Латур бежал за коляской маркиза по темным улицам. Он весь взмок, когда наконец добрался до дома на Новой Люксембургской улице, между садами Тюильри и церковью Святой Магдалины. Поднимаясь за этим человеком по лестнице, он повторял про себя: «Маркиз де Сад, я пришел, чтобы покончить с вами».

Латур открыл дверь и вдруг оказался в длинном темном коридоре, потеряв из виду человека, которого преследовал. Он огляделся по сторонам, сделал несколько осторожных шагов, прислушался, но не услышал ни звука. Пошел вперед и неожиданно почувствовал, как кто-то схватил его за горло и притянул к себе. Вырваться было невозможно. Из тени появился маркиз. Латур с трудом хватал воздух.

– Месье... Это я, Латур. Я обдумал ваше предложение... если вам нужен хороший слуга, месье... я готов... на любых условиях... служить вам...

Маркиз не ответил, но еще сильнее сжал горло. Латур старался не шевелиться. В глазах у него потемнело. Он приготовился было к смерти, но маркиз разжал руки.

Два дня спустя маркиз забрал Латура из борделя. Латур сидел перед маркизом в карете, катившей по улицам Парижа. Он рассматривал голубые глаза своего господина, его узкие губы, пребывавшие в постоянном движении, время от времени маркиз втягивал их и они совершенно исчезали с его лица. Латур больше не мучился страхом за свое глупое поведение. Он чувствовал некую духовную связь с де Садом. Воображал, будто он похож на маркиза, будто это не маркиз, а он, широкоскулый Латур, сидит в карете, наклонившись вперед, и язвительно говорит, говорит, говорит об аббатах и судьях. Латур прислушивался к словам де Сада, к его манере говорить. Следил, как поворачивается из стороны в сторону его плотная фигура, и мысленно повторял его движения, словно артист, который, готовясь к роли, изучает живую модель.

Я стою у каменного парапета и смотрю на поля. Солнце зашло, но над Эшофуром небо еще темно-багровое. Скоро я лягу в свою постель и дам волю воображению. Представлю себе молодую женщину с красивой формой черепа, узоры ее мозга.

Я вернулся в Нормандию. Отсюда до Онфлёра всего день пути. Проезжая по густым лесам, мы с маркизом молча смотрели на дорогу. После Эгля мы проехали несколько миль на север в сторону Шербура. Я узнавал старые запахи. Запах Ла-Манша, соленый и сладковатый. Наслаждался ароматом леса. Яблоневых цветов. Вдыхая запах гниения, я думал: под этой приятной на глаз поверхностью лежат тысячи мертвых морских животных.

Маркизу велено держаться подальше от Парижа. Маркиз боится Венсенской тюрьмы, он не выносит заключения. Пребывание у тестя и тещи само по себе уже достаточное наказание, говорит он. Я думаю о дамах Монтрёй. Мадам Монтрёй и ее дочь Анна-Проспер (маркиз говорит о ней с неизменным теплом) представляются мне сказочными созданиями. Я понимаю, что с детским любопытством и страхом жду встречи с ними. Это прекрасные люди. Их добропорядочность, мораль и утонченность – следствие не только их принадлежности к дворянству. Мадам де Сад уехала раньше нас, чтобы все приготовить к приезду мужа и предупредить свою семью о его нелегком характере. Кажется, я возлагаю слишком большие надежды на то, что меня ожидает.

Поместье семьи Монтрёй с домом из простого белого камня лежит на холме у кромки леса. Отсюда открывается вид на поля и небольшой городок. В ясные дни мне видны гребни холмов Нижней Нормандии. Поместье окружено живой изгородью. В первую ночь я задыхался, мне было нечем дышать. Неприятное чувство. Я встал с кровати и постоял у окна, глядя на лес и поля. На какое-то мгновение я словно вернулся в Онфлёр, в дом Бу-Бу, и смотрел на лес, где между стволами иногда мелькал олень.

Здесь я прилежно выполняю свои обязанности. Мадам де Монтрёй, хозяйка дома, сурова. У нее строгий голос. Она маленькая и замкнутая, лицо ее ничего не выражает. Я уже раскусил ее. Она равнодушна к страданиям других, но требует сострадания к своим недугам. Спина, бедра. Головная боль. Каждую неделю у нее появляется новая болезнь. По-моему, она немного влюблена в своего зятя. Она порхает вокруг него. Смеется. Он внимателен к мадам, делает ей комплименты, флиртует с ней. К сожалению, мне кажется, что это не только игра. Маркизу хочется овладеть ею.

Эта дама слишком печется о семье, власти, деньгах и репутации своих дочерей. Но она отгорожена от внешнего мира. Ей неприятно, что в голове у нее царит тишина. В ее голосе слышится отчаяние, оно заметно в пальцах, сжимающих бокал с вином, который она подносит к губам. В глазах, следящих за движением солнца над городком. Ей хочется еще большей власти. Во сне она похожа на мумию. Взгляд ее настолько проницателен, что порой мне становится страшно: она знает, что я о ней думаю.

По ночам я рисую голову мадам де Монтрёй.

– Зачем ты пресмыкаешься перед этими людьми?

– Неужели у тебя нет чувства собственного достоинства?

– Можно хотя бы одеваться более привлекательно.

Мой господин – тиран. Он помыкает женой. Но мадам де Сад не жалуется. Мадам Рене – добрая женщина, но чем она добрее, тем больше сатанеет маркиз. О, как он наслаждается, мучая ее, но не страшно, не слишком сильно. И она принимает эти мучения, как другие принимают заботу. Каждую минуту она ждет боли, маленьких болезненных уколов, которые в ее глазах являются подтверждением его любви. Она так печальна. Так любит свою печаль. Ее муж – мастер доставлять огорчения. В ее униженном теле он видит самого себя. Но я знаю, о чем она думает. Единственное, чего ей хочется, – это прижаться щекой к груди мужа и думать, что их любовь – это тайна. Мне хочется обнять мадам Рене, погладить ее по щеке, но ведь это невозможно. Когда мне кажется, что мадам сейчас не выдержит... что ее круглое личико вот-вот зальют слезы, маркиз прижимает ее к себе, ласкает и шепчет ей нежные признания:

– Божественная кошечка, ты все, что у меня есть.

Теперь он обратил внимание на младшую сестру мадам Рене Анну-Проспер, и мадам Рене кружит над этой возможной изменой, как пчела над ложкой меда. Анна-Проспер избалованна, она так же заносчива, как ее мать. Но она красива. Рядом со старшей сестрой она кажется еще красивее. Я убеждаю себя, что она мне не нравится, но не могу удержаться и исподтишка изучаю ее тело и строение черепа. Смотрю на нее словно издалека, на мне старый сюртук маркиза и его стоптанные сапоги, я наблюдаю за ней. Ночью я рисую череп Анны-Проспер. Здесь у маркиза не много удовольствий: флиртовать с тещей, дразнить ее жалкого мужа и мучить мадам Рене. Не считая этого, он вынужден соблюдать правила игры, обязательные для всех. Мадам де Монтрёй не терпит, чтобы их нарушали. Поэтому маркиз переодевается к обеду. Соблюдает за столом необходимый этикет. Восхищается умом мадам, ее вкусом и так далее и тому подобное. Он сопровождает дам в церковь. Не богохульствует. Не выступает против религии. Он очарователен. Все очень прилично. И достойно благородного семейства.

У них есть все: роскошные залы, будуары, комоды, китайские вазы, ванные комнаты, пахнущие ландышем.

Но радость?

Радость принадлежит мне.

Я помогаю маркизу распаковать книги, которые он привез с собой. Два полных сундука. Он о чем-то думает, пока мы расставляем книги на полках строго по алфавиту. Раннее утро, сыплет частый дождь. Звук дождя убаюкивает нас, все словно притихло. От этого неяркого света лицо маркиза кажется синеватым. Когда книги расставлены, он садится в кресло. Смотрит на меня и спрашивает, люблю ли я читать. Что именно? Понимаю ли прочитанное?

Сейчас он мой товарищ. Обнимает меня за плечи. Смотрит на меня с нежностью. Говорит, что мне нечего бояться.

Мы сидим в креслах и читаем. Маркиз учит меня думать, рассказывает об истории философии, о поэтах и драматургах. Мы читаем Ламетри [12] – «Человек-машина». По словам маркиза, это важная книга. Ламетри считает, что природа живет по собственным законам. Во Вселенной все определено и необходимо, а добро и зло лишь элементы этой необходимости.