– Да мы тут давно вообще ничего не получаем, – ответили ему. – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?

– Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.

– Эко, дефицит! Вон его сколько летает!

– Там где его вкушают, он не летает табунами.

– Степан, собирай в мешки их, – посоветовал другой рабочий. – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!

– Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!

Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.

После пятого полёта Долголетов покинул кабину.

– Летай! – сказал он Митрошкину. – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался.

К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.

– Завтра чуть свет начнём, – сказал Григорий, – до восхода солнца, пока эта гадость ещё летать не начинает.

– Сторож! – заорал Кутузов. – Принимай дела! – И он вытащил журнал передачи и приёма аэродромного имущества.

Из будки, пятясь задом, кряхтя и охая, выполз старикан лет восьмидесяти.

– Мать твою! – ахнул Кутузов. – Он наверно ещё нашествие Мамая помнит. – Концы не отдаст тут?

– Он ещё нас переживёт, – неуверенно сказал агроном. – Ну, где я молодого сторожа вам возьму? Они и за деньги-то ночью не хотят работать, а за так тем более.

– Ох, дела, дела! – вздохнул Кутузов. – Везде бардак. Он ручку-то держать может? Ему ж расписываться надо.

– Крестик поставит, – засмеялся кто-то из рабочих.

– Как твоё фамилиё, дед? – спросил техник, открывая журнал.

– А? – приложил ладонь к уху старик.

– Фамилия, говорю, как твоя?

– Чего, чего? – дед стянул с головы военную шапку времён финской кампании 39 года и наклонил голову.

– Он ещё и глух, как пень. Точно, Мамая помнит. Как фамилия, говорю? – наклонился к самому уху деда.

– Чья?

– Да твоя, твоя!

– А, моя-то? Шевелёвы мы.

Дрожащей костлявой, как саксаул рукой, дед поставил закорючку в том месте, где указал Кутузов. Инструктировать его было бесполезно. Расписавшись, дед снова полез в будку к лежанке.

– Террористам тут ни за что не пройти! – сказал Митрошкин, садясь в машину. – Будем надеяться, что их отпугнёт смердящий запах химикатов.

– Да уж, – вздохнул второй пилот, – вряд ли найдутся желающие угонять этот летающий клозет.

Агроном привёз их в гостиницу, где они оставили вещи и сразу же поехали в столовую. Туда же подкатил и председатель только что приехавший из Бронска.

– Принеси и нам с агрономом, – приказал он поварихе, – поужинаем вместе с лётчиками.

За столом Кутузов нахмурился и заёрзал, словно ему под задницу насыпали горчицы. Борщ он выхлебал, а когда принесли второе, не выдержал:

– Нет, один бардак всюду! – отодвинув вилку, возмутился он. – Мы, сломя голову, бросив семьи на судьбу произвола, как говорил наш незабвенный инженер Рафик Календарьевич да будет всегда светел лик его, рванули сюда, чтобы задавить прилетевшую сюда мерзость, а как нас встречают? Как? – воздел он кверху руки.

Все прекратили приём пищи и удивлённо уставились на Кутузова.

– Сторожа привезли, как сказал кто-то из писателей, времён очаковских и покоренья Крыма…

– Это сказал не писатель, а поэт, – перебил его Григорий, сообразивший, почему возмущается техник. – Лёша, мы же договорились. Или хочешь кушать саранчу?

– А чего, едят же её инородцы. Под водочку ещё как пойдёт. Но я же говорю, бардак! – Теперь он развёл руки в стороны и удивлённо осмотрел стол, будто увидел на нём нечто необычное.

– Пе-ре-бёшь-ся! – по слогам произнёс Долголетов.

Понятливый председатель встал и направился к своему вездеходу. Обратно он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.

– Вот, в Бронске купил. А ты чего ж не позаботился? – поглядел на агронома.

– Всё так быстро получилось, не успели, – оправдывался тот. – Да и денег в кассе нет.

– Традиций нельзя нарушать, – уже не возмущённо, а наставительно произнёс Кутузов. – Денег нет, но самогон-то есть. Сам говоришь, все гонят.

– Гонят, – улыбнулся председатель. – В тихую погоду вонь стоит по деревне. Ну, давайте с устатку. По сто грамм не помешает.

– Конечно, не помешает! – у Кутузова дёрнулся кадык, и рука потянулась к стакану.

Утром встали темно. Собственно была ещё ночь.

– Чёрт, где же нам врача искать в такую рань? – зачесался второй пилот.

– Сам распиши это дело, – подумав, разрешил Долголетов. – Действительно, три ночи.

– Рабочий день с нарушений начинаем, – проскрипел, зевая, Митрошкин. – Ай-ай-ай! Жалоб нет. Где расписаться?

Все расписались в тетради. За врача, исковеркав собственный почерк, расписался второй пилот. Поехали на аэродром. Кутузов запустил двигатель, а сторож так и не проснулся.

– Да не отдал ли он концы? – забеспокоился Митрошкин. – Пошевелите его.

Старика растормошили, и он открыл глаза явно не понимая, где находится.

– Дед, террористы не приходили? – спросили его.

– Чего? А, дождь? Нет, дождя не было. Не было дождя, говорю.

– Всё ясно. Отвезите его домой, пусть там спит.

Агроном приехал, когда они сделали уже около десяти вылетов.

– Сейчас ездил на поле, – объявил он, – эффект потрясающий. Почти сто процентов. Прошу вас, ребята, работать до упора, сколько можете, пока эти твари не сожрали наш урожай.

– Конечно, – кивнул Долголетов, – нас трое и потому можем летать двенадцать часов. Послезавтра и закончим.

Погода стояла жаркая и тихая, ближе к полудню насекомые поднялись в воздух, стали на крыло, как сказал агроном и снова после каждого полёта рабочий лез на самолёт отмывать стёкла. Митрошкин сидел в кабине в одних трусах, и было странно его видеть в таком виде в кабине самолёта. После двух-трёх полётов он выходил и обливался холодной водой из ведра, отфыркиваясь, словно лошадь.

– Что мне нравится на химии, так это полная свобода, – говорил при этом. – Тут я сам себе хозяин. На базе вот так не полетаешь.

– Это точно! – вторил ему Кутузов. – На химии – милое дело, если работа хорошо поставлена. Ну и досуг, конечно. Жаль, химии почти нет сейчас. Эх, какие времена были!

– Какой досуг ты имеешь в виду? Химия – это тяжёлая работа и тут не база отдыха.

– Какой досуг? – ощерился техник. – Известно какой. Чтоб всё, как у людей было, чтобы традиций не нарушали.

– Понятно. Надо полагать, ты имеешь в виду, чтобы в холодильнике всегда стояла холодная водка? Уф, хорошо!

– Это первым делом! – снова расцвёл в улыбке Кутузов. – После трудов тяжких очень полезно.

Работу закончили поздно вечером. Приехал агроном и вместе с ним из машины вышел, покачиваясь, мужчина средних лет.

– Вот, – сказал, – молодого сторожа вам привёз.

Мужик стоял, озираясь вокруг. Его повело в сторону, и он схватился за дверцу машины. Кутузов почесал репу.

– Он же пьяный в стельку!

– А где же вечером трезвого взять? Они с утра пить начинают. Да это ещё не пьяный.

– Расписаться-то сможешь? – обратился к мужику техник.

– Не, – замычал тот, – расписываться я нигде не буду. Не…

– Чёрт с тобой! – махнул Кутузов рукой, пряча тетрадь. – Иди вон, – кивнул на будку, – спи. Смотри, чтобы тебя не украли.

– Вы это, утром похмелиться привезите, – пробормотал «сторож» и, качаясь, направился к будке.

Через день с саранчой было покончено. Отдельные особи ещё летали, но они уже не представляли опасности.

– Что бы мы делали без авиации? – сказал председатель, подписывая документы. – Спасибо вам, ребята.

– Спасибо в карман не положишь и в рот не нальёшь, – ответил Кутузов.

– А шашлыки уже готовы, – улыбнулся агроном. – Сейчас поедем на природу, к берегу реки. Такое дело не грех отметить, – подмигнул он.