– Да хватит уже, она маленькая – запихнем как-нибудь. – Мужчина кинул в нее кусок мха, который тут же разросся по всей земляной яме.
Докурив сигарету, Семен вытащил тело Насти из земляного бугра по соседству, в котором весь мох перегнил. От ее шеи тянулось серое щупальце, покрытое зеленой слизью. Оно прихлюпывало, покачиваясь в такт своим волнообразным движениям. Щупальце тянулось к большому старому дубу, кора которого была мягкой, словно кожа. Все дерево было живым. Оно дышало, шевелилось, кряхтело. По всему стволу иногда открывались крупные желтые глаза, а ветви перекидывали щупальца с одного покрытого мхом бугра на другой. И было этих моховых холмов тьма тьмущая. Семен аккуратно положил тело девушки в новую яму и протянул к ней другое щупальце. Мох тут же окутал ее, словно покрывалом. Парень тяжело вздохнул и, посмотрев, как ее лицо скрывает свежая зелень, начал собирать свой инвентарь.
– Да не переживай ты так, – хлопнул его по плечу Андрей Иванович. – Ну, бывает, что Кукумаре противятся. Вот Марусю мою, четыре раза выплевывала. Так оно ей такие-то слаще всего, кто сопротивляется. Вот увидишь, все у вас сладится. – ухмыльнулся он. – Ты это, укладывайся давай с ней рядом – кивнул он в сторону холмика, под которым лежала Настя. – А я пойду. Сейчас мое дежурство, увидимся скоро, Насте твоей уже не долго осталось. Мне еще новых набрать надо, а то менять некоторых пора. – Староста окинул глазами холмы.
Семен молча кивнул и лег в свою ямку. Щупальце Кукумары тут же юркнуло к его шее, издавая причмокивающий звук. Мох ложился по нему плотным одеялом, в то время как Андрей Иванович все больше и больше отдалялся от этой поляны, уходя вместе с Дедом Егором.
Настя очнулась от липкого сна, когда солнце было уже высоко. В дом зашел Семка, улыбаясь во весь рот и протягивая своей любимой лукошко с горячими пирожками. Настя улыбнулась ему в ответ, смахнув рукой остатки странного сна со своего лица. Мир так чудесен…
***
Ванька проснулся от лая собаки. Лаяла Найда громко и истошно, временами переходя на собачий визг. Он напялил валенки на босые ноги, накинул ватный тулуп и ушанку и выбежал на крыльцо. За воротами стоял соседский Дед Егор. В одной руке его было охотничье ружье, в другой он держал две крупные тушки зайцев беляков. Они о чем-то шептались с Дедом Макаром. Лица их были сурьезными, а движения резкими. Бабка, стоявшая невдалеке, взмахивала руками и закрывала себе ими то голову, то рот. Ваньке было любопытно, что же такое могло случиться, что этот грозный охотник пришел к Деду Макару. Мальчишка хотел было уже спуститься с крыльца, чтоб подобраться поближе, но тут взрослые его увидали и, переглянувшись, молча разошлись по своим дорогам.
Ванька проводил взглядом уходящего Деда Егора и поскользнувшись на ступеньке, шмякнулся прямиком на попу.
– Ай, не ушибся, малец? – спросил его Дед Макар, поднимая внука за подмышки.
– Не, – покачал головой Ванька, – баба меня вона как тепло одела. – Он похлопал себя по ватным толстым штанам и, неуклюже ступая, начал передвигать ноги в больших не по размеру валенках к Найде. Та высунула язык и лизнула его по щеке.
Ванька засмеялся, утирая слюну с лица и посмотрел на деда.
– Ну, иди, иди, – махнул рукой дед, – погуляй. На улице вона как хорошо.
Ванька неуклюже перебирал ногами, пытаясь вытащить рукав телогрейки из пасти Найды. Та не хотела его отпускать и тянула в другую сторону.
– Найда! – Окрикнула собаку Баба Нюра. – Я вот тебе. – Погрозила она ей пальцем.
Найда отпустила рукав и, обиженно опустив голову, поплелась за Ванькой.
Мальчик нашел сугроб повыше и начал взбираться по нему. Забравшись на самый верх, он с силой плюхнулся на свое мягкое место и кубарем скатился вниз. Рыхлый снег подлетел от Ванькиного движения и начал засыпать собой мальчишку.
Ванька выбрался из сугроба и смахнул с лица холодный снег. Щеки его зарумянились, а на лице сияла яркая улыбка.
Дед Макар зашел в дом. Из окна он долго наблюдал как внучек резвится во дворе, распугивая кудахтающих кур.
Ходил дед весь вечер мрачный. Тяжело вздыхая, маялся по комнате, то присядет, то приляжет, да все места себе не находит. Ванька тихонько со своего табурета на него все поглядывал. Слово произнести не мог, так страшно было. Наконец, бабка чаю принесла. С баранками. Ванька придвинул свой табурет к столу поближе и ухватил одну мягкую свежую бараночку. Бабка потрепала его по голове и подошла к деду. Они о чем-то шептались несколько минут, а потом дед с облегчением вздохнул. И мрачное выражение его лица сменилось на умиротворенную улыбку. Ванька тут же улыбнулся ему в ответ и в глазах мальчишки заискрилась легкая хитринка: «Значит можно и сегодня к деду пристать со сказочкой».
Ночь уже опустилась на двор, когда Ванька, допив кружку теплого молока, залезал к деду под одеяло. Укутав ноги в тепло и поудобнее устроившись на подушке, он смотрел на деда, приоткрыв рот от предвкушения чего-то совершенно потрясающего…
***
Тихую июльскую ночь над деревней оглушил пронзительный рев, сотрясающий раскрытые ставни в окнах домов. Мужчины выбегали на улицу, неся в одной руке зажженные лампы, а в другой первое попавшееся под руку оружие.
– Здесь сидите! – крикнул Фома младшим братьям и матери, подхватывая стоявший в углу топор. – Ставни закройте и дверь на засов! – Крикнул он через плечо, выскакивая наружу вслед за отцом.
Улица озарилась ночными огнями, с дюжину мужиков двинулись в сторону леса. Остальные направились по дороге к низине.
Фома посмотрел на отца и, вскинув топор, пошел вслед за ним. Возле заболоченной низины стоял давно покосившийся дом. Когда-то здесь жила красавица Марьяна со своими родителями. Фома был тогда еще маленьким, но помнил светловолосую девушку, что угощала его спелыми яблоками из своего сада. И низины то ведь не было. За одну ночь из этой земли словно высосали все соки. Дом оказался в этой низине, окутанной вечным туманом. Позади дома теперь болота, а Марьяна с семьей пропала без вести. С тех пор, раз в три месяца раздавались по округе пугающие крики. Да пропадал скот в эти дни. Видать чудище какое пробралось сквозь заслоны. Столько лет прошло, а оно, существо это, так и околачивается тут. Никто не видел его, только ревет, да людей пугает.
Мужики добрались до самого края низины, остановившись перед стеной плотного тумана. Фома почуял запах сырости и гнили. Никто не решался ступить за этот заслон. Отец рассказывал, что поутру, как рев этот был, сунулась туда Марьянина корова за травой. Все видели, как голова ейная исчезла в плотном тумане. А потом что-то схватило бедолагу, да рывком затянуло в белый плен. С тех пор никто туда не ходил, к краю этому. Только сторожили снаружи, абы кто не проник к ним в деревню.
Расположившись на одном из камней вдоль плотной стены тумана, Фома не стал выпускать топор из рук. Его глаза беспрестанно следили за плотной дымкой, не пропускающей сквозь себя ни звуков, ни движений чего-либо. Здесь, в этом странном пограничье, не было ничего живого, а воздух был плотным и тяжелым.
Фома знал, что сегодня придется оставаться здесь до самого рассвета. Он не любил дежурить тут. Лучше бы идти к лесу. Там хоть дышать можно. Но сегодня была их с отцом очередь сторожить туман.
Он уже года три как с отцом на дежурства стал ходить. Бывало шорох вдалеке слышался, да крики эти страшные. Но за все это время, как туман появился, никто ничего, с того дня как Марьяна с семьей пропала, не видел. Никакого чудища к ним не выбегало, словно воздух им здешний не нравился.
Чвоньк!
Фома резко вскочил с камня и повернул голову в сторону странного резкого звука. Мужики настороженно прислушивались.
Чвоньк, чвоньк, чвоньк!
Звук исходил со стороны покосившегося дома. Сразу за ним была болотная топь и кто-то или что-то двигалось по ней в их сторону.
На лицах людей читался ужас. Хотя они и выходили на дежурство все эти пятнадцать лет, но никогда ничего подобного не происходило. Фома утер рукавом выступивший холодный пот со лба и принял оборонную стойку.
