что ей говорила тётка в очках. Та расспрашивала о Ваньке, а сама осматривалась в полумраке комнаты.

– Вы бы хоть квартиру проветривали иногда – табаком и перегаром несёт, хоть топор вешай. – Тётка потянула воздух ноздрями. – Как ребёнок живёт в таких условиях?

Ирка злобно подумала: «Чёртова бабка Танька!» Но пробормотала, что сын приболел, поэтому уже неделю живёт у бабушки. А тут вчера были гости по поводу дня рождения.

Тётка снова открыла папку, полистала и скептически хмыкнула:

– Ваш день рождения был два месяца назад.

Ирка взорвалась: и так башка трещит, водички бы и таблеточкой от головной боли закинуться, а тут этих дур нелёгкая принесла, стой и отчитывайся перед ними, как школьница. Она заорала:

– Тебе какая разница, когда у меня день рождения! Когда хочу, тогда и день рождения! Пошли вон отсюда обе!

Ирка схватила очкастую за рукав и выволокла в прихожую, вытолкала, закрыв дверь, сползла на пол и заревела. Увидев перед собой ноги в сапогах, подняла голову. Перед ней стояла вторая сотрудница социальной службы – мелкая, худенькая шатенка с короткой стрижкой испуганно теребила ремешок сумки. Ирка поднялась и замолчала, шмыгнула носом, открыла дверь и посторонилась, пропуская женщину.

Та боком подошла к выходу, проскользила спиной по косяку, стараясь не упускать Ирку из виду, и быстро шагнула в подъезд. Ирка захлопнула дверь и поглядела в глазок: очкастая что-то возбуждённо говорила по телефону, а мелкая рылась в сумочке. Наконец они стали спускаться, шаги постепенно затихли.

Ирка отошла от двери и плюхнулась на пуфик. Она невидящими глазами смотрела в кухню и думала, что же теперь будет. Как ей доказать, что не бьёт Ваньку, что сын отказывается делать уроки при ней и впадает в истерику всякий раз, когда Ирка приближается к нему с учебником?

Да, она сама виновата, что отдала его на воспитание маме, у которой Ванька рос до школы. А когда пришло время ему идти в первый класс, Иркина мама вдруг заявила, что ребёнок должен расти со своей матерью, а не с бабушкой, и что Ирку она самостоятельно вырастила, без бабушек и без мужа. Вот пусть Ирка теперь хлебнёт, узнает, почём фунт лиха!

С самого детства отношения между Иркой и матерью не складывались. Мать, властная и суровая с дочерью, считала её неудачницей. Она никогда не называла дочь Иринкой, Ирочкой, Ирусей или хотя бы просто Ирой, а всегда только Иркой, так что Ирка другого обращения от матери и не ждала.

Ей не хотелось возвращаться домой от подружек: у тех были ласковые мамы, которые обнимали своих дочерей, позволяли приводить домой гостей, угощали пирогами и расспрашивали о школьных делах. Иркина мама считала эти нежности излишними: сыта, одета, обута – что ещё надо? Пусть вон учится и спортом занимается, раз уж на барышню не похожа, а пацанка пацанкой выросла.

Но железная логика – это не про Иркину мать. Сначала она велела перевести Ваню на семейное обучение – дескать, так будет лучше, а то он в школе наберётся всякого. Прошло немного времени, и мать решила, что Ирка неправильно воспитывает сына, и опять неожиданно забрала его к себе. Ирка, конечно, возмущалась, доказывала, что сама справится со своим ребёнком. Но мать, презрительно усмехаясь, сказала:

– С кем ты там справишься, если себя организовать не можешь, а? С мужем не ужилась? Не ужилась. Образ жизни у тебя какой? Ну то-то же! Иван пока поживёт у меня, – и прикрикнула: – Всё, это не обсуждается!