– Он мой друг, – уверенно заявила Ева. – И бывший парень, – дополнила виновато.

Татум хмыкнула, чувствуя, как девчонка засыпает на ее плече.

Обратила внимание на парня. Масляные глазки, темные кучеряшки, нос с горбинкой, высокий рост. Первый-второй курс универа. В зрачках пьяная злоба на мир и нетронутые дракой костяшки пальцев.

– Я отвезу ее домой, я за рулем. – Юра нахмурился, потянул руки к Еве, но Дрейк отступила на шаг, качая головой.

Раздражение царапало небо.

– Это вряд ли, – безапелляционно цокнула она. – Ты посмотри на себя, в таком же состоянии, что и она, – кивнула Дрейк на Еву. – Тебя еще просто не развезло. Скажешь домашний адрес? – обратилась она к девчонке, дергая плечом, чтобы та очнулась от дремоты.

Сумбур в голове после встречи «АН», возвращение в прошлое из-за Глеба и того самодовольного хама в постели на втором этаже встали тошнотворным комом в глотке. Задушить вниманием кого-то другого, не трогая собственных демонов, казалось хорошей идеей. Татум твердо решила позаботиться о судьбе девчонки этим вечером.

– Чего? – Юра хотел было начать возмущаться, но Дрейк внимания на него не обратила, с ним ею все было решено.

Евой, очевидно, тоже.

– Нельзя домой, мама прикончит…

– Хорошо, – тихо хохотнула Дрейк, вспоминая себя в старших классах, – адрес подруги? Есть кто-то, у кого ты можешь переночевать?

Ева нахмурилась, надула губы, пожала плечами. В желтом свете уличных фонарей ее болотные глаза переливались магическим огненным оттенком.

– Можно к Наде. Думаю, к ней можно, – утвердительно кивнула она и продиктовала адрес.

Дрейк улыбнулась, вызвала машину, вопросительно посмотрела на растерянного Юру рядом, мол, что-то еще?

– Катерина правильно посоветовала бросить тебя – вешаешься на первого встречного, – зло фыркнул Юра.

Он хотел высказать много чего, но Дрейк посмотрела на парня сурово. Тем самым встала костью в горле у его гордости. Он сплюнул на асфальт, пробубнил себе под нос невнятные ругательства и, махнув рукой, направился в дом.

Татум умела быть убедительной, но презрительно сощурилась парню вслед: он должен был бороться за подругу, а не оставлять ту в невменяемом состоянии с незнакомкой. Пусть так и будет лучше – он этого знать не мог.

Ехать было недалеко. Ева, завалившись на заднее сиденье, сразу закемарила, Тат смотрела в окно. Лишь вздрогнула, когда Ева поднялась посреди поездки и улеглась к ней на колени. Пробормотала: «Странно, но тебе хочется доверять», – и уснула.

Когда их высадили по адресу, Дрейк попросила таксиста подождать, заботливо прописала девчонке пару легких пощечин, чтобы та разблокировала телефон. Дозвонившись до подруги Евы, попросила ту спуститься к ним.

В душные сумерки выпорхнула заспанная, укутанная в плащ пепельная блондинка. Татум загляделась на секунду: девочка будто светилась изнутри. Мягкие черты лица, миниатюрное строение тела – Надя напоминала ангелочка.

Она начала что-то спрашивать, проснувшаяся Ева стала отвечать, а Дрейк решила в диалог не вступать: на эти сутки лимит драмы был исчерпан. Она только перекинулась с блондинкой слишком взрослым для их лиц, уставшим, понимающим взглядом и села в такси.

Спину до сих пор жег фантом – она почувствовала его еще там, у дома, пока усаживала Еву в машину. Усилием воли не обернулась, потому что догадывалась, что у взгляда этого – темная радужка.

Дрейк нравился мамин гороховый суп. Нигде такого больше не было. На вкус он был как дом, уютные семейные вечера и выздоровление. Мама его готовила, когда Татум в детстве после болезни шла на поправку. Гороховый суп ассоциировался у Дрейк с восстановлением. Когда просыпаешься утром и понимаешь – рубеж пройден. В горле почти не першит, нос дышит сам, и аппетит просыпается зверский.

Татум отхлебнула очередную ложку супа, кивая на реплики сестры за ужином. Поняла – в горле почти уже не першит. Она дышит сама, и аппетит к жизни просыпается тоже.

С возрастом болезни стали тяжелее. Потому что душу простыми каплями не вылечишь. Можно эти раны протирать спиртом изнутри, но так боль снимается только временно.

Дрейк любила мамин гороховый суп. Он напоминал о том, что рубеж пройден.

– Вас точно отвозить завтра не нужно? – Лилия участливо нахмурилась, Ника недовольно закатила глаза.

– Ну ма-ам! Не пять лет уже, справимся.

Татум улыбнулась в кулак.

Дети не ценят родительскую заботу. Она тоже не ценила, зато сейчас впитывает ее как губка. Если бы не «взрослая и самостоятельная» Ника, она бы с радостью поехала в универ с мамой. Пять тебе или двадцать пять – первый день в любом месте нервозный. И хочется, чтобы мама была рядом.

Лилия была милой женщиной, Дрейк ее очень любила, хоть и относилась чуть снисходительно. Всю жизнь Татум казалось, что она взрослее матери.

Лилия не отличалась проницательностью – была обычной домохозяйкой, любящей мужа и детей-подростков, однако Татум всегда нужно было больше, чем разрешение не спать допоздна и советы по стилю. При всей любви и понимании в их семье за всю жизнь Татум так и не услышала от родителей ни одной из тех фраз, которые хотелось вышить на подушке крестиком.

Лилия Дрейк, в девичестве Соколова, изо всех сил старалась быть хорошим родителем – в меру строгим и в меру отходчивым, но получалось не очень. Саму Лилю мать бросила, когда ей было четырнадцать, поэтому быть женщиной ее учили отец-строитель и тетушка Рита, полностью «отъехавшая» соседка – как тут станешь примером для подражания?

Однако она стала. Для Татум – определенно. Когда оказалась самым смелым и бескорыстным человеком на свете, оставив все, чем дорожила, ради дочери в трудную минуту. Дрейк этого никогда не забудет. Потому что когда она разрушила свою жизнь, родители оказались рядом. Не отвернулись, не пустили все на самотек и не начали учить жизни – подставили плечи и пронесли Дрейк сквозь огонь, спичку в который бросила она сама.

Поэтому Татум ела гороховый суп, воскресным вечером обсуждая новости, и понимала, что это – самое важное. Ведь то, что для нее сделали, стоит всех цитат, вышитых крестиком.

Крис накинул кожанку на плечо, поправил на носу солнечные очки. Занятия по инвестициям кончились, они с Марком направлялись к воротам спортивной площадки за зданием – встреча была назначена на четыре.

Друзья переглянулись, махнули своим у входа. На ярмарку веществ собралось пятнадцать человек.

За спинами в фирменных куртках с нашивками Вертинский разглядел паренька-дилера, с которым разговаривал утром. Тот стоял у минивэна с другим – очевидно, старшим. Этот парнишка выглядел увереннее: под два метра ростом, он знал, что превосходит каждого по силе.

– Ну что? Есть нужный нам объем? – залихватски усмехнулся Крис. – Каждая следующая вечеринка должна быть грандиознее предыдущей, помните? – Парень снял очки, бросил куртку на ограждение, в предвкушении потирая ладони, будто Кощей в ожидании злата.

– А друзей привел, чтоб не страшно было? – со смешком фыркнул громила, оглядев толпу за спинами парней. – Современная школота никогда мужиками не станет, – тихо пробубнил он, сплюнул под ноги.

Крис улыбнулся, покачал головой. Тощий парнишка достал из багажника пакет, открыв створку двери. Вертинский покосился на громилу, благосклонно не отвечая на его выпад про молодежь. Плотные черные пакеты не давали представления о том, что там находится, но фантазию подстегивали.

– Да ладно тебе, не наезжай на перспективных клиентов, – со смешком отмахнулся Крис, громила одобрительно хмыкнул.

Но затем нахмурился.

Оглядел еще раз подошедших парней – на вид те были типичными мажорами, однако опыт заставил насторожиться.

Они вели себя расслабленно. Слишком. Даже учитывая статус и деньги родителей, такие парни всегда нервничали: за наркоту могли выпереть даже с платного, батя всыпал бы по самое не могу, репутацией такие дорожили. Ходили по тонкой грани со своими вечеринками, но в криминал осознанно старались не лезть. У многих родители занимали государственные должности, а за такой скандал с сыном какого-нибудь министра съели бы живьем.