Скобянщикам это явно не понравилось. Грозные и грязные шепотки оттуда-отсюда, и уже рой голосов, и немилосердно двинувшееся к двум женщинам мужичьё. Скрежетнули сабли, дёрнулся Хойхо, взбил пыль копытом Бурун.

— Может, помочь? — дыханье Мару опалило левое ухо Бэна. Тот вздрогнул и почувствовал, как покраснел, да ещё и всякие похабные словечки караванщиков не добавляли спокойствия.

Он промедлил с ответом, отвлёкся на глупые мысли и упустил момент, когда даххри, не привыкший к толпе людей, рванул напролом к воде. Мощная лапа опустилась на телегу позади женщин, те завизжали. Хойхо оттолкнулся и легко прыгнул. Бэн успел закусить ворот рубахи, чтоб не клацнуть зубами. Мужики, до того окружавшие их, вновь ощетинились саблями. А визг стоял пронзительный, звонкий, дурной.

Зверь жадно пил, блаженно пускал пузыри в воду, что едва доходила ему до колен. Утолив жажду, напружинился и выскочил за спиной главы каравана, седоки едва ли не вывалились, но с трудом удержались. Предводитель попятился, бросился к мужикам, оставив орущих женщин напротив огромного монстра, который внезапно решил зевнуть. Видно, новая волна визга не так сильно его тревожила, как толпа людей. Потому он зевал раз за разом всё шире, и Бэн мог легко представить, каково это, когда зубастая пасть, в которую легко поместится человек по пояс, разевается, раздвигается нижняя челюсть, являя чёрный, как самый страшный грех, зев.

— Мы только хотели ему помочь! — донеслось хныканье из-за сундука, когда Хойхо, казалось, назевался на день вперёд. Женщины спрятались, забились под рогожки, лишь часто тряслись круглые спины.

— Тогда отдавайте его, — как можно ровнее сказал Бэн, а внутри его всего колотило.

Больше просить не пришлось. Женщины выползли из укрытия, вытащили по шесть задвижек с длинных сторон сундука, откинули крышку. Внутри на ворохе одеял, как дорогая кукла в коробке, лежал на спине Ерши. Бледный, спящий. В незнакомой Бэну белой рубашке с чёрной ленточкой у горла, вышитых бисером и серебряной нитью чёрных штанах, заправленных в высокие сапожки.

— Ну натурально кукла! — присвистнул ближайший скобянщик, заглядывая в сундук. — У меня дочка похожую в подарок просила, да…

— Он хоть живой? — багровея лицом то ли от недавнего унижения, то ли от злости, перебил его глава каравана.

— Да, — едва слышно ответила одна из послушниц, не показывая бесстыжих глаз. — Просто спит. Сонные капли четырежды в день. Вот-вот надо дать новую порцию, чтобы не проснулся.

Бэн хотел спешиться, забрать Ерши, но отчего-то боялся. Ему казалось, тронь — и уже никогда не очнётся мальчонка.

— Позвольте вас потеснить, господа! — деланно вежливым тоном Корвус разогнал помехи на пути Буруна, остановил его бок о бок с Хойхо. — Что медлишь? Хватай и беги. — И тут он глянул в сундук. — Да драть кривой рогатиной ваши плешивые задницы, глупые куры! — рявкнул он на послушниц и спрыгнул в телегу.

Очень бережно, будто мальчик был из тончайшего стекла, взял на руки, поднял, послушал сердце, кивнул. Бэн приказал даххри лечь. Гнетущая тишина, как смолкло эхо корвусовой брани, повисла над низиной.

Ерши оказался ещё легче, чем помнил Бэн. Он надел свою куртку задом наперёд, затянул на спине рукава, а между курткой и животом пристроил мальчика. И все молчали, глядя на них.

— Вы…хм… поезжайте, ребята, а мы тут дальше сами, — очень тихо произнёс глава каравана, положил себе руку за голову и громко хрустнул шеей. Взгляд недобро прищуренных глаз был устремлён на послушниц. И слова так же обратились к ним: — Знаете, леди, у меня дети погодки, не старше этого мальчонки. И вот как я представил, что их кто-нибудь уволок без ведома моего из дома…

Он не договорил, всё и так было понятно.

Дело сделано, пора и обратно.

— Восковые куклы, — сквозь зубы выцедил Корвус, когда вновь оказались меж двух холмов, оставив низину позади.

— Что? — не понял Бэн, всё это время прислушиваясь к слабому дыханию Ерши.

— Я был в Гристене в том году… — Корвус часто хватал ртом воздух, закашлялся, но справился и досказал: — Там была выставка восковых кукол. Маленькие и хорошенькие мальчики и девочки, одетые как господские детишки. И все такие… Прям живые. Уж очень он мне сейчас их напомнил. И теперь я думаю… Может, то был не воск… Задница! — Он с размаху влепил себе по лбу, развернул жеребца, будто собирался броситься вдогонку, но вновь последовал рядом со спутниками. — Надо было их допросить! Что ж я за дурак⁈

— Так, может, вернёмся? — серьёзным тоном предложил Мару.

— Да некого больше допрашивать. Совсем оглох? — прорычал Корвус.

И вправду. Неясные звуки, что слышались позади до этого, вновь сменила баллада об осаде крепости, которая уходила всё дальше и дальше, развеиваясь ветром.

Бэн всё же развернул Хойхо, подъехал к месту, откуда видно было дорогу. Там, за мостом, на обочине, лежало что-то смятое, будто часть одежды, а третья повозка, ещё не полностью скрытая пылью, казалась непривычно пустой.

— Думаешь, они правильно сделали? — прошептал Мару.

Бэн лишь поморщился и покрепче прижал к себе Ерши.

Через час обратного пути они вернулись к ближайшему путевому столбу. Корвус оттянул ворот бэновой куртки, взглянул на спящего малыша, покачал головой, смахнул со щеки непрошенную слезу и сказал:

— Ладно, хоть через мост ближе, но в задницу его! Здесь разойдёмся. Бывайте. Мелкого на ноги поставьте! И это… если будете в Укуджике, найдите меня, приючу.

— Ты даже не хочешь обняться на прощание? — спросил Мару.

Корвус фыркнул, потянулся к оставшемуся вину, откупорил бутылку и глотнул.

— Я сам выбираю, с кем мне обниматься, ты, мелкая…

— Задница, да? Твоё любимое слово, — беззлобно поддел горец.

Корвус улыбнулся одной стороной рта, отсалютовал бутылкой и пришпорил Буруна. Хойхо, не успевший попрощаться с другом, взлаял вслед, и ветер донёс ему звонкое ржание.

Глава 94

Оковы свободы

Лодка

— Ты как? — спросила Лукреция, когда Рихард шатко но встал без чьей-либо помощи, хотя обе руки висели плетьми.

— Благодаря вам, лучше, чем могло быть, — ответил он, озираясь.

Девушку от таких слов покоробило: ещё понятно, с чужаками держатся вежливо, формально, но тут же все свои! Особенно после произошедшего. Наверное, нечто глодало Феникса изнутри, не позволяя сближаться, быть собой прежним. Да и как тут быть собой прежним, когда ничего в сущности не изменилось? У остальных не было возможности проявить себя, помочь доставить их всех на сушу. Но только ли в этом дело?

Чтобы не лить из пустого в порожнее, Лукреция подскочила, засуетилась, предложила Фениксу передохнуть, подкрепиться, готовая в этом помочь, поскольку руки его не действовали, а огненный покров ещё не появился… Мальчик посмотрел сквозь неё, выпил воды, поесть отказался, прошёлся, будто заново привыкая к себе, склоняя голову то влево, то вправо, то и вовсе запрокидывая лицо к небу и что-то неслышно шепча. Он осторожно ступал по палубе под щитами, в них боковым ветром несло первые капли дождя с нагрянувшей тучи, давно начался день, но от непогоды было сумрачно, вневременно. Хвостом-поводком-пуповиной, с тихим змеиным шелестом за Фениксом следовала верёвка, связывающая его с лодкой. Девушка молча следила за ним, чтобы в любой момент помочь, подхватить, но он не нуждался в том больше.

Её взгляд был прикован к его спине с доказательствами решимости и упорства. Свежие рубцы, едва затянувшиеся, изгибаясь, с лопаток заходили на плечи и руки, отмечая так грубо и резко место выхода силы — огненных крыльев, что в сравнении с ними след от клыка морского чудовища стал совсем незаметным. «Неужели у Фениксов всех так?» — вопрошала Лукреция в мыслях, но не знала ответа, да и раньше не слышала, хотя… Хотя раньше она ничего не желала знать о других Детях богов, а о Фениксах меньше всего, об этих носителях пугающего её до дрожи огня. Но всё изменилось в один момент, когда совсем недавно, а будто бы вечность назад, в её жизни появился Рихард. Нет, Ри.