Мейнард назвал «Годы» трогательной книгой; более нежной, чем все остальные мои работы; она не озадачила его, как «Волны»; символизм не напрягает; очень красивый язык; нет лишних слов, только нужные; он еще не закончил. Но как совместить два противоположных мнения: что это самая человечная книга и самая бесчеловечная? Ох, забыть бы все и писать – завтра я просто обязана сесть за работу.
9 апреля, пятница.
[Лондон] «Твоя отрада вряд ли хороша – она, конечно, слепоте сродни»403. Да, но моя отрада не слепа. Именно об этом достижении я думала в начале четвертого утра, когда мне исполнилось 55 лет. Я лежала без сна, такая спокойная и довольная, как будто выбралась из водоворота событий, погрузилась в голубое тихое пространство и пребывала там с открытыми глазами, в безопасности, готовая ко всему, что может случиться. Такого чувства у меня прежде никогда не было, но с прошлого лета оно возникало несколько раз – в глубокой депрессии, когда я как будто выходила из нее, откидывая одеяло, лежа в постели и глядя на звезды, – в те ночи в Монкс-хаусе. Конечно, днем это [?] раздражает, но что поделаешь. Так было вчера, когда пришел старина Хью и ничего не сказал о романе «Годы». Он стал толще, грубее. Я не чувствовала в нем прежнего добродушия – думаю, Голливуд немного испортил его. Пришел Ишервуд. Мы болтали о королевской семье: Хью будет писать репортаж о коронации для «Daily Mail» и получит £200 за 2000 слов. Потом он рассказал нам правдивую историю о Фрэнке Воспере404 и мистере Уиллесе405 – содомия – внезапный порыв у борта корабля – как располнело его лицо, как он боялся стать уродом. Вот за что я люблю Хью. Но его дар рассказчика изнашивается. Мистер Дэвидсон406, пастор в бочке, приглашает его на обед. Хью не слишком интересуется человеческой природой. Его вечно что-то раздражает. Тем не менее вечеринка прошла очень живенько, а когда она закончилась, я прогулялась по площади – первая летняя вечерняя прогулка – и полюбовалась нашими патриотическими клумбами с красными, белыми и синими гиацинтами. В мае мы едем во Францию.
14 апреля, среда.
Я должна заставить себя исправить «Гиббона» и отправить статью сегодня. Но после стольких месяцев работы исправления почти заставляют меня корчиться в агонии. И чтобы успокоиться, я отвожу 10 минут записи в дневнике на скорую руку. Я закончила, то есть набросала свое эссе для Би-би-си, причем с некоторым воодушевлением. Старушка Этель приходила на чай [9 апреля] и оставила все свои шипы в моей плоти. Сказала, что я самая сильная из женщин, намекая на то, что мы с Л. по каким-то причинам не звали ее в Родмелл. Но я не стала писать и говорить ей об этом. Нет, я погрузилась в единение и тишину. Как странно! Было бы скучно, не будь мой разум так активен. Сегодня утром ни одного письма – с тех пор, как вышли «Годы», их всего 10–11 штук. Никто не говорит со мной о романе, никто о нем больше не пишет. Похоже, с глаз долой…* И я как-то глупо избегаю встреч с теми, кто будет или не будет обсуждать со мной книгу. Тем не менее она продается лучше, чем все мои романы. Издательство «Harcourt Brace» продало по предзаказу в Америке 12 тысяч экземпляров – мой рекорд. Честно говоря, я не знаю, что и думать об этой книге: хороша она или плоха? Честно говоря, я шоке и поэтому не буду думать, а как можно быстрее вернусь к «Трем гинеям». В голове опять свежо, словно рассвет в июне. Впереди еще один рывок.
Сегодня вечером ужин с Кингсли Мартином, Стивеном Спендером и Джулианом. К.М. взволнованным голосом спрашивает Л., почему я не хочу писать для NSN. «Из-за денег?» Они предлагают увеличить мой гонорар и количество слов. Так что же мне ответить? Правду?
* Продано, кажется, 9300 экземпляров.
15 апреля, четверг.
Стивен называет «Годы» лучшей моей книгой, и Кингсли [Мартин] тоже, но меня это не радует. А вот Стивен – да. Не так сильно, как хотелось бы. Однако скоро я смогу свести счеты с романом «Годы»: добавить, отнять, отбросить и больше ничего не говорить. Долгий интимный политический спор. Джулиан, К.М., Стивен – все называют друг друга христианскими именами [данными при крещении]. В чем наш долг? Что должны делать такие ответственные люди, как К.М.? Пацифистом быть нельзя, ибо это безответственно. Я сидела и отделяла свою позицию от их, мысленно проверяя утверждения собеседников, убеждая себя в собственной честности и справедливости. К.М. очень невротичный, темноглазый, мелодраматичный. Много путешествующий, чересчур легко возбудимый, поверхностный человек – сплошной эмоциональный вздор, неуверенность в себе, неприкаянность. Джулиан вспыльчив и язвителен; корчит странные гримасы, внезапно заливается смехом; довольно груб, но честен, недисциплинирован, но имеет козыри в рукаве. Упорно хочет ехать в Испанию; не желает спорить; жесткий; твердолобый; у него есть забавные фразы вроде «присоединиться на время распри». Гарри Поллит407 впадает в ярость, когда его просят организовать любовные приключения Тома и Стивена408 – вполне естественно, как сказал К.М., быть под контролем КП [Коммунистической партии] в этой войне; быть опустошенным смертями; надоедать с отношениями. В КП принимают только тех, кто предан Делу. К.М. много занимается милитаризмом, так что мы обсуждали ручные гранаты, бомбы, танки, словно генералы, опять оказавшиеся на войне. И я почувствовала, как во мне разгорается пламя «Трех гиней», потушенное «Гиббоном» и Би-би-си, – сейчас мне надо править свою речь, но после вчерашней болтовни я сегодня утром на это не способна. Стивен болтал без умолку, слишком бессвязно, но, повторюсь, доставил мне огромное удовольствие. Говорит, что «Годы» дают ему ощущение потока времени и роман очень точен, но об этом он напишет в «Left Review»409. Таким образом, молодежь на моей стороне. Против: Вита, Элизабет Уильямсон, Хью Уолпол. За: Мейнард, Хейворд, Котелянский, Несса, Стивен. Я перечисляю только тех, кто высказался лично, а не написал; на классификацию последних ушло бы целое утро. Любопытно полное отсутствие писем от поклонников. Но продажи в Америке только начались. Я ведь говорила, что книга там продается – ох, кажется, говорила, но мысли путаются. Читаю Бальзака, читаю мемуары Августина Биррелла410, а теперь с неохотой закрою «Гиббона»; как же хочется закончить. Начать ли мне другую статью? О письмах Скотта411?
21 апреля, среда.
Какое счастье – воспользоваться этой страницей, чтобы снять напряжение, после того как я пыталась уложиться в 17 минут для Би-би-си, где передачи длятся то 25, то 15 минут. Проклятое Би-би-си. И NSN тоже. Они постоянно донимают меня, не дают побездельничать в Монкс-хаусе. Я придумала статью о тетушках Гиббона412. Почему? Отчасти из-за неосознанного давления со стороны Леонарда. Тем не менее выходные в Монкс-хаусе в целом прошли хорошо. Очень холодный ветер. Ходила на чай в Чарльстон и в кои-то веки застала там всю семью. К сожалению, Джулиан упрям как осел и хочет водить машину скорой помощи [в Испании]; это печалит и Нессу, и нас тоже. Так он и будет держать нас всех в напряжении, но это продлится не более двух месяцев, и какой вообще смысл загадывать наперед? В понедельник мы поехали окольными лондонскими путями, через полуживые старые деревни, в Икенхем, где чуть ли не силком заставили Салли спариваться; последующая брачная ночь заняла более двадцати минут. Л., конюх и мистер Ллойд помогали; я благоразумно и целомудренно ждала в машине и показывала детям Мицци413. Потом вернулись домой, где меня ждала Вита; красная как помидор; один глаз желто-голубой; неосознанная, легкая и ленивая, как обычно. Мы спорили об Этель. Когда речь зашла о «Годах» – их мог бы написать кто угодно, никакой дикой поэзии, – заглянул Л. и сказал, что Билли [Робсон] придет на чай, прекратив тем самым наш спор. Она отправилась в «Curtis Brown»414; потом на премьеру «Эдвардианцев» в Ричмонде415; позже пришел Джулиан с моей стеклянной рыбкой416; наконец-то нам починили машину; поспала у камина. В воскресенье началось летнее время; я поднимаю глаза и вижу, что мои часы все еще на час отстают.
