11 августа, среда.

У меня свободные полчаса, и я проведу их здесь. Здесь я всегда пишу о своей писанине, и мне довольно стыдно. Но я не пытаюсь обесценить усилия и рутину этим летом. Сейчас для нас настали худшие времена – думаю, это я могу признать. Мы говорим о Джулиане сдержанно. Хотим, чтобы все шло своим чередом. Анжелика и Квентин приходят поиграть в буль. Мы избегаем разговоров. Ощущение нереальности. Мы с Л. организуем развлечения, из-за чего и ссоримся, когда остаемся наедине, – думаю, все дело в напряжении. Неприглядная стадия горевания. Грэм552 в субботу; миссис В. и Ада553 в воскресенье; дети [Анжелика и Квентин]; в понедельник я ездила в Чарльстон поездом. Таким образом, Л. остался один; имею ли я право покидать его ради Нессы? У нее снова подавленное настроение. Атмосфера глубоких серых вод, а я барахтаюсь на дне, как полудохлая рыба. Очень тяжело работать. Потом Анжелика приехала с ночевкой, а вчера был отвратительный день в Лондоне. Л. притихший; в доме грязно; просыпаюсь; жара; тяжелая давящая обжигающая жара. Анжелика приехала поздно; чай; обратная поездка; сильная гроза; ужин в Чарльстоне; Нессе лучше. А теперь начинаются кризисы, связанные с гостями, которые так докучают нам этим летом. Приедут ли Мороны554? Потом Джудит и Адриан. Ненавижу принимать решения, а Л. молчит. Поэтому пишу здесь, но хочу говорить не об этом, а о своей писанине – о том единственным, что сейчас поддерживает во мне огонь. Вообще-то мне предложили £200 за 1500 слов в «Cosmopolitan». Согласиться или отказаться?555 Зачем зарабатывать деньги? Чтобы купить еще одну машину, я полагаю, еще один стол, несколько новых пластинок и платьев. Заезженная мелодия: дети Нессы и моя зависть к ним, побуждающая работать. Но нет смысла думать, то есть анализировать это. Сегодня днем у меня будет долгая прогулка в Пиддинхоу; спокойно пройдусь, поиграю в буль556, почитаю, не буду думать о мелочах; я потратила 6 шиллингов на «Загадочную Вселенную» Джинса557; потихоньку читаю Жорж Санд558 и длинный роман559, который, по мнению Л., отлично подойдет для издательства; надо бы почитать Конгрива, чтобы закончить свое исследование, но нет времени – поздновато вернулась из Чарльстона. Получила от «Times» исландские записи Одена и Макниса560, а также несколько французских мемуаров Жорж Санд. Есть что полистать. Пришла огромная коробка со статьями Роджера. Множество ненаписанных писем… Сочувствие Джулиану, который бродит рядом со мной, принимая самые разные обличия.

17 августа, вторник.

Сказать особо нечего. По правде говоря, жизнь этим летом кипит только в голове. Я пишу с воодушевлением. Три часа пролетают как 10 минут. Сегодня утром я испытала прежний восторг – подумать только! – когда перепечатывала «Ювелира и герцогиню» для Шамбруна561 из Нью-Йорка. Пришлось отправить синопсис. Думаю, он пожалеет, но даже в этой маленькой экстравагантной вспышке чувствовалось былое волнение – сильнее, чем в критике, я полагаю.

Вчера ездила в Чарльстон под дождем. Я сажусь на поезд до Льюиса; делаю покупки; в 16:35 автобус; добираюсь до Чарльстона к чаю. Правда, я не могу писать о Нессе; воздерживаюсь от мыслей о ней.

К счастью, если это подходящее слово, я получаю телеграммы, словно электрические разряды, с просьбами писать. Шамбрун предлагает £500 за 9000 слов. И я тут же начинаю придумывать сюжет – приключение дней на десять, – о том, как человек гребет веслами в черных вязаных чулках на руках.

Пишу ли я хоть где-нибудь, включая данный дневник, для себя? Если нет, то для кого? Интересный, пожалуй, вопрос. Я размышляю о природе эгоизма Одена. Подозреваю, что это как-то связано с его тревогой. Он хочет писать от сердца, игнорируя литературу; эгоизм, возможно, помогает ему найти этот путь. Я не до конца понимаю, что хочу сказать; возможно, ему кажется, что он честен, прост, обнажен, то есть избавился от литературной шелухи.

Письмо от Тома; в нем тоже чувствуется беспокойный эгоизм. Или мне просто кажется?562 Эдди Плэйфэйр563 и Мороны на подходе. Погода испортилась. Прошлой ночью был сильный ливень. Когда мы ехали обратно, мост [в Саутхизе] развели: приближалась баржа. У реки суетились люди в плащах и с палками, словно заговорщики XVII века. В Чарльстоне мы обсуждали Америку. Несса заставила Анжелику читать вслух описание наводнения в книге доктора Хейнса [неизвестный]. Она прочла с выражением. У нее развито незаурядное воображение. Из этого может выйти толк. Потом Анжелика и Квентин. И тогда, и сейчас она [Несса] выглядит старухой. Она попросила К. помочь ей и тем самым напомнила мне отца, который брал Тоби564 за руку. Джулиан имел над ней какую-то странную власть, словно был и сыном, и любовником. Он говорил ей, что никогда не сможет полюбить другую женщину так, как ее. Он походил на мать, но в то же время был энергичным и резким*, а как она нянчилась с ним в детстве! Я имею в виду, что он нуждался в утешении и сочувствии больше, чем другие дети, и был менее приспособлен к жизни в этом мире; в нем была какая-то неуклюжесть, кембриджская неловкость и одновременно врожденная жизнерадостность. И все это потеряно ради десяти минут в машине скорой помощи. Я часто спорю с ним во время прогулок, осуждаю его эгоизм, но в основном чувствую себя подавленной из-за полной неразберихи и бессмысленности. Не могу восторгаться героизмом так же, как Служба медицинской помощи, которая на следующей неделе проведет собрание в память о шести погибших – «отдавших свои жизни», как они это называют565.

* Наверное, я имела в виду отсутствие рассудительности; упрямство и эмоциональность. Эдди Плэйфэйр согласился. Мы бы больше его уважали, если бы он остался в Англии и занимался рутиной.

25 августа, среда.

Вчера была в Лондоне и пишу здесь, потому что не могу заставить себя продолжать «Конгрива». Ожидаю провала. Может, я просто неудачница? Но я не намерена задаваться этим вопросом, ведь очевидно, что нужно действовать. Вчера в Лондоне я виделась с доктором Хартом566 и Арчи Кокраном567 по поводу Джулиана. Он страдал скорее физически, нежели психически; говорили о его ранах, чувствовал ли он их телесно; ничего нового, только то, что он был в сознании, когда его привезли в больницу, и очень хотел объяснить, что дорога опасна; спешил вернуться к своим задачам. Он терял сознание, говорил по-французски, видимо, о военных делах… и умер спустя четыре часа. Зачем я пишу? Ведь это уже не имеет отношения к реальности. А что сейчас реально? Анжелика в желтом платке собирала георгины для выставки цветов; Эдгар568 взял пистолет и застрелил белую собаку Черчилля569; Нессе как будто лучше, то есть она может смеяться и проявляет заинтересованность. Однако реальность этим летом очень поверхностна. В выходные у нас был Эдди Плэйфэйр, Мороны и Хелен; играли в буль и пили чай. Я устала от разговоров, от работы по сокращению двух своих рассказов по £200: один о США; второй – «Ювелир»; теперь надо заняться «Конгривом». Очень тяжелая работа – урезание и уплотнение. Скоро я начну тосковать по безответственности и свободе художественной прозы.