Итак, радостный случай с отсрочкой моей иерейской хиротонии стал открывать мне глаза на многие важные человеческие и архипастырские качества владыки Алексия. И чем дальше, тем больше. Во-первых, я убедился в том, что владыка относился с уважением к каждой человеческой личности, независимо от того – совпадал ли свободный выбор этой личности с его собственным или нет. К примеру, если он с кем-то из тех, кто был у него в подчинении, был «на вы», и этот «кто-то» вдруг своим поступком сильно раздражал владыку, он тем не менее никогда не переходил с ним «на ты». Так было в вышеописанном случае и со мной, хотя владыка, при всём при том, был вдвое старше меня. Тут надо сказать, митрополит Алексий был образцом воспитания – и в светском, и в церковном смысле. «На ты» он обращался, естественно, к своим молодым семинаристам-иподиаконам: Толик, Юра, Коля и и т. д.; к некоторым лицам из своего ближайшего окружения, и, конечно же, к тем, кого он знал ещё детьми.
Вскоре мне представился случай послужить с владыкой вдвоём. Было это так: как-то приезжает архиерей в воскресенье утром в монастырь, и мне говорят, что надо идти скорей в Сергиевскую церковь на «горку» – митрополит хочет служить иерейским чином. Маленькая деревянная церковь в честь преподобного Сергия Радонежского, такая уютная, светлая, с великолепным деревянным иконостасом. В те дни, когда я ещё ходил на общие послушания, меня однажды отправили сюда с несколькими сёстрами провести влажную уборку сверху донизу, исключая алтарную часть. Мы аккуратно снимали иконы со стен, тщательно протирали их и возвращали на свои места. Сняли и небольшую икону Спасителя без киота над красными вратами (западные врата), глянули на обратную сторону иконы, а там надпись: «Священник Иоанн Сергиев». «Да это же дорогой Батюшка!» (так все называли в обители отца Иоанна Кронштадтского) – в один голос воскликнули сёстры. Это было настоящее открытие. А поскольку вести в обители, по моим наблюдениям, распространялись с завидной скоростью, то и эта новость очень скоро стала общим достоянием, и сёстры потянулись в Сергиевскую церковь полюбоваться собственноручной подписью дорогого Батюшки. Службы в Сергиевской церкви совершались нечасто. На память Преподобного – само собой разумеется, а в другие дни – так просто считанные разы. И вот вдруг выпадает такая возможность – послужить в этой замечательной церкви, да ещё с митрополитом, и притом иерейским чином. Поскольку объявлено об этом служении митрополита не было, то и молящихся было мало, да и хор был совсем небольшой, а из других насельниц – только матушка игумения, которая одновременно была тут и певчей, да несколько сестёр. Несомненно, для меня эта служба иерейским чином с митрополитом Алексием остаётся одной из самых замечательных и памятных в моей жизни. Благодаря тому, что я остался в монастыре, мне доводилось служить с митрополитом Алексием, пожалуй, в каждый приезд его в Эстонию. Нужно пояснить, что в те годы владыка занимал должность управляющего делами Московской Патриархии, поэтому его приезды в Эстонию не были слишком частыми. Но каждый его приезд в обитель был настоящим праздником и для него, и для всего монастыря. Мне часто поручали встречать митрополита на станции в Йыхви, когда он приезжал московским поездом. И это поручение мне давали не столько потому, что я был менее занят, чем другие священнослужители, а по той причине, что владыка очень любил петь, и все полчаса, которые мы были в дороге, мы пели на два голоса (часто с двумя-тремя сопровождавшими его иподиаконами) тропари и молитвы, преимущественно посвящённые Пресвятой Богородице. Свой второй голос в дуэте он держал твердо и никогда не переходил на мой первый, поэтому петь с ним было легко. Голос у владыки был погуще моего, и я думаю, ему нравилось, что я деликатно подстраивал ему терцию и не пытался петь вровень с ним по громкости. Как только на горизонте появлялся силуэт Успенского собора, мы сразу начинали петь тропарь и кондак Успению Божией Матери. При этом голоса наши, как по команде, начинали звучать на несколько децибел громче. Наконец под трезвон надвратной звонницы наша машина въезжала в главные монастырские ворота, в которых толпились сёстры вперемешку с паломниками. Пока машина на небольшой скорости объезжала собор с восточной стороны, все успевали дойти до входа в храм, чтобы взять благословение у митрополита, когда он выйдет из автомобиля.
Часто, приезжая в обитель, владыка Алексий старался заодно послужить и в каком-нибудь приходе, например, в том или ином храме Причудья. Так, все эти годы я бережно храню фотографию, где мы с владыкой и сёстрами запечатлены у огромного валуна на берегу Чудского озера, в деревне Нина, после службы в Покровской церкви.
А однажды митрополит Алексий взял меня с собой служить в Васкнарву. Это было очень важное событие: освящение одного из приделов Ильинской церкви, воссозданного из руин. Восстановил его замечательный священник – отец Василий Борин. В те годы его знали в самых отдалённых уголках бывшего атеистического государства. Причина такой известности была в том, что он занимался редкой для нашего времени практикой отчитывания бесноватых. Приезжий народ в приходе отца Василия в этом, с точки зрения географии, тупиковом месте никогда не убывал.
Освящение церкви было специально приурочено к Ильину дню. Надо сказать, что владыка знал все сильные и слабые стороны каждого прихода своей епархии и постоянно помогал малочисленным и бедным приходам осилить в храме ремонт крыши или заменить вышедшие из строя радиаторы и тому подобное. Сложнее всего было помочь с певчими и с регентами. В этом случае казавшийся многим приходам всесильным митрополит Алексий оказывался совсем беспомощным. Как-то в своём кабинете в Таллине владыка поделился со мной своим переживанием: приезжают батюшки с приходов и жалуются, что нет регента, нет певчих, и просят помощи. «Я иногда, – откровенно признавался он, – уже не зная, что ещё сказать, открываю ящик письменного стола и показываю очередному просителю: ну, нет у меня ни регентов, ни певчих, смотрите». Итак, зная, что редкий хор в провинции может справиться с архиерейской службой, владыка Алексий обычно привозил туда с собой опытных певчих и регента. Так было и в этот раз. Он привез с собой небольшой состав хора пюхтицких сестёр. Всё в этот день предвещало ничем не омрачаемый праздник: погода стояла тёплая, ни малейшего ветерка, настроение у всех с утра было прекрасное – что ещё нужно, чтобы главный праздник прихода, да ещё с освящением храма, запомнился бы надолго? И действительно, всё начиналось очень гладко. Благоговейно, с пением сестёр, перенесли ковчежец с частицей святых мощей из временного, покосившегося деревянного храма в заново отстроенный. Даже в таком сложном месте чина освящения, где идёт диалог между архиереем и хором, перед самым внесением ковчежца в храм, певчие ни разу не споткнулись. Дальше начиналась привычная для хора сестёр архиерейская служба. Казалось, сейчас всё пойдёт своим чередом. Так и пошло бы, если бы не подопечные отца Василия. Про них-то как будто бы все и забыли. А они не замедлили о себе напомнить, как только началась литургия. Крики, стоны, невнятное бормотание – всё смешалось в какую-то ужасную какофонию. Певчие напрягали голоса, но заглушить этот хаос они были не в силах. Митрополит заметно нервничал. Особенно портил службу один молодой бесноватый парень, который без устали очень громко повторял один и тот же набор звуков настолько низким голосом, что, думаю, редкий бас-профундо мог бы с ним потягаться. Владыка, терпя все эти бесчинные вопли, всё чаще бросал взгляды на отца Василия, давая ему понять, что так продолжаться дальше не может и что надо со всем этим козлогласованием что-то делать. Какое-то время отец Василий или не замечал этих взглядов, или только делал вид, что не замечал, но наконец и его терпение, как видно, подошло к концу. Он вдруг всем телом повернулся в сторону без умолку басившего парня и, метнув в него гневный взгляд, строго погрозил ему пальцем. И тут случилось следующее: с секундным опозданием митрополит Алексий повторил то же самое, то есть метнул в сторону бесноватого парня гневный взгляд и так же строго ему погрозил. Парень тут же осёкся, как будто только и ждал этого жеста. Затем митрополит торжествующе обвёл взглядом сослужащих и сестёр, чтобы ни у кого не осталось сомнения, что именно он усмирил буйного нарушителя службы. Ко всеобщему удивлению, и «хор» остальных невольных пособников главного нарушителя службы, как бы лишившись своей опоры – мощного баса, – раскололся на мелкие осколки и уже не представлял существенной угрозы службе. Конечно же, все эти несчастные люди, достойные сострадания, не были ни в чём виноваты, но не прекращать же было службу из-за такого беспорядка.
