– Чем ты живёшь, Грета? – спросил я, нарушая затянувшуюся паузу: в последний раз мы виделись более десяти лет назад, и какими бы близкими не были наши отношения раньше, за время разлуки мы изменились, поэтому можно было начинать знакомиться заново.
– Так сразу и не скажешь, Джон, – она задумалась и на миг улыбка ушла с её лица. – Уж точно не желанием моих родителей в скором времени удачно выдать меня замуж, – сказала она и покачала головой, глядя в окно на пустынную мокрую улицу. – Хочется ещё столько всего успеть, посмотреть, сделать прежде, чем обзаводиться семьёй и заботами.
– Например, воочию увидеть настоящих китов, машущих на прощание своими огромными хвостами?
– Да, – она засмеялась и, кажется, была потрясена. – И выпускаемые ими блестящие на солнце фонтаны! Разве ты помнишь?
Да, я помнил. Все наши детские мечты и грёзы, выдумки и вечерние разговоры на закате. Я помнил всё отчётливо и ясно, как будто бы это было только вчера. Я отлично помнил, что было десять лет назад, однако никак не мог вспомнить то, что было со мной на прошлой неделе. Серость взрослой жизни слишком однообразна, чтобы запоминать её.
– А ты, Джон? Обзавёлся семьёй? Или у тебя есть невеста?
– Нет, – коротко ответил я и, видя на её лице удивление, пояснил. – Понимаешь, всё дело в моих больших ушах, похожих на слоновьи, или же напоминающих крылья большой отвратительной летучей мыши: редким девчонкам нравится подобная экзотика!
Грета вновь засмеялась, а я был рад, что смог отшутиться и обойти стороной столь щекотливый для меня вопрос.
Время шло. Мы то безостановочно болтали, радостно гуляя рука об руку по нашим общим воспоминаниям, то смущённо молчали, поглядывая друг на друга. Однако секунды и даже минуты тишины не были неловкими или тягостными, ведь нам было хорошо в обществе друг друга на свидании с нашим беззаботным детством.
– Поедем со мной, Джон? – неожиданно сказала Грета, когда я, вертя в руках свою давно опустевшую чашку, взглянул ей в глаза. Казалось, она ждала этого мгновения, ловила мой взгляд.
Я с недоумением смотрел на неё, не веря своим ушам. Грета, заметив моё смятение, продолжила:
– Брось всё, оставь здесь. Уплывём вместе отсюда! Как в наших детских мечтах! – сказала она и, вдохновившись этой неожиданно пришедшей ей в голову идей, стала рисовать возможности, которые откроются перед нами, по сути главной из которых была та, что Грета и Джон вновь смогут быть вместе. Спустя десятилетие вновь смогут обрести друг друга, обманув жестокую судьбу и гнусную взрослую жизнь, которые когда-то посмели разлучить их.
«Что такое она говорит!? Она что, сошла с ума?», – думал я про себя, а вслух произнёс:
– Куда ты предлагаешь мне бежать? Ты, наверное, шутишь, Грета? Ведь столь неожиданным и несерьёзным мне кажется твоё предложение!
– Нет-нет! Мы поедем в Старый Свет! Сейчас я живу в Англии, но позже мы вместе решим, что делать дальше и куда потом направиться! Мы можем делать всё, что захотим!
– Я могу поехать куда угодно, и в то же время не могу поехать никуда, – в противовес её громким эмоциональным речам ответил я.
– Но почему? Ты же сам сказал, что тебя здесь ничего не держит, разве не так? – не отступала девушка. В этот момент воодушевления и возбуждения грудь её чаще обычного вздымалась и опускалась, и в этой своей немного наивной настойчивости она была прекрасна.
– Худший груз, что может держать тебя на одном месте – привычка. Разве можно отказаться от своей жизни в один миг, пусть даже если она невыносима?
Решиться на подобное непросто, немыслимо, рассуждал я, всё больше ощущая себя в ловушке, в замкнутом круге, в границах которого с самого своего рождения обречён существовать. Могу ли я разорвать его в надежде отыскать ту единственную дверь, которая откроет путь к простому человеческому счастью? Кажется, я свободен в своём выборе. Но действительно ли свободен? Или, может быть, я просто трус, ищущий отговорку, который не в силах плыть против течения, несущего тебя в сточные воды канализации?
Мисс Уайтхед должна была успеть совершить ещё несколько визитов в Аквиннаке, поэтому вскоре нам нужно было распрощаться. Её корабль послезавтра отплывал из Кингспорта, что в Эссексе, штат Массачусетс. На её предложение в корне изменить свою жизнь и отправиться вместе с ней я так и не смог ответить ничего вразумительного.
– Спасибо тебе, Грета. Я подумаю. До отплытия ещё куча времени! – сказал я, хотя мы оба понимали, что решение никуда не уезжать я уже принял.
Расставание было неохотным, время пролетело, и казалось, что мы толком и не поговорили вовсе, ведь сколько всего хотелось ещё рассказать, расспросить и вспомнить. Насмотреться друг на друга, в конце концов.
Остаток дня и последующая ночь явились для меня тяжким испытанием. Сомнения и метания из крайности в крайность гоняли и одолевали меня. В итоге, промучившись до самого рассвета, чувствуя себя прескверно всю первую половину следующего дня, я решил отправиться с Гретой Уайтхед туда, куда она скажет: хоть в самый ад.
После обеда, наскоро собрав чемодан, с островов Хэвен-Гейтс я переправился на материк и уже оттуда с маленькой прибрежной автостанции на ближайшем рейсовом автобусе направился сначала в Фолл-Ривер, а потом через Этлборо в Бостон. Там, уже поздним вечером, прождав несколько часов, минуя Салем, я помчался в Кингспорт.
Мысленно я уже простился со своей прошлой жизнью, с её пустотой и бессмысленностью. С давно поглотившей меня серостью сравнимой с безразлично засасывающей в себя всё живое и разумное трясиной. Перспектив в таком существовании не было. Это было похоже на отбывание отпущенного тебе срока, бесцельное прожигание дней, где успехом, по сути, являлось не опуститься до беспробудного пьянства или не умереть от случайного туберкулёза. Жить в гармонии с собой и быть счастливым? Забудьте, об этом не может быть и речи.
Я уже воображал себе, как вместе с Гретой путешествую по миру, перебираясь из одного нового незнакомого города Европы и Азии в другой, ещё более экзотичный и невероятный, беззаботно гуляя и предаваясь настоящей действительной жизни, ничего общего не имеющей с бесконечной ненавистной работой и прозябанием в отупляющем мозг мещанстве и прогнившем быте. Мы шагаем по узким улицам, глядя во все глаза направо и налево на нечитаемые надписи на всевозможных чужих языках, на лица незнакомых людей, где ты никого не знаешь и тебя никто не ждёт. Где ты никому ничего не должен. Не это ли экзистенциальная свобода?
Однако каково было моё горе и разочарование, когда, прибыв в Кингспорт, я, уставший и измотанный ночной дорогой, обнаружил, что пароход «Элизабет», отправляющийся в Соединённое Королевство, уже отбыл! Я не верил своим ушам, я оббежал все пристани, опросил всех, кого мог, однако неутешительный факт оставался неутешительным фактом: я опоздал.
Подавленный и уничтоженный этим осознанием я сел на первую подвернувшуюся ободранную облезшую выцветшую, как все мои недавние мечты, скамью здесь же в порту и ничего не видящим, не различающим взором глядел на продолжающий преспокойно жить своей жизнью мир.
Сердце моё было разбито, ибо я, мысленно простившись со своим ненавистным доселе существованием, готов был сию минуту начать новую жизнь, сегодня, прямо сейчас отчалить вместе с уходящим пароходом, ставшим символом моего перерождения, от опостылевших берегов и направиться навстречу новым невиданным горизонтам и мечтам. Однако когда ты по горло увяз в догмах, ярлыках, морали и этике, чужих ожиданиях, отношениях, правилах и распорядках, ограниченности и безвкусице не так-то просто выбраться из болота стабильности и закостенелой обыденности. Даже в том случае, если тебя оттуда пытаются вытащить, протянув спасительную руку с твёрдого берега яркой полноценной жизни.
Грязный порт, обшарпанные лодки, неопрятные моряки, беспорядочно снующие туда-сюда, грозно возвышающаяся темнеющая громада Кингспорт-Хэд, блеклое солнце, скрывшееся в облаках, и кое-где проглядывающее сквозь эту неразбериху вонючее гниющей тиной и водорослями море – вот она – моя жизнь. На душе было паршиво и очень тоскливо. Я бранил себя, свою медлительность и неуверенность всякими прескверными словами.
