Если в какой-то миг внутри поселяться жалость и сожаление о когда-то содеянном, ты пропал. Это скотское чувство будет преследовать тебя и медленно убивать, заглядывая в глаза с потёртого выцветшего от времени фотоснимка. Эти картинки, голоса из прошлого буду сводить с ума, и единственным спасением станет работа, которая исключит любую возможность оставаться наедине с собственными мыслями. Полностью зарывшись в дела, а в оставшееся время с помощью бутылки, тебе кажется, что ты обрёл какое-никакое душевное спокойствие и вывел формулу возможного существования. Однако чёрная дыра внутри растёт, она снедает тебя всё больше и больше, и в один момент добирается до твоих снов, где ни алкоголь, ни работа уже не спасут.
Наша жизнь во снах напрочь лишена какого бы то ни было милосердия: если прошлое изводит разум исключительно воспоминаниями, образами былого, то сны помимо этого рисуют нам фантасмагорические кошмарные картины, как настоящего, так и возможного будущего. Более того отвращение, страх и ужас – далеко не самые худшие чувства, с которыми мне случается просыпаться посреди ночи в липком поту с учащённым сердцебиением. Гораздо хуже этого – грёзы об утерянной гармонии, спокойствии и разменянном недостижимом счастье, исчезнувшее мимолётное видение которых опустошает, выдирает сердце, выворачивает душу наизнанку, после чего ты обращаешься к выпивке.
Количество ошибок, сделанных в прошлом, прямо пропорционально выпиваемому в отпуске алкоголю, не так ли, старина Массачусетс? Ты спрашиваешь, смог бы я выпить море? Знаешь, что, дружище, наверное, я уже его выпил.
– Нужно завязывать, Генри. Иначе эта зараза тебя сожрёт, – с сожалением сказал мне однажды Джори, когда я признался ему в том, что меня постоянно мучает один и тот же кошмар.
– Каждую ночь я вижу мужчину. Лица его невозможно разобрать, он всегда стоит и что-то записывает. Смотрит на меня и записывает в свою тетрадь. Казалось бы, что тут такого, да? – кажется, было раннее утро, и я ещё находился под впечатлением ото сна, поэтому говорил сумбурно, сбивчиво и возбуждённо. – Но это жутко. Я не понимаю, что происходит там, во сне. Иногда он стоит в переполненном людьми баре и смотрит на меня, иногда я встречаю его в гостиной чужого дома, а ещё он может стоять на улице и заглядывать ко мне в окно. В иной раз он разворачивает ко мне свою тетрадь с записями, указывая на что-то. Он хочет, чтобы я прочитал, понимаешь! Но я всегда просыпаюсь в этот момент. Всегда. Смешно, да? Наверное, но всё же это такое неприятно дерьмо, Джори, – безнадёжно признался я.
Бросил ли я пить? Конечно, нет. Будучи регулярным посетителем спикизи и всех подпольных заведений, где можно раздобыть спиртное, примерно, с месяц назад в руки мне попалась бутылочка нового вина, которое я ни разу до этого не видел и к которому из-за его уникального вкуса и доставляемых ощущений тут же пристрастился и начал регулярно покупать. Это был «Ллойгор», батарея пустых снарядов которого на полу моего кабинета красноречивее всего остального расскажет о моём пристрастии к нему.
Поэтому, поставив точку в деле семьи Итонов и обзаведясь свободным временем, я решил-таки утолить свой интерес касаемо обнаруженных вчера непереводимых загадочных символов на оборотной стороне этикетки, и направился в университет, где рассчитывал получить перевод оставшихся неизвестными мне слов и, может быть, любой другой вспомогательный культурологический комментарий об их происхождении.
Скорее всего, я бы даже не вспомнил о своей давешней находке, если бы не один беспокоивший меня факт: мне не давало покоя это неуместное «сдохни» на бутылке с жидкостью, которая распространяется с целью употребления и приёма внутрь. Какой вменяемый производитель товара станет наносить подобное пусть и почти незаметное слово, явно не способствующее повышению популярности и росту продаж, на свою продукцию? В этом нет смысла. Промелькнула мысль, что к этому могли приложить руку сторонники сухого закона, однако я отмёл это предположение, поскольку такой метод борьбы с распространением спиртного показался мне чересчур изощрённым. Может быть, смысл кроется в остальных фразах, и в контексте это самое «сдохни» будет звучать как-то более уместно?
Одним словом, случай вырисовывался занятный и довольно странный, поэтому я решил прояснить его, тем более что это не представляло сложности: лет десять назад я уберёг одного талантливого юношу от тюремной камеры, и теперь Анджей Химич является одним из лучших студентов Мискатоникского университета и получает степень магистра на факультете гуманитарных наук. Этот русский иммигрант с польскими корнями отлично владеет несколькими иностранными языками, и, когда в моей работе требуется мнение профессионального лингвиста, я всегда обращаюсь к нему и в большинстве таких случаев получаю квалифицированную помощь.
Вскоре в тумане начали медленно проступать очертания нужного мне корпуса, и, по традиции бегло окинув взглядом внушительный барельеф, расположенный прямо над парадной дверью и изображающий герб Мискатоникского университета, я вошёл внутрь. Встретившая меня в вестибюле тишина объяснялась наступившими летними каникулами, однако, несмотря на это весь административный и преподавательский персонал, к коим относился и мой знакомый, был на рабочем месте.
– Где ты это нашёл? – наконец, после долгих обменов приветствиями и новостями, спросил Анджей, разглядывая протянутый мною листок.
– Не спрашивай, иначе придётся с тобой разделаться, – отшутился я, не найдя лучшего ответа.
– Ну, с русским, французским, немецким, я думаю, ты сам разобрался? – он взглянул на меня, и прочёл ответ на моей физиономии. – Это одно и то же слово: что-то вроде «умри» или «сдохни». Примерно то же самое написано на албанском и греческом. А вот это что такое интересное, я даже не знаю, – произнёс он, переворачивая бумагу то так, то эдак. – Как будто даже не индоевропейская языковая семья. Откуда ты перерисовал эти элементы? Это определённо какое-то письмо, язык, в смысле. Но, наверное, уже не ностратическая ветвь евразийского языка… Видишь вот эти линии? Похоже на шумерскую клинопись, или что-то из семитохамитских групп, – задумчиво проговорил он и засмеялся. – Я, я не знаю, Генри. Ты же не мог это выдумать? Или во сне нарисовать? Это какие-то реальные, но уже несуществующие языки.
– Разглядел эти завитушки на этикетке дешёвого вина, – честно и совершенно серьёзно ответил я.
– Всё с тобой понятно, детектив, – сказал Анджей и покачал головой. – Ничего нового. С тобой невозможно разговаривать. Подожди меня здесь, пойду, покажу профессору Райсу: он знаток древних языков.
Молодой учёный вернулся спустя около получаса и рассказал, что его преподаватель очень заинтересовался моей находкой и чуть позже он обязательно встретится со мной, чтобы прояснить несколько моментов. Уоррен Райс также попросил оставить листок у себя с целью проверки нескольких символов и рисунков, которые с ходу не поддались его расшифровке. Особо профессора взволновали переписанные моею рукой непереводимые и неизвестные ему слова, принадлежащие мёртвым языкам, о которых знает только узкий круг специалистов по всему миру. Вдобавок ко всему учёный разглядел некоторое сходство между несколькими фрагментами «записей Моро», как окрестил мою находку Райс, с некоторыми элементами загадочного и до сих пор нерасшифрованного «Манускрипта Войнича».
Если же опустить всю необычайность и невероятность такого одновременного соседства на крошечном клочке бумаги разношёрстных языковых фрагментов разных культур, эпох и рас, то в общем и целом можно сказать, что большинство переписанных мною слов имеет, примерно, одно и то же значение, а именно – «не живи», «умри», причём именно в повелительной форме, а где-то в форме прямого приказа или напутствия.
Занятное пожелание, думал я, покидая университет, раздосадованный и ещё больше запутанный: быстро решить вдруг возникшую задачку не получится. Стало ясно, что у, на первый взгляд, разрозненных посланий общий смысл, который не сулит ничего хорошего обладателю бутылки этого вина. С другой стороны мне до сих пор непонятно: зачем писать такое на всевозможных существующих и несуществующих языках к тому же так, чтобы никто не заметил написанное? Что-то вроде скрытого кода? Шифра? Пророчества для тех, кто будет пить «Ллойгор»?
