Может быть, именно их дикая любовь вылилась в беременность. Трудно поверить, но, как призналась Ева на всю парикмахерскую, причем без всякого стеснения, секс у них был совершенно чумовой. Они просто из постели не вылезали. А с мужем у нее вообще секса не было – вот и все, что я могу сказать. Они перестали им заниматься. А тому парню, насколько я поняла, было лет тридцать, самый расцвет для мужчины. Боже, она такое про секс рассказывала! В общем, все было настолько прекрасно, что она в итоге забеременела. Вот так.
– Чем круче секс, тем быстрее залетишь, – вставила Флорида из 3С (да уж, «Библия» недаром меня предупреждала, что она сплетница).
– С научной точки зрения, полный бред! – отмахнулась Кислятина. – Бабушкины сказки, которые сто лет назад опровергли.
– И в каком же колледже ты медицину изучала?
После вежливой паузы Дочка Меренгеро, пропустив их замечания мимо ушей, продолжила свой рассказ:
– Иногда все дело в сексе. А иногда – в сексе и в страсти. А в данном случае их комбинация совершила чудо, и в пятьдесят лет Ева забеременела от тридцатилетнего любовника, который стал ей мужем. Разумеется, ее поведение сочли возмутительным, но Еве было уже глубоко наплевать, что люди скажут, – вот вообще до лампочки. Как и ее новому мужу, который происходил из очень скромной семьи из пригорода Санто-Доминго. Он добился успеха: сумел пробиться как музыкант, мог себя обеспечить, и он был счастлив. А потом еще и влюбился в невероятную женщину. Они оба не лезли ни в какие общепринятые рамки, но у них все получилось. Они с самого начала решили никогда не пускать в свой брак войну и слова извне.
Все в парикмахерской слушали Еву, разинув рты. Вот так история! И это только самое начало, так что помощницу послали купить кофе с молоком на всех. И тут Ева вернулась к одиннадцатому сентября. В тот день она отправилась по делам на Уолл-стрит и все видела. Видела, как прямо над ее головой пролетел самолет и врезался в первую башню. В ту самую, куда она шла. И Ева оказалась среди той тысячи неудачников – а может, наоборот, счастливчиков, – которые стали свидетелями происходящего. От испуга она споткнулась и сильно подвернула лодыжку, но под действием адреналина даже не заметила травмы и помчалась прочь со всех ног, думая лишь о том, чтобы вернуться домой к мужу и двухлетнему сыну. Все, чего она хотела, – выбраться оттуда, заскочить в метро и уехать обратно в Вашингтон-Хайтс, к родным. Да, в ее-то годы большинство женщин уже бабушки, но Ева была женщиной среднего возраста, которая отчаянно хотела увидеть своего малыша, стиснуть его в объятиях и почувствовать его запах. Ей удалось сесть на поезд – буквально в последний момент: меньше чем через час метро во всем Нью-Йорке перекрыли.
Ева добралась до дома, открыла дверь – и за ней стоял он, ее красавчик-муж с ясными карими глазами и пышными кудряшками, похожими на волны в бурном океане. Волосы у него были темно-каштановые, но более светлые кончики отлично оттеняли кожу цвета корицы. Его звали Алексимас (от Алексис и Томас, объединенных вместе, очень по-доминикански, только не судите строго), и, увидев ее, он расплакался как ребенок. Эта необычная пара настолько безумно любила друг друга, что взрослый мужчина мог позволить себе плакать: со своей женой, на двадцать лет его старше, Алексимас открыто проявлял свои чувства. В юности ему досталось, конечно, тут уж как есть. Он вырос в доме с земляным полом – дальше и так понятно.
К тому времени все в парикмахерской уже попивали кофеек. Ева продолжала свой рассказ, описывая, как глубоко ее потрясло увиденное одиннадцатого сентября. Потрясло настолько, что она лишилась сна. Согласно диагнозу врача, она растянула лодыжку и надорвала мышцу, поэтому ей предписали сидеть дома несколько недель. Она с ума сходила от скуки и полностью зависела от мужа. Ему приходилось покупать продукты, а также делать все для нее и семьи. Он ничуть не возражал и даже покупал ей тампоны – вот такая у них была необычная любовь, как сказала Ева. Алексимас был сильным, невозмутимым доминиканцем, которому повезло найти женщину, способную сказать: «Да мне наплевать, кто что про меня говорит!» Soy una de muchas mujeres as![5]
Ева не знала, как ей справиться с непонятными эмоциями. Не забывайте: в 2001 году никто не слыхал про ПТСР, ведь война в Ираке еще не началась. Что еще за ПТСР такой? Ева, сама того не понимая, страдала именно от него. Она просто говорила, что никак не может выбраться из депрессии. Сидела дома, смотрела телевизор, не в состоянии пошевелить ногой, которую подвернула во время панического бегства от самого ужасного, что ей доводилось видеть в жизни. Каждый раз, когда по телевизору крутили снятые в тот день кадры (а в то время только про это в новостях и говорили, показывая одно и то же тысячу раз), ей представлялось, будто она снова стоит на Уолл-стрит, – она начинала дрожать и плакать.
Алексимас забеспокоился, поскольку ее кошмары не давали спать всей семье. Малыш, чувствуя тревогу матери, тоже лишился сна. Самолет врезался не только в башню, он врезался в их дом, разрушив их жизнь. Травма их не отпускала. В конце концов они пришли к нелегкому решению, зная, что в длительной перспективе оно будет лучшим: уехать из Нью-Йорка и вернуться в Доминиканскую Республику, обратно в Санто-Доминго. Уехать, хотя в целом им удалось добиться успеха в Америке: их мечта сбылась, они могли позволить себе жить в Нью-Йорке, в квартире-трамвайчике[6] с большими окнами, из трех спален, гостиной и отдельной столовой.
– Не может быть… – пробормотала Флорида.
В нашем кружке послышались возгласы удивления – то ли по поводу квартиры, то ли из-за замечания Флориды, которая явно не все еще сказала.
– Как им удавалось содержать такую квартиру? В наши дни она стоит три, а то и четыре тысячи в месяц! И даже в те времена – ну не может быть! А если там был потолок арендной платы, то они просто спятили, решив отказаться от такого!
– В самом деле удивительно, – согласился Евровидение. – Нынче я едва могу себе позволить этот свинарник.
– Дайте ей договорить! – резко оборвала их Кислятина.
– Да, – кивнула Дочка Меренгеро, – квартира на Сто семьдесят второй улице с отдельной столовой и с видами на Форт-Вашингтон-авеню. Ну вот так. Они собирались бросить все, потому что в их дом пришел ужас и Ева никак не могла избавиться от кошмаров.
Они договорились, что муж вместе с сыном уедут в Санто-Доминго, а Ева пока останется и закончит все дела на работе. Кроме того, она хотела провести некоторое время в одиночестве, чтобы отогреться и исцелиться, а также разобраться со своими эмоциями, не пугая ребенка. Задержится на месяц или два, не более. Они решили переехать в Санто-Доминго и начать жизнь заново. Там у них достаточно знакомых, а значит, как-нибудь да устроятся.
Ева посмотрела расписание рейсов: забронировать билеты для Алексимаса с сыном можно было, самое раннее, на одиннадцатое ноября. «Ну уж нет, ни за что на свете! Я никогда в жизни не позволю своим близким путешествовать одиннадцатого числа любого месяца. Одиннадцатое число проклято!» На эту дату – ни один рейс. Никогда. Она купила билеты на двенадцатое, отвезла мужа и малыша в аэропорт имени Джона Кеннеди и попрощалась там с ними.
Нервы у нее были ни к черту, но она знала, что теперь, оставшись наедине с собой, сумеет справиться со своим ужасом. Может быть, ей придется поорать в подушку несколько раз в день – чего никак не сделаешь, если рядом двухлетка. А если бы муж ее такой увидел? Наверняка решил бы, что она совсем с катушек слетела, – впрочем, это было недалеко от истины. Она получила психическую травму. Единственное, что удерживало ее от безумия, – это любовь к мужу с сыном и ответственность за них.
Ева привезла их в аэропорт и поехала обратно в Вашингтон-Хайтс. Она поставила компакт-диск с музыкой мужа (ведь в те времена все пользовались компакт-дисками), и настроение сразу улучшилось. Грусть от прощания сменилась облегчением от мысли, что скоро она начнет новую жизнь вдали от трагедии. Она улыбалась, смеялась и танцевала прямо за рулем и даже почувствовала некоторое возбуждение, думая о муже – о том, как уже по нему соскучилась. Представляете? Взрослая женщина, а распаляется, словно подросток! Вот так!
