— Простите, мадемуазель! — обратилась она ко мне. — Это ведь вы недавно открыли чайную в доме месье Краузе?

— Да, мадам, — подтвердила я.

— Не хотите ли купить у нас кое-что из кухонной утвари? Я отдам задешево, не сомневайтесь. У нас есть самые разные формы для выпечки коржей, воронки для крема, венчики.

— Мы пока стеснены в средствах, мадам, — честно призналась я.

— О, я могу подождать с оплатой пару месяцев! — великодушно предложила она. — Мне очень не хочется выкидывать вещи, которые еще могут сослужить кому-то хорошую службу.

— Выкидывать? — удивилась я. — Вы купили новые?

— Ох, нет, мадемуазель! — замахала она руками. — Всё дело в том, что я выхожу замуж, — тут ее щеки залились румянцем, — и муж мой, чиновник в муниципалитете, решительно против того, чтобы я держала кондитерскую. Мне пришлось ее продать, а новый владелец вовсе не кондитер. Он шляпник, мадемуазель! И ему нипочем не нужна моя посуда.

Про мужа-чиновника она сказала с гордостью.

— Поздравляю мадам. Я охотно купила бы у вас кое-что, но выпечкой кондитерских изделий у нас некому заниматься. Сама я в этом не сильна, моя помощница тоже. Ваши восхитительные пирожные и торты кажутся мне чем-то волшебным.

— О, благодарю вас! — она довольно улыбнулась. — А что касается вашего затруднения, то оно легко разрешимо. Если, конечно, вы согласитесь нанять мою Эмму!

— Эмму? — переспросила я.

— О, да! Это моя служанка. Она еще очень молода, но уже выучилась у меня почти всему, что я умею сама. Она работает у меня уже три года — с тех пор, как приехала в Гран-Лавье из деревни. У нее бедная семья, и ее заработок помогает им продержаться. А сейчас я вынуждена ее рассчитать, потому что у моего мужа есть свои слуги. Бедняжка плачет уже вторые сутки. Единственная работа, которую она смогла пока найти — подавальщица в таверне. Но приличной девушке там придется непросто, постояльцы любят распускать руки.

Предложение было заманчивым, но разве мы могли сейчас позволить себе нанять еще одну служанку?

— Уверяю вас, мадемуазель, Эмми станет обходиться вам совсем недорого. Она, глупышка, еще не знает себе цену. А руки у нее золотые, и сама она кротка как голубь.

Пока Кип жил в доме в лесу, у нас была свободная комнатка. Но если Торсен прогонит его, то разместить Эмму в доме мы не сможем. А селить ее в комнате Рут и обременять свою помощницу мне совсем не хотелось.

Но не могла я не думать и о том, что если судья Робер всё-таки вернет нам дом, то и Рут наверняка захочет вернуться в привычную обстановку. Город не пришелся ей по душе. Да и большое хозяйство требовало рабочих рук. Кипу одному там управляться там было не просто. И если она уедет, то с кем я останусь в нашей чайной? А бросать только-только начатое дело было бы обидно.

— Если хотите, я пришлю ее к вам завтра утром, — предложила кондитерша. — До конца этой недели она еще работает у меня, нам нужно выполнить обязательства по некоторым заказам. А потом она с радостью пойдет к вам в услужение. Поверьте, она печет торты не хуже, чем я сама. Наши покупатели никогда не жаловались на ее работу.

Я не стала отказываться, и мы договорились, что Эмма придет ко мне утром еще до открытия чайной.

Когда я вернулась домой, Армель уже спала, а вот Рут ждала меня с оставленным на плите ужином.

— Что-то вы припозднились, хозяйка! — с укоризной сказала она, накладывая мне в тарелку кашу и щедро сдабривая ее маслом.

Я рассказала ей об Эмме, и она неожиданно для меня одобрила эту затею.

— Я разговаривала с этой девушкой пару раз, и она показалась мне довольно милой. И если она так нуждается в работе, то почему бы вам ей ее и не дать?

Подумав, я поняла, почему она восприняла это именно так. Она всегда была противницей того, чтобы я сама стояла за прилавком, и теперь нашла способ этого добиться.

Пока мы прибирались на кухне после ужина, я рассказала ей и о разговоре с месье Рикардо. Рут тоже пожалела похищенную принцессу.

— Если всё в самом деле именно так, мадемуазель, то, возможно, прямо сейчас дочь короля скитается где-то, как еще совсем недавно скиталась наша Армель. Сироткам приходится ох как несладко!

Добравшись до комнаты, я разделась и легла в кровать рядом со спящей девочкой. Сейчас Армель уже не вздрагивала по ночам, как было еще совсем недавно и даже иногда улыбалась во сне. Я поплотнее укрыла ее одеялом (ночи несмотря на то, что было лето, стояли холодные) и тоже погрузилась в сон.

Эмма пришла в чайную в девять утра. Она оказалась совсем молоденькой девушкой — невысокого роста, худенькой, темноволосой. Она была похожа на нахохлившегося воробушка.

— Я — Эмма Мейси, мадемуазель, — сказала она и застыла на пороге

Ее большие темные глаза смотрели на меня с затаенной надеждой. И разве я могла ей отказать? Мы условились, что она переедет к нам в дом сразу же, как только получит расчет у прежней хозяйки.

— У меня совсем немного вещей, мадемуазель, — заверила меня она. — Один узелок. И если захотите, я могу работать без выходных. Только раз в месяц мне потребуется день, чтобы съездить к родным в деревню.

Она понравилась и мне, и Рут, и Армель, так что я надеялась, что уже скоро мы сможем расширить ассортимент нашей чайной.

А пока нам потребовалось пересмотреть часы работы, потому что в половине десятого мы увидели на крыльце ателье мадам Ларкинс двух дам, приехавших туда чуть раньше открытия. Когда мы увидели их у еще закрытых дверей салона, то Армель сбегала на другую сторону улицы и пригласила их в наше заведение скоротать время за чашечкой чая. А ведь такое случалось почти каждый день.

Так мы и решили, что открываться нам следует не в десять, а в половину десятого, а закрываться не в пять, а в шесть. С появлением нового работника мы уже можем себе это позволить.

Во второй день работы посетителей было уже чуть больше, и наша выручка выросла на десять процентов. Это подбодрило даже Рут.

А в самом конце рабочего дня из городского суда пришло письмо, приглашавшее меня на заседание к полудню следующего дня.

Уже без четверти двенадцать я была в здании городского суда на бульваре Ордена Орла. Через пять минут после меня туда пришел и Торсен. Мы обменялись косыми взглядами, но ни он, ни я не пожелали начать разговор.

Ровно в полдень нас пригласили в малую залу, где кроме массивного стола, за которым в высоком кресле сидел судья, был только еще один маленький стол для секретаря и две лавки, стоявших на значительном расстоянии друг от друга.

Секретарь занял свое место, мы с ювелиром расположились на лавках, и в залу вошел достопочтенный Робер. Мы поднялись при его появлении, а потом по его знаку снова сели. Господин судья водрузил на нос всё то же пенсне в серебристой оправе и стал излагать нам свое решение.

Мое сердце стучало так громко, что я боялась не расслышать каких-то слов.

— Ознакомившись с обоснованием решения, которое было принято моим многоуважаемым предшественником, я пришел к выводу, что достопочтенный судья Эмерсон не принял во внимание некоторые факты, которые существенно меняют суть дела. В частности, не были учтены интересы других кредиторов, которым мадам Констанция Бриан тоже не вернула долг.

— Простите, ваша честь, но как же быть с моими интересами? — вскочил Торсен. — Разве это я должен был думать о других займодавцах? Они сами могли обратиться в суд, но не сделали этого.

Судья Робер покачал головой:

— Возможно, они не сделали этого потому, что достопочтенный Эмерсон принял решение без уведомления всех заинтересованных сторон, что и помешало им принять участие в этом деле. Сроки судопроизводства также были нарушены, что тоже является основанием для отмены принятого решения.

— Отмены? — возмутился ювелир. — Вы шутите, ваша честь?

Брови судьи сошлись у переносицы, и он выразительно посмотрел на молчавшего до той поры секретаря. Тот мигом вспомнил о своих обязанностях и вынес Торсену предупреждение: