– Стоит! – заявила Хелло-Китти. – Нужно их всех поставить к стенке и перестрелять!

– У нас есть полное право судить мертвых, – насупилась Кислятина.

– Вам не кажется, что ценно уже то, что они жили? – заметила Дама с кольцами. – В конце концов нас всех ждет Суд, но, по крайней мере, мы достойны уважения за сам факт существования.

Меня затошнило от подобных разговоров. Я изо всех сил пыталась перестать нервничать: молчание «Сопливо-зеленого замка» ставило под угрозу не только достоинство, но и само существование моего отца. Во всяком случае, так мне казалось.

Оглушительный рев сирен вынудил всех замолчать на несколько мгновений. Похоже, не меньше полудесятка машин скорой помощи мчались по Бауэри. Интересно, что за массовая вспышка заражений приключилась? Может быть, машины ехали из какого-то дома престарелых, полного умирающих пациентов?

К тому времени, как вой сирен затих вдали, все словно почувствовали, что разговоры о мертвых подвели черту под сегодняшним вечером. Тишину нарушил колокольный звон: я так понимаю, звонили в базилике Святого Патрика на Малбери-стрит. Будто получив некий бессознательный сигнал, мы все стали собирать вещи и расходиться по домам.

Впрочем, чего уж тут притворяться, историями я осталась довольна. Хорошо отвлечься на что-то и забыть про страх. Хотя, взяв в руки телефон и выключая запись, я невольно вздрогнула от мысли, сколько новых привидений развелось в охваченном эпидемией городе – и сколько их еще прибавится. Надеюсь, скоро все закончится.

Вернувшись в свой чулан, я тут же взялась расшифровывать вечерние истории и добавлять собственные комментарии. На записи ушла половина ночи, но сна не было ни в одном глазу: в последнее время, по какой-то странной причине, мне расхотелось спать. Я все равно улеглась в кровать и целую вечность не могла уснуть.

Как и следовало ожидать, наверху снова послышались шаги – медленные и размеренные, как колокольный звон. А затем откуда-то издалека, из глубины дома, донеслись звуки пианино Вурлитцера[23], играющего протяжную, мечтательную версию старой джазовой мелодии, – и меня накрыло одиночеством сильнее, чем когда-либо.

Помыв полы в коридорах, заделав пару разбитых окон на лестничных площадках картоном и армированным скотчем, я в очередной раз провела остаток дня за дозвоном до отца в «Тошнотно-зеленом замке». Я подумывала, не рискнуть ли съездить туда, но, поскольку Национальная гвардия перекрыла весь район, пробиться явно не удалось бы. Да и пользоваться метро все равно что садиться на экспресс до эпидемии. Моим единственным утешением стала мысль, что отец, скорее всего, не осознает происходящее. Большую часть времени он не может вспомнить, кто я, поэтому не будет по мне скучать. Оставалось только надеяться, что вирусу не удалось попасть в дом престарелых. Я всего лишь хотела повидаться с отцом и узнать, что у него все в порядке. Меня просто убивали бесконечные фоточки в «Инстаграме»[24] и «Твиттере»[25], на которых розовощекие внучата рисуют картинки возле домов престарелых, а собаки и плачущие взрослые прижимают ладони к покрытым старческими пятнами рукам – сквозь стеклянный барьер. Возможно, так бывает, если вы можете позволить себе дорогой частный дом престарелых, но к «Дерьмово-зеленому замку» это точно не относится.

Я проверила и записала сегодняшнюю статистику. Не знаю почему, но цифры меня успокаивали – хотя, по сути, должны были пугать. Наверное, цифры сами по себе как-то ограничивают размеры катастрофы в моей голове. Сегодня, 2 апреля, в штате Нью-Йорк число заболевших подскочило до 92 381 – это больше, чем общее количество заражений, обнародованное Китаем. На вечер четверга умерли 1562 человека. Согласно «Си-би-эс ньюс», сегодня на номер 911 поступило больше звонков, чем 11 сентября 2001-го.

Задумайтесь на минутку. Все эти машины скорой помощи… По всему городу происходят катастрофы уровня 11 сентября 2001-го.

Для жильцов дома крыша явно превращалась в островок безопасности. Однако, поднявшись туда вечером, я почувствовала сгущающиеся тучи. Квартирантка из 4С, которую обхаяла вчера Кислятина, заявилась на крышу, разодетая в пух и прах, холеная и готовая вступить в драку. Тощая и подтянутая, как человек, не вылезающий из спортзала, с накачанными руками, длинными, густыми, распущенными светлыми волосами и с едва заметной родинкой на подбородке, она выглядела как богиня. Не в моем вкусе, но все же она меня заинтересовала, хотя я никогда не завожу интрижек с жильцами. Она возвышалась на головокружительной высоты кроваво-красных лабутенах из лакированной кожи. Как, черт возьми, она нашла деньги на них, живя в этом свинарнике?

Кислятина назвала ее Мисс Штучка, но мне не понадобилось много времени, чтобы найти информацию о ней в «Библии» Уилбура. Туфелька, разумеется. Оказывается, она вела популярный блог в «Инстаграме», специализируясь на фоточках своего педикюра. Двести тысяч подписчиков.

Туфелька осталась стоять, повернувшись к дверям и вся подобравшись, как профессиональный боксер в ожидании гонга, пока мы обычной беспорядочной толпой вываливали на крышу и устраивались на своих местах (соблюдая социальную дистанцию), расставляли напитки и закуски. Как только появилась Кислятина, Туфелька набросилась на нее.

– Ты меня помоями поливала! – взвизгнула Туфелька с характерным итальянским акцентом жительницы Нью-Джерси, который совершенно не вязался с ее потрясающе ухоженным видом.

Кислятина и бровью не повела, спокойно направляясь к своему месту, и Туфелька пошла за ней следом. В одной руке Кислятина несла спрятанную в рукав бутылку вина, а под мышкой – складной столик. Под убийственным взглядом Туфельки она установила столик, достала из рюкзака бокал и штопор, вытащила пробку и понюхала ее, затем плеснула на пробу, покрутила бокал, снова попробовала – пока все остальные краем глаза наблюдали разворачивающуюся драму. В конце концов Кислятина удовлетворенно кивнула и налила себе вина.

Только тогда она подняла взгляд на соперницу, которая нависла над ней, уперев руки в бока. Откинувшись на спинку стула, дабы увеличить социальную дистанцию, Кислятина невозмутимо ответила:

– Сколько себя помню, ты говорила про меня гадости. Я всего лишь отплатила той же монетой.

Она достала из рюкзака замшевую тряпочку, пропитанную спиртом – резкий запах только усилил звенящее в воздухе напряжение, – затем взяла еще один бокал и принялась натирать стекло с усердием живописца, готовящего холст. Она налила вина и протянула бокал Туфельке, испуганно отступившей на шаг.

– А теперь уберись отсюда куда-нибудь, вместе со своим коронавирусным дыханием, и не мешай мне наслаждаться вечерней беседой с друзьями. – Она повернулась к Евровидению. – Верно?

– Хм, – нервно сглотнул тот.

Сегодня он надел свежий узорчатый галстук-бабочку, клетчатый пиджак, рубашку в полоску и узкие зеленые брюки с желтыми уточками. Наша крыша, очевидно, служила ему заменой «Евровидения-2020».

– Простите, мисс, не знаю вашего имени, но вы можете присоединиться к нашей беседе.

– Уж лучше я проведу вечерок в заднице у сатаны, обнимаясь со скорпионами, чем буду выслушивать ваши дебильные разговоры! – Туфелька развернулась и ушла, громко хлопнув дверью.

– Уф! – выдохнула Флорида, обмахиваясь, хотя погода стояла прохладная. – Моя мама всегда говорила: «Те, кто тявкают, тусуются с собаками – понимаешь, о чем я?» С этой дамой неприятностей не оберешься.

– Она платит за те дурацкие туфельки, раздвигая ножки на весь «Инстаграм». Так мне говорили, – отозвалась Кислятина.

– Мир в самом деле изменился, – сказала Флорида. – Теперь вот такие идиотки, имея лишь кольцевой светильник и красивые ножки, получают пару тысяч долларов в неделю за фотки своих пальчиков. Я еще помню времена, когда café con leche[26] стоил доллар, а магазин деликатесов назывался bodega[27]. Я много чего повидала, но разве сказала хоть слово? Поверьте мне, нет. В отличие от этих blanquitos[28], которые постоянно звонят на три-один-один[29] и жалуются на нас. Тебе понравилась песня по радио, и ты слегка подкрутил громкость, а в следующую минуту за окном уже ревет сирена, а в дверь звонит полицейский с просьбой сделать потише. Как будто хорошая песня может кому-то помешать. Они воспринимают ее как шум только потому, что не слушают. Музыка дает нам возможность отвлечься, раскрашивает дерьмовую жизнь, и, черт возьми, нам нужна музыка, ведь нам порой нелегко приходится. Особенно сейчас! Понимаете?