– Надо дом ее сжечь к чертовой матери! – не унимался Касьян.

Но бабы не дали, – признались, что ранними зорями в огороде, да на грибных полянах вдову встречали, а мужики, как оказалось, закатным часом замечали на охоте, да и пес у нее не злобливый, – лает по делу, да на того, кто со злыми помыслами.

Жители деревни, перестали беспокоить Кору своими глупыми догадками, а больше приглядывались, да перешептывались. Не зря их по тайге «величали» погостниками. В округе все деревни осиротели, а этот народец все прозябал тут, в глуши таежной.

Знали они, Кора по сыну тоскует, семилетком пропал он хмурым днем. Следом отец и муж Коры ушли на болота и не вернулись, говорили в мяхину угодили, место топкое, сразу – не распознаешь место то; следом и мать иссушили тоска, да болезни, а братья с сестрами в младенчестве поумирали.

Шибко не жалел никто. «Берегчи надо было», – все, что сказали безутешной матери. В деревне двора не было, чтобы без потерь, жизнь такая. Зато вот никто, кроме Коры не дознался, какая беда затаилась в глухой чаще тайги, в тех проклятых местах, где по слухам язычники устанавливали капище для жертвоприношений, где люди пропадали бесследно, где зверя находили разорванного с особой жестокостью…

Когда пропал сын, Кора искала его денно и нощно. Не одни бродни в болотине оставила. Ходила по кочкам вагмаса, ельника заболоченного, непролазного. Думала, сын выбраться не может, вот и схоронился там. В избушке охотничьей, к которой раньше боялась и приблизиться, посыпала муку, чтоб след разглядеть вошедшего туда. Да попала на кержака, снасильничал и ушел в тайгу. Кора ночью вернулась, чтобы срам никто не распознал, одежда вся тряпьем висела.

Останки человека нашли опосля, да вот кержак то был или другой приблудный, кто знает…

Кора напросилась к столетней вещунье. Старуха на небо, огонь и воду пошептала и ушла в тайгу, ничего не сказав. Спустя два дня и две ночи вернулась с ответом. Да, по всему выходило, что нет сына в живых, а помощи просит. Зло большое было. Зло и наведет на сына. Как подобраться к нему? Способ есть? Бабка сказала, а Кора ушам своим не поверила. Грех надо принять: человека загубить или самой погибнуть, но самой не через смерть, через блуд.

Коре следовало тайно соблазнять женатых. Но без свадебного обряда не обойтись, – так нашептала бабка. Кора, пока принимает ухажера, как бы невестой ему становится.

Кора знала, она не способна на душегубство, даже ради своего пропавшего ребенка. Искать Антихриста нельзя, сгинешь, не узнав правды, оставалась лишь одна тропинка, узкая, позорная, с грязью несмываемой. Отдаваться мужчинам – это единственное, что оставалось безутешной вдове.

В доме стало душно, выбежала-выскочила во двор, оттудова в лес. Шла узнаваемыми тропами, да тропы стали будто враждебными, там за плетеную траву запнулась, там оступилась и улетела в бурьян, лицо поцарапала, и на руках кожу содрала. Пореветь пришлось, но вышла к покосам. Увидела парня молодого, граблями с дедом сено переворачивали, чтобы не подгнило. Парня звали Алешкой. Но тут железница села на руку, Кора не решилась подходить.

Вернулась. Голоса громкие через дом, да на всю деревню. У дюкака юбилей. Ровесник ее. Как она могла забыть? Не пьющий, любит жену, троих детей наплодил. Да вон он! Пошел к колодцу. Слово за слово. Царапина? Так самой все приходится. Не зову помощников? Так стесняюсь. Тимофей пригласил ее в дом, сразу, без задней мысли.

Она умылась у колодца, забежала к себе сменить рубашку, – она твердо решила: явится на день рождения Тимохи, и уведет его оттуда, а дома разыграет сценку «жених и невеста».

Веселье было не жарким, старики покрикивали, бабы кудахтали, как на насесте. Тимофей быстро набрался, и уже еле ворочал языком. Пора действовать. Кора дождалась, когда Райка, жена Тимохи пойдет по хозяйству, чтоб вытащить его из дома.

На пса заругалась, чтоб голосу не подавал. Вот перед ней Тимофей, в руках поднос со смородиновым вином, налитым до кички, колени подгибаются. Невеста непременно должна выпить стакан до дна; Тимофей подает ей медовый пряник и медное колечко, что завалялось в комоде еще от стариков.

На языке у него было одно – глубокое сожаление, что женился на Райке, а не на Коре. В постели Тимофей был слаб, – Кора выпроводила его с полотенцем на шее – так обряд завершается – подарком от невесты.

– Не падай духом – падай брюхом, – будет кричать ему вслед Кора.

А мужик опустит голову, да поплетется к ненавистной Райке.

Косой Касьян, как узнал, что Кора блудит, прибежал весь взмыленный, как конь после распрягания.

Кора чин-чинарем провела его в дом, а он и рад стараться, набросился на хозяйку, пока она его не оттолкнула.

– Белый пол, сымай сапоги, не топчи.

Разожгла страсть Касьяна, сбросил с себя пожитки, упал на колени, – принимайте меня, блудный сын явился.

…Взял он свое, пришлось его раз-другой на пол скидывать, и водой с ковша плеснуть пришлось, и сапоги во двор выбрасывать, чтоб уходил.

– Дери, не стой!

А он как телок мордой тычется.

– Ну, буде дековаться.

Тогда он и унялся.

Игната Кора заманит на починку лавки, что стала скрипеть и качаться из стороны в сторону в гостиной под ее окнами. В неопрятном сарафане до колен, с нечесаной головой в платке, подвязанном под щеками, она пригласит его отведать борща. Начнет протирать пол, да демонстрировать гостю манящие розовые ляжки в просветах закатного дня.

Потом Игнату она даст ковшик с житом, и он играючи, станет бросать в нее, норовя попасть в грудь. Потом он скажет голосом, не терпящим пререканий:

– На боковуху упрись, а я пристроюсь.

До потух зари они будут с Игнатом миловаться, а там уснут, как младенцы.

Семен войдет в избу, наклоня голову под братиною на палатях, Кора как невеста умоется водою, да прольет на грудь и под мокрым белым сарафаном будут выделяться ее наливные упругие груди. Семена бросит в жар, а Кора уберет с краев бранной скатерти два хлеба, весом около пуда, скажет нетерпеливому Семену, пристроившемуся сзади:

– Погодь, уберу столоники.

И Семен овладеет ею на дубовом столе, где еще недавно она мужа потчевала.

К Федору невеста Кора выйдет, сняв с себя лучшее платье и надев другое, попроще, закроет лицо руками, присядет под середнее окно, покроет свою голову чистою скатертью, и трижды поклонится в угол, будто там стоит ее мать, и усядется на лавку в ожидании жадных лобзаний Федора; потом поменяет скатерть на шелковую фату. В ней и уляжется в постель. Так что Федору придется самостоятельно обмыться над тазом в сенцах.

Раздевшись, Кора умывается, белится, румянится и снова одевается, а гость стоит и не отводит глаз.

– На что рядишься?

– Ты, Федор, беспонятный какой.

Вот он берет с печи пшеничный пирог, кладет в него несколько монет и протягивает ей. Она кланяется три раза и целует мужчину на три раза тоже.

Ночью Кора его будет звать Игнатом, и восприимчивый Федор раскусит наличие тайной связи Коры с другим кавалером.

А ночью еще в окно постучат. Пес на цепи надрывается, а тут косой Касьян легок на помине. От него не отделаться. Федор через другой ход окажется на дереве, оттуда слезет и поковыляет домой.

И вот уже вся деревня шепчется по поводу Коры. А у Коры новый ухажер – мужик из другой деревни приехал в гости к кому-то, и Кора забыла, как его зовут, но зато он готов участвовать во всех стадиях свадебного ритуала, не смущаясь, не торопясь.

Прошло три недели. Мужиков неохваченных не осталось. Все осчастливлены. Каждому досталось и упругое тело молодой женщины и ее песни. И выходила к ним в почелке на голове. Плачей только не было.

Особенно хорошо Кора угостила Алексея. Под занавес трапезы Кора достает горшок каши, – гость ее отведает, остаток будет высыпан в помойное ведро, а порожний горшок возвращен на печь с приговоркою: сколько черепья, столько ребят молодым!