— Начинаю.

Будто одновременно несколько влажных пальцев коснулись множества горлышек бутылок, издав характерный звук. Это плёнка схлопнулась, срезая шипы.

— Красотка!

Лукреция перевернула ладонь между вывернутых запястий Джази. Вода тонкой струйкой полилась вниз. Стоило последней капле скрыться под кожей Рихарда в одному пирату ведомом месте, как девушка с готовностью протянула руку снова. Новая влажная капля осадка отделилась и плюхнулась на палубу.

Джази медленно вытаскивал руки, нужно было поднять синее светящееся полотно, в котором таяли шипы, не пролив ничего в прореху и уж тем более на ядро силы. Но нельзя и руки доставать полностью. Как же быть?

Он наклонился, заставил плёнку, в которой колыхалась и шипела грязная жижа, подняться до запястий. Как только сила подчинилась, он обхватил края плёнки губами, потянул на себя, не вынимая из прорехи рук, указал глазами Лукреции «Лей!» и мотнул головой, выбрасывая груз за борт. По пальцам растеклась прохлада. Джази на миг увидел серебристое свечение, заметил, как поверхность огненного орешка принялась выравниваться. Но это было далеко не всё.

— Господин, чешуя!

Правого виска коснулся металл. Джази внутренне вздрогнул. И тут же заметил, как несколько блестящих чешуек скользнули в прореху. Придерживая её края тыльными сторонами рук, пират принялся чешуйками затыкать места, откуда до этого росли шипы. Голубоватые частички сращивались с телом мгновенно, сила, перетекающая к ним от висков Джази, натягивалась невидными другим струнами.

— Ещё! Ещё!

Нож аккуратно срезал мягкие наросты. Рука Алека не дрогнула ни разу. Все отверстия от шипов оказались заткнуты, пират приказал отсечь прядь алых волос.

Концы упали и рассыпались пеплом, со срезов потекла кровь, девичья рука поднесла их к прорехе, другая обхватила ладонь бедного мальчика.

— Да! Что делать? — через мгновение воскликнула Лукреция.

— Выжимай! — с трудом ответил Джази, стараясь не упасть до завершения работы.

Между тонких пальцев потекла кровь, она летела к телу, проходила сквозь кожу и заполняла пустое пространство вокруг пульсирующего ядра силы. Его форма стала более круглой. Исчезли вмятины и царапины. Да и сам орех, казалось, чуть увеличился. С каждым ударом сердца он становился едва заметно больше. Пират дождался, пока кровь покроет ядро до половины и аккуратно свёл пальцы вместе, стараясь не касаться пульсирующего центра. Медленно, бережно, чтобы не зацепить чего внутри, извлёк руки из тела Рихарда и сжал голубоватый контур прорехи. Свечение растеклось по коже и пропало. Струны, по которым сила перетекала от Боа-Пересмешника к Фениксу, лопнули у висков и втянулись в лежащее тело.

— Всё. Мы это сделали. Позови его, красотка, — пробормотал Джази и завалился на бок, посасывая кончики пальцев настоящей руки.

Его глаза закатились, тело задрожало и приняло позу младенца. Он редко и сипло дышал, был иссушён внутри, его сила просверкивала голубым на висках всё реже и реже. Но отчаянный пират был жив. Лукреция закусила губы, тая улыбку, с особым вниманием разглядывая его. Сейчас Чародейка остро чувствовала всю жидкость вокруг: и в море, и в небе, и в телах. Оставалось надеяться, что она сама не слишком переусердствовала, а потому будет в сознании, когда Феникс вернётся к ним. Девушка перевела взгляд на Алека. Тот опёрся на руки, свесив голову. С обрезанных концов волос ещё капала кровь. Видимо, произошедшее ему тоже далось нелегко.

Лукреция перегнулась через отцеженные бурые сгустки, приложила ухо к груди Рихарда. Прислушалась.

Тук. Тук. Тук.

Улыбка осветила измученное лицо девушки. Она склонилась над мальчиком, раздвинула его губы своими, зажала нос и выдохнула в него весь воздух, что был в её лёгких. Услышала судорожный вздох и позвала:

— Ри, возвращайся! Мы ждём тебя! Мы верим в тебя!

Очень медленно на щеках мальчика появился румянец. Ресницы дрогнули. Первый собственный вдох. Едва заметная улыбка. Слабый голос:

— Я здесь. Я вернулся. Лукреция, Джази, Алек, спасибо вам за всё.

Глава 93

Непослушницы

Через час, как и было условлено, они покинули озеро в лесу. Вновь выехали на тракт, оставили позади полосатый столб с тетрадью. Бэн спросил, что это было, и Корвус, который едва продрав глаза, снова пил, ответил:

— Порядок, условленный с этой стороны реки Разлучинки: все гильдии имеют личные печати, и, когда идёт караван, главные в таких путевых столбах отмечаются. Чтоб, если кому понадобились, знали, где искать.

— А могут пренебречь?

— Могут. Но чаще ставят. В гильдиях с этим строго. Если в задницу какую попадут в дороге, да ещё с грузом, есть шанс, что найдут и спасут. Из поселений ведь рейды ходят, проверяют.

— Удобно, — заметил Бэн.

Корвус фыркнул и поддал Буруну.

Новый день над дорогой плыл знойным маревом, духота поднималась от прелой земли, сливая в полосы густые кусты на обочинах, размывая за ними лес. Такая погода в Лагенфорд приходила не раньше начала лета, поэтому Бэн вовсю наслаждался теплом и уже давно отдал куртку трясущемуся от недосыпа Мару. Тот, закутавшись, жарко прижимался к спине ученика лекаря и тихо сопел.

Бэн глядел на мелькающие кусты и дорогу, на небо и силуэт всадника, размышлял, как ещё немного, и догонят скобянщиков. Конечно, закралось сомнение, что Ерши там, в сундуке, с ними, но разузнать всё смогут при встрече, недаром же ехали. А дорога дрожала и таяла, потому острый блеск вдалеке, впереди выдрал махом из сонного состояния. Хойхо гавкнул, Бурун вдруг запнулся и покатился по земле, подминая под себя Корвуса. В пыльном воздухе задрыгались тонкие лошадиные ноги.

— Ты живой? — Бэн вскочил в стременах, натягивая поводья, но даххри уже сбавил шаг, высоко поднимая перепончатые лапы.

— Я так просто не сдохну, даже не мечтай! — проворчал недовольный голос, и его хозяин поднялся, крутя головой, держа в одной руке разбитую бутылку, а в другой мешок с остальным вином.

Бурун лягнул поднятую пыль, изогнулся, перевернулся и встал. Хойхо, тряхнув седоков, подбежал, ткнулся мордой в круп жеребца, обнюхал, затем спину, шею и уши. Удивительно, но Бурун не возражал: не клацал зубами, не отталкивал, а просто переминался с ноги на ногу. Когда проверка закончилась, ткнулся носом в шею даххри, будто бы жаловался.

— Какие мы нежные, — буркнул Корвус и, хромая, приблизился к питомцу, осмотрел, охлопал, поправил седло, опустил на землю сумку, из которой покапывало.

— Там нить ползёт! — звонко вскрикнул Мару, и провожатый подскочил к выбоине на земле, где упал жеребец, топнул, снова топнул, нагнулся, попытался схватить скользящую блестящую нить, но та скрылась в кустах. Он — за ней. Зашуршало и стихло. Бурун заржал ему вслед. Хойхо завыл, срываясь на лай. Стая птиц вспорхнула с ближайших деревьев. Бэн зажал уши плечом и ладонью, свободной рукой дёрнул поводья, приказал:

— Замолчи! Спусти меня! Вниз! Лежать!

Хойхо тяфкнул ещё раз и подчинился. Бэн сполз на землю, подошёл к жеребцу осмотреть. Умный зверь по команде показывал ноги, поворачивал и наклонял голову, позволил приподнять седло и упряжь, сдвинуть шапочку с искусственным рогом, расправить гриву под ней. Ни порезов, ни растяжений ученик лекаря не заметил, кроме одного: тончайшее рассечение кожи на ладонь выше копыта, на правой передней ноге. Прикоснулся, но Бурун будто бы не заметил. Ученик лекаря выдохнул: только верхний слой кожи, не глубже — такое заживёт очень быстро.

Прошло ещё время, птицы не пели, ни других верховых, ни телег, ни пеших, солнце жгло, ветер гладил кусты и деревья, а Корвус всё не возвращался. Бэн предложил:

— Пойдём поищем.

Мару давно сполз с седла Хойхо и стоял в такую жару закутанный в бэнову куртку, чем был похож на праздничную лепёшку с подгоревшей начинкой.