ХОФФМАНН И РУШФУКО

ТЕОРИЯ ЧЕРЕПА

Рамон с любопытством листал сочинение. Рисунки черепа. Обозначение различных центров. Список свойств. Объяснения. Он с удивлением обернулся к букинисту и показал ему книгу.

– Последнее слово науки, – проворчал добродушный букинист. – Нынче все должно подтверждаться экспериментами. Даже форму человеческой головы и ту специально исследуют и изучают. Этим гениальным людям достаточно только взглянуть на твой череп, чтобы сказать, кто ты.

Рамон тут же отправился домой и прочитал трактат. Теория Рушфуко была изложена витиеватыми фразами. «Сотни вскрытий позволили великому анатому сделать интереснейший вывод. Теория черепа – это результат выдающихся знаний и гениальной мысли. Рушфуко разрешил загадку человеческого мозга». В задней части мозга находятся центры, ведающие инстинктами и склонностями человека, прочитал Рамон, тогда как более тонкие чувства находятся ближе к темени. Центры чувств располагаются в передней части мозга. Чем больше Рамон читал об анатоме и его теории, тем больше убеждался в том, что тот сделал великое открытие и расширил поле деятельности науки. Все было так очевидно: разумеется, каждому человеческому свойству, например сообразительности или жадности, должен соответствовать определенный центр мозга, тогда как легкие и сердце имеют совсем другие функции. Это было логично. Района поразил восторг, с каким эта теория излагалась в сочинении.

Однако, когда он наконец дочитал трактат до конца и откинулся в кресле, ему стало грустно. Неужели тот убийца – врач, анатом, который, движимый безумием, охотится за свежими трупами? – думал он. Неужели безумство на почве науки прямо противоположно тому, о чем он только что читал? Рамон был в растерянности. Может, убийцу следует искать в анатомических театрах? Нутром он чувствовал, что прав. Но в то же время понимал, что его начальство едва ли одобрит проведение расследования среди анатомов и профессоров. Он решил подождать.

Латур до сих пор просыпался по ночам с чувством, что он летит вниз с высоты. Он явственно ощущал, как земля притягивает его к себе. Чувствовал прижимавшийся к лицу воздух. Влагу, заливавшую глаза. Принявшую его мостовую.

Несколько месяцев тело Латура оставалось бесполезной оболочкой. Ему удалось уползти с улицы и добраться до трактира, до своей постели. Там он пролежал все лето. Мечтал о боли, смотрел на свое разбитое тело, которое каким-то чудом не разлетелось на части. Это было странно. Однако чувство, что он летит вниз, не оставляло его. Он летел и никак не мог долететь до земли. Все казалось таким далеким. Вначале это было приятно, его телу хотелось упасть. И все же остаться целым. Но потом он обнаружил, что стремление упасть сродни темной страсти, мечте о смерти. Латур больше не думал о маркизе. Что-то опустошило его. Он не знал, падение ли с крыши или тоска по маркизу пронзила его насквозь, вывела из равновесия и сделала чужими все окружающие его предметы.

«Номер шесть».

Латур стоял и смотрел на старую швею. Она сидела на низкой скамеечке у двери своей мастерской. Вокруг нее на земле лежали швейные принадлежности и куски ткани. С тех пор как Латур смог выходить из трактира, в котором жил, он все время находился в приподнятом настроении. У него было чувство, что сегодня ему повезет. Сегодня он найдет ее. Номер шесть. Но когда Латур подошел к мастерской, то вдруг заволновался и был вынужден остановиться. Он стоял на углу и глубоко дышал, пытаясь прогнать неприятное щекотание в груди и желудке. И опять кто-то как будто наблюдал за ним издалека. Латур не мог укрыться от взгляда этого незнакомца. Такое же чувство он испытал и перед убийством того монаха-бенедиктинца. Наконец Латур двинулся дальше, однако ощущение счастья, с которым он проснулся, исчезло. Он надвинул шляпу на глаза и подошел к швее. Сел на корточки и сделал усилие, чтобы его голос звучал спокойно.

– Мадам... мадам... Я ищу мадам Арно.

Старая женщина подняла на него водянистые глаза. Не ответила. Латур нагнулся ниже. Теперь его голос звучал напряженно:

– Мадам Арно!

Наконец она услыхала его.

– Мадам Арно... Мадам Арно...

Ее тонкие, покрытые морщинками губы дрожали.

– Да, месье. Вы не ошиблись. Мадам Арно...

Женщина довольно заморгала.

– В чем я не ошибся, мадам?

– Мадам Арно. У нее слепая дочь. Разве не так? Так. Ведь правда, месье?

Латур рассматривал куски ткани, лежавшие на земле. Раскроенная ткань была похожа на панталоны с одной штаниной, и он не мог понять, как из этого можно сшить то, что нужно.

– Что вы шьете, мадам?

Она как будто удивилась:

– Штаны, месье. Панталоны. Обычные панталоны, такие, как на вас.

Латур достал монету:

– Разрешите заказать у вас пару панталон. Мне нужны новые.

Женщина улыбнулась.

– Вы можете мне сказать, где живет мадам Арно?

Как только монета оказалась в ее морщинистой руке, женщина кивнула:

– Насколько мне известно, она живет стена к стене с пансионом на Фобур-Сент-Антуан, его называют «домом для благородных». Какой вам нужен размер, месье? Размер панталон?

На оставшиеся деньги Аатур скромно пообедал в ближайшем трактире, а когда на город опустилась ночь, отправился на Фобур-Сент-Антуан. Мысль о том, что у мадам Арно есть слепая дочь, сперва распалила его. Ему пришло в голову, что особенно пикантно было бы убить мадам Арно в присутствии дочери, но так, чтобы слепая не поняла, что происходит. Удовольствие было бы куда сильнее, если бы, трудясь над старухой, он видел слепую девушку и чувствовал ее страх. Но потом им вновь овладела знакомая уже нервозность, тот взгляд.

Кто-то смотрел на него, наблюдал за ним, не спуская с него глаз. Латур заставил себя идти не останавливаясь. Он понимал, что, проявив нервозность, подвергнет опасности свой план. У него в списке числилось еще трое, только дойдя до конца списка он будет удовлетворен. Но если его сейчас схватят, все рухнет.

Он стал думать о вскрытии, которым займется ночью и на рассвете. Представил себе все вплоть до малейших деталей, обдумал надрезы, инструменты, какими будет пользоваться. Это его успокоило.

Ночью через чердачное окно Латур проник в комнату мадам Арно. Он пришел к «дому для благородных», представлявшему собой мрачный притон, незаметно проскользнул через прихожую и через открытую дверь балкона выбрался на крышу. Несколько часов он неподвижно пролежал на крыше, разговаривая сам с собой, фантазируя. Когда он наконец открыл чердачное окно и проник в комнату швеи, ему показалось, будто он вознесся на небеса. Босиком он прошел по холодному полу. Нашел, где спала слепая девушка, и несколько минут смотрел на нее, потом подошел к матери и убил ее, из старого горла не успело вылететь ни звука.

Рамон сидел в своем кабинете, он был раздражен, он теперь часто бывал раздражен, когда оставался один. В Париже все говорили только о том, что полиция напала на след убийцы, которого люди уже окрестили Анатомом. Но эти слухи были сильно преувеличены. Такие сплетни и выдумки бесили Рамона. Как раз в то утро он узнал новости с так называемого дна. Если верить шпионам, этот убийца связан со двором, он один из королевских вассалов, которых полиция предпочитала не трогать. Рамон вскочил со стула и подошел к окну. Спокойно! – одернул он себя и постарался расслабить мышцы шеи. По улице шел рыжий парень, ведя на веревке петуха. Рамон заставил себя улыбнуться.

Через несколько часов ему сообщили об убийстве швеи на Фобур-Сент-Антуан. Он в смятении покинул свой кабинет.

Рамон соскочил с лошади с таким чувством, что все это уже было. И Преступление, и Жертва, и неотвратимое Наказание укладывались в его теорию о вожделенном мире, в котором царит порядок. О каждом из этих понятий у Рамона были свои серьезные суждения. Что же тут справедливого, если он закует в цепи нищего попрошайку или арестует какого-нибудь бедняка, укравшего овощи из пасторского огорода? Преступление. Жертва. Наказание. Существует ли единая справедливость для всех? Или справедливость – понятие частное? В задачи полицейского не входит определение трудных понятий, полицейский должен следовать инструкции. Не мое дело рассуждать об этом, убеждал он себя.