Причина и следствие
Причина и следствие
Пол Кемп
Месть в тёмных переулках Забытых Королевств
Отчаяние в голосе старого жреца заставило Растена замереть. Он неуверенно застыл в дверях ветхого храма, неожиданно сомневаясь и внезапно обнаружив брешь в своей непоколебимой доселе решимости. Однако это мгновение продлилось лишь до его следующего вздоха. Когда он вдохнул, печальные останки его рта охватила боль от осеннего холода. Вместе с болезненным выдохом он выпустил свои сомнения в ночь.
- Тебе необязательно это делать.
Растен сдержал рык. Он должен был это сделать. Девять Адов, он хотел это сделать. Он принял решение прошлой ночью, когда посвятил себя Хоару Громовержцу. Вакс Геллен заплатит, и заплатит он сегодня.
Не желая показывать Соломону ярость на своём лице, Растен остался стоять спиной к наставнику и молча глядеть на городские пустоши, которые они звали домом. В тусклом свете Селун рассыпающиеся здания и груды камней казались надгробиями давно забытого кладбища. Его город был кладбищем.
А вот и ходячие мертвецы, подумал он.
Тут и там среди руин пробуждались к жизни мерцающие огоньки. Сгорбленные фигуры рыскали среди развалин и теснились вокруг пламени, как мухи на трупе. Они напоминали Растену детские рисунки людей из чёрточек – тонкие и незавершённые. Сгрудившись в своих грязных лохмотьях вокруг слабого огня, они пытались согреть изношенные тела, а может – приготовить какой-нибудь драгоценный кусочек еды, который смогли отыскать днём. Это были «внутряки», забытая масса человеческих отбросов, населяющая Внутренний Флан.
Шесть квадратных миль развалин, которые внутряки звали домом – Внутренний Флан – располагались в центре Нового Флана, как гнилая дырка в спелом персике. Только в отличие от персика, гниль от спелости во Флане отделяла пятнадцатифутовая каменная стена. Только преступники, безумцы или слуги милосердия, такие как Соломон, решали здесь поселиться. У бедняков и полукровок вроде Растена никакого выбора не было.
Он провёл грубой ладонью по длинным чёрным волосам и осторожно помассировал ноющие припухлости на черепе.
Но мы все умеем цепляться за жизнь, подумал он. Каждый из нас.
Он испытывал свирепую гордость по этому поводу. Он рыскал по этим улицам с тех пор, как был ещё мальчишкой, вытерпел всё, что они обрушили на него, и стал только сильнее.
- Пожалуйста, Растен, обернись. Посмотри на меня.
Отцовский тон Соломона заставил Растена обернуться.
Хотя пожилой жрец этого не хотел, зрелище его побитого лица лишь усилило ярость Растена. Бритую голову жреца покрывала паутина синяков и розовых ран. Раздувшийся бугор размером с небольшую сливу и такого же цвета мешал ему открыть правый глаз. Его узкое лицо было пустыней из ранений, ушибов и синяков.
Соломон пытался, но до конца не мог подавить дрожь от боли, которую вызывало каждое движение.
Но Растен всё равно был рад видеть, что старик сохранил чувство собственного достоинства. Избиение забрало у Соломона только дань крови и боли. Всё самое важное осталось нетронутым. Высокое тело Соломона не согнулось. Его синяя мантия висела на худых плечах, словно плащ монарха. Железный священный символ Ильматера, Страдающего Владыки – пара сложенных чашечкой, исцеляющих рук – висела на кожаном шнурке вокруг шеи.
Соломон говорил медленно.
- Ты можешь не делать этого.
Его единственный зрячий глаз умолял Растена простить.
Растен проглотил гневный ответ, который вертелся у него на языке. Он не мог прощать. Больше не мог. Соломон должен это понимать. Прошлой ночью Растен посвятил себя Хоару Громовержцу, и бог мести ответил на его молитвы двумя ударами грома. В это мгновение готовность прощать была сорвана с поверхности его души, как окалина с чана расплавленного металла. Сейчас он испытывал только ярость, праведную ярость. Он был орудием своего бога, и Геллен заплатит за всё.
Растен погладил свой импровизированный священный символ, как кожу любимой. Простой деревянный диск висел на кожаном шнурке вокруг его шеи. Он выцарапал на его поверхности символ Хоара ржавым кинжалом – две зазубренных молнии, причина и следствие; действие и реакция; поступок и отмщение. Символ служил его талисманом, его убеждённостью в том, что он поступает правильно, несмотря на неодобрение Соломона.
Левой рукой Растен потянулся вниз и взвесил небольшой матерчатый кошель, который висел на его кожаном поясе; почувствовал вес мясистого предмета внутри. Он тоже служил талисманом. Он тоже убеждал Растена в его правоте. Растен испустил низкий рык.
Вздрогнув, Соломон захромал по земляному полу и мягко положил руки Растену на плечи. Жрец Ильматера был худым, как бобовый стручок, и на целую голову выше Растена.
- Пожалуйста, Растен… не надо. Ради меня. Помнишь, чему учит Ильматер? Чему я тебя учил? Мы должны прощать. Мы должны терпеть. Даже…
Взгляд Соломона скользнул ко рту Растена.
- Даже это.
Когда Растен не ответил, Соломон вздохнул и кивнул на деревянный диск Хоара.
- Я знаю, что ты не ответишь мне из-за… из-за твоей боли, и потому что ты принял обет. Но послушай.
Он легонько сжал плечи юноши.
- Прошу тебя, Растен, послушай. Месть пуста.
Растен чуть нахмурился, но стоял на своём. Его больше не могли тронуть слова, даже слова Соломона. После того, как гром Хоара ответил на его молитвы, он поднял своё покалеченное лицо к небу и произнёс Обет – поклялся, что не скажет ни слова, пока не осуществится месть или пока он не погибнет. То, что избиение по совпадению лишило его дара речи, служило просто подтверждением, что Громовержец его избрал.
Неразборчиво буркнув, он вырвался из мягких рук Соломона. Горюющий старый жрец выглядел так, как будто ему отвесили пощёчину. Растен сумел сохранить лицо бесстрастным. Ему не нравилось причинять Соломону боль, но он не мог позволить себе быть мягким. Не сегодня. Он любил старика, но на этот раз Соломон ошибался.
Растен положил ладонь на деревянный диск у себя на шее. Геллен заплатит.
Не глядя на мужчину, который вырастил орка-полукровку, как собственного сына, Растен повернулся на каблуках и выскользнул во тьму.
Он остановился всего через несколько кварталов и посмотрел в ночное небо.
Это был правильный поступок, разве нет?
У Селун не было ответов; зато в кошеле у него на поясе – были.
Это был не просто правильный поступок; это был единственный возможный поступок.
Раскат грома ударил вдалеке – один раз, дважды. Чистое небо не предлагало объяснения, но Растен знал, что получил одобрение Хоара.
Он снова двинулся в путь, уже более уверенным шагом. Несмотря на мрак, факела у Растена не было. Орочья кровь в его венах позволяла ему прекрасно видеть в темноте. В тусклом звёздном свете ночи он видел всё так же ясно, как при свете полуденного солнца.
Он шагал по узким, заваленным камнями улицам Внутреннего Флана с лёгкостью человека, давно знакомого с каждым их поворотом. Выгоревшие, частично обвалившиеся кирпичные здания вырастали из тьмы на каждом шагу, словно монолитные надгробия, кости давно мёртвого города. Большинство стояли заброшенными, не считая крыс, но более прочные иногда служили домами для бедняков. Растен мог определить, какие – по доскам, блокирующим окна занятых зданий, чтобы удерживать холод снаружи.
Он целеустремлённо шёл посередине заваленной обломками улицы. Находись он в глубинах Внутреннего Флана, подобное безрассудство стало бы опасным, но в такой близости к храму Соломона бояться ему было нечего. Недоедающие мужчины и женщины, теснившиеся вокруг разбросанных жаровен, были безвредными человеческими призраками. Храм и его окрестности служили чем-то вроде безопасного участка, который действовал, как магнит для слабых. Люди, обитавшие в тени храма, не были хищниками Внутреннего Флана; они были жертвами.
