— Простите, мадемуазель Бриан, за мои резкие слова. Я позволил своему дурному настроению вырваться наружу. Но я рад видеть здесь. И рад выпавшей возможности, наконец, поблагодарить вас за ту помощь, что вы мне оказали.

Мне показалось, что я ослышалась. Не мог же он в самом деле это сказать? С чего бы вдруг он так переменился? Испугался возможной дуэли? Но так резко отказаться от собственного мнения и выказать свою трусость в присутствии дам было странно.

Если дело было именно в дуэли, то он мог принести мне свои извинения в более сухой форме, дав понять, что уступает более сильному противнику, но остается при своем мнении.

И еще больше я растерялась, когда он низко поклонился мне и поцеловал мою руку.

Изумлена была не только я, но и мадемуазель Юбер, которая, кажется, уже не понимала, как ей следовало теперь себя вести. Она лишилась поддержки своего спутника и оказалась в глупейшей ситуации.

— Надеюсь, мадемуазель, вы не станете держать на меня обиду и не откажетесь подарить мне один из оставшихся танцев.

Это был уже перебор. Мне было неприятно его слушать и ни за что на свете я не согласилась бы танцевать с ним. Даже если бы умела это делать.

Но его предложение требовало хоть какого-то ответа, а признаваться, что я не умею танцевать, в присутствии мадемуазель Юбер мне совсем не хотелось.

Из затруднения меня вывел граф Кэррингтон.

— Мадемуазель Бриан сегодня не желает танцевать. И разве вы не заметили, ваше сиятельство, что мы направлялись совсем в другую сторону? И право же, вам не стоит лишать своего общества даму, которую вы сопровождали.

— Вы правы, ваше сиятельство! — сухо ответил Рассел и посмотрел при этом на своего визави с большой неприязнью.

Мы разошлись в разные стороны, и я, и граф Кэррингтон долго молчали, не зная, как начать разговор после этого происшествия.

— Благодарю вас за помощь, ваше сиятельство, — наконец, решилась произнести я.

— Не стоит, мадемуазель! — тут же откликнулся он. — Не знаю, что сегодня нашло на его сиятельство. Должно быть, он позволил себе лишнего у стола с напитками и пренебрег закусками.

— Мне жаль, что из-за меня вы поссорились со своим другом.

Он усмехнулся:

— О, не сожалейте! Мы с Расселом вовсе не друзья. Нас даже приятелями назвать трудно. Столичное общество достаточно тесное, и мы часто пересекаемся на светских мероприятиях, но не более того. К тому же он дальний родственник герцога Марлоу, с которым я действительно дружен. Надеюсь, вы не восприняли всерьез его слова?

Я покачала головой:

— Ничуть. Я уже раньше составила себе мнение об этом человеке, и сегодня оно лишь укрепилось.

Дорожка, по которой мы шли, привела нас ко вторым воротам замка, которые в этот вечер тоже были распахнуты настежь.

— Наверно, вы устали, мадемуазель. Давайте вернемся в залу.

Но мне не хотелось туда возвращаться. Я уже посмотрела на здешнее общество, полюбовалась танцами, наведалась в герцогскую библиотеку, поссорилась с мадемуазель Юбер, получила извинения от графа Рассела и даже познакомилась с судьей Робером. Для одного вечера этого было более чем достаточно.

— Нет, ваше сиятельство! Я хотела бы вернуться домой. Для барышни, которая не умеет танцевать, я и так провела на балу слишком много времени. Прошу вас, передайте его светлости мою благодарность за чудесный праздник. И если вас не затруднит, выполните, пожалуйста, еще одну мою просьбу — передайте моей подруге, мадемуазель Шекли, что я уже ушла и что карета остается в ее распоряжении.

— Вы намерены отправиться домой пешком? — граф смотрел на меня с изумлением.

А я уже ругала себя за очередные опрометчивые слова. Разумеется, здесь не принято поступать подобным образом. Мне следовало воспользоваться своей каретой, а потом отправить ее обратно ко дворцу. Но улица Белошвеек находилась в двух кварталах от этих ворот, и я скорее дойду до дома пешком, чем сумею в веренице карет отыскать нашу.

— Это совсем рядом, ваше сиятельство. И сегодня светлая и теплая ночь. Так что прогулка доставит мне удовольствие.

Да, это было против всяких правил, но я не собиралась становиться своей в высшем обществе Гран-Лавье, и мне было всё равно, что обо мне подумают.

Я сделала книксен и пошла прочь, надеясь, что его сиятельству достанет такта промолчать и не высказать свое отношение к такому моему поступку. Но Кэррингтон вдруг вышел за ворота вслед за мной.

— Не могу же я позволить вам разгуливать по городу ночью одной.

Я не знала, бывал ли его сиятельство в Гран-Лавье и раньше, но сейчас, когда мы шли по темным улицам, на некоторых из которых не было даже тусклых фонарей, мне показалось, что рассматривал всё вокруг с удивлением. Это можно было понять — наверняка он никогда не гулял по улицам пешком, предпочитая ездить верхом или в карете. И теперь открывал для себя много нового.

Несмотря на то, что я не танцевала, подошвы моих бархатных туфелек основательно истерлись, и я чувствовала каждый камешек, на который ступали мои ноги. А потому я искренне обрадовалась, когда мы добрались до знакомого крыльца.

Кэррингтон с любопытством посмотрел на большую витрину.

— Здесь расположено какое-то заведение?

— Пока нет, — ответила я. — Но скоро здесь будет чайная.

— Ваша чайная? — осведомился он.

— Да! — подтвердила я.

Я не считала нужным этого скрывать. Возможно, благородным дамам и не пристало заниматься бизнесом, но я не собиралась голодать только для того, чтобы не бросить тень на репутацию дочери барона Бриана.

В торговом зале вспыхнул огонек лампы, и за дверью раздались шаги. Должно быть, Рут, услышав наши голоса, вышла меня встречать.

— Благодарю вас, мадемуазель Бриан, что уделили мне столько времени! — граф поклонился.

— Могу поблагодарить вас за то же самое, ваше сиятельство, — ответила я.

Я переступила через порог и закрыла дверь.

— Кто это был, мадемуазель? — не постеснялась спросить меня Рут. — Какой красивый мужчина! И неужели вы пришли домой пешком?

Я громко рассмеялась:

— Ты вряд ли могла рассмотреть его в темноте! Так что перестань меня допрашивать!

— Да луна-то какая! Светло, словно днем. А уж такого авантажного мужчину не заметить нельзя.

Она продолжала стоять у меня на пути, явно ожидая ответа.

— Это граф Кэррингтон. И предвосхищая твой следующий вопрос — нет, он не питает ко мне никаких романтических чувств и решительно не расположен делать мне предложение.

Рут разочарованно хмыкнула и проворчала:

— Да кто же вам сделает предложение, мадемуазель, если вы ведете себя так неподобающе?

Но я уже протиснулась между нею и стеной и скрылась в своей комнате, сделав вид, что не расслышала ее слов.

Джулия появилась у нас на следующий день после обеда. Она была в превосходном настроении, и было видно, как ей не терпелось обменяться впечатлениями о вчерашнем бале.

— Вы не должны были уезжать так рано! — строго попеняла она мне.

Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что я не уехала, а ушла?

— И было так неожиданно, что о вашем отъезде мне сказал граф Кэррингтон! — в эти слова она вложила всё свое любопытство, ожидая от меня пояснений.

Но я сделала вид, что не поняла намёка. Не рассказывать же ей о стычке с графом Расселом и мадемуазель Юбер. А вся остальная наша прогулка с графом вряд ли заслуживала внимания.

— Его сиятельство был единственным из моих знакомых на этом балу, кто не танцевал. Разыскивать вас в огромной зале мне показалось не слишком удобным, и когда я вышла на крыльцо и увидела графа, то посчитала возможным попросить его передать вам несколько слов.

— О, Эльвира! — воскликнула она. — Ты даже не представляешь, насколько это оказалось кстати!