До вечера дел не было; редко так получается, а раз уж день свободен, следовало провести его с пользой. Я дошёл до школы, убедился, что младшие братья там, и побрёл к дому. Когда я проходил мимо избы Кломки, вдруг услышал, как меня окликнули через открытое окно. Хозяйка облокотилась на подоконник и поманила меня пальцем, я помахал рукой в ответ и пошёл дальше. Девушка она была в целом неплохая, но с характером слишком уж лёгким. Некоторые наши парни захаживали к ней, хотя, конечно, открыто в этом не признавались. Сам я не ходил. Тем более если мама узнает, или пуще того – дьякон…

Моя избушка ничем от других не отличалась: добротная, построенная ещё прадедами, но уже покосившаяся от времени и невзгод. Снаружи резная лавочка заслоняла обломанный бревенчатый стык: когда-то неподалёку от дома взорвался собр и повредил нижний венец.

Внутри стояли грубый стол, покрытый сшитой матерью скатертью, стулья и резной шкафчик, сделанный нашим соседом Бояром, а в красном углу – лики святых. Дома ждала мама, и как только я вошёл, сразу же услышал причитания. Она говорила, как плохо спала ночью, что жидкоплод сгнил, как Нук вчера гвоздик выковырял из серванта, а забить-то она сама не может…

Гвоздь я забил, а потом и остался помогать по дому. Пожилая женщина с изрезанным морщинами лицом и в оставшемся от бабушки ношеном сарафане всё суетилась и причитала. В такие моменты хотелось остановить её, поцеловать и отправить отдыхать, но, во-первых, тогда она расплывалась в улыбке, начинала меня хвалить и целовать в ответ, чего мне не хотелось, а во-вторых, ещё сильнее начала бы причитать, подумав, я что всё пойму. Пойму-то я всё, да вот надо ли мне оно?

Когда дела кончились, мама отпустила погулять. Первым делом я зашёл к Бояру. Тот встретил радушно, спросил про сервант – крепок ли. Я всё рассказал и ещё раз поблагодарил, а потом попросил потренировать бою на мечах. Бояр, бывший боевой офицер, под конец службы стал инструктором рукопашного боя в военной академии, а потом устал от городской жизни и осел в деревне.

Сосед с радостью согласился: я, пожалуй, был единственным, кто интересовался холодным оружием больше, чем огнестрельным. Мы вышли в небольшой дворик, взяли по деревянному мечу и встали друг напротив друга. Бой начался просто: сначала Бояр меня повалил на землю, ни разу не коснувшись мечом, однако поединок не остановил. Такая у нас была договорённость: даже если упал – дерись до последнего. Наконец, улучив момент, я смог плюнуть Бояру в лицо, тот на миг отшатнулся, и я, воспользовавшись этим, рывком поднялся и рубанул наотмашь.

– Хе! – улыбнулся Бояр. – Давай ещё раз!

Второй поединок прошёл быстрее: Бояр заколол меня практически сразу.

– Вот видишь! – Сосед поднял палец вверх. – Как я говорил? Бой должен быть выигран в первую секунду, иначе он перерастает в драку. Ещё разок?

Так мы бились до вечера. Наконец, я, уставший, весь в синяках и ссадинах, но безмерно довольный, пошёл домой. Уже вернулась старшая сестра Нора. Старше она всего на год, недавно её шестилетие отмечали.

Теперь мы сидели и пили травяник. Я всё думал о стихотворении и о том, когда дьякон примет меня на работу. Обучение я закончил месяц назад, с отличием, и договорился, что он примет меня к себе. Письму я обучен, а чего ещё надо? В Создателя верить? В Слыню? Едва ли.

Незаметно наступили сумерки. Я вышел на улицу и посмотрел на небо. Всё было на своих местах. Взгляд упал на созвездие Семихвостой змеи прямо над коньком избы. Говорят, если первое, что увидел на небе, – это змея, то жди несчастья. Бред! Если бы небо каждый раз выглядело по-новому – ладно, но ведь я-то знаю, что она всегда стояла над коньком, а я сам мог смотреть в любую сторону – куда захочу. Созвездие Наковальни раскинулось между церковью Святого Нюхи и пригорком. Я опустил глаза, но и тут всё было, как обычно. Косые избы, походили на кривые огарки спичек, разбросанные по скатерти.

Я ещё раз взглянул на небо. Звёзды. Для чего они существуют? Если верить дьякону, это духи святых, а если верить тому, что я прочитал за те немногие разы, что оказывался в городской библиотеке, – это подобия нашего светила, но далеко-далеко. Если честно, в первое я не верил, а во втором сомневался. К тому же если это – правда такие же светила, то там есть такие же планеты, и на них ведь кто-то живёт! Об этом тоже в городах говорили. Но говорили, и что астрономы как-то умудрились узнать, что на других планетах воздуха нет, а стало быть, как ни поверни – всё выдумки.

– Йохан, иди скорей! – раздался мамин голос. – Все уже собрались.

Так бы и стоял здесь вечность.

– Иду, – вздохнул я.

Вокруг простого деревянного стола собрались домашние. Мерно горела лучина, едва освещая плотные стыки брёвен, скудное убранство и красный угол. Святые с образов как-то печально смотрели на лучину, меня, маму… Каждый раз, глядя на иконы, я не мог понять, куда они смотрят.

Мама резала жёсткое мясо собра. Нож ходил свободно, и я порадовался, что в город за новым придётся идти не скоро. Меня частенько туда отправляли продать кое-что из еды и купить инструмент. И когда я сам ходил – полбеды, – я там вроде как на хорошем счету – а вот когда мама (младшим тогда даже года не стукнуло), её и обворовывали, и обсчитывали. Бывало, потащит она на горбу мешок с овощами, и встретятся по пути мужики – скажут, мол, давай нам, баба, мешок именем князя такого-то. Тогда куда ей деваться? Один раз уже по шее дали. Хорошо, если военные встретятся: те обменяют за него что-то, а другие могут до нитки обобрать. А если нет – то и в городе порой обманывали… Я как-то наловчился разок и врезал промеж глаз одному жирдяю… Конечно, потом провёл пару ночей в каземате. Спасло то, что я был примерным учеником церковно-приходской школы, и сам дьякон за меня хлопотал. Однако, после того, как полплощади базарной видело, как я борову по роже съездил, меня вроде как зауважали и обманывать стали меньше…

Слева от матери, внимательно глядя на плавные движения, стояла Нора, а где-то под столом резвились два младших братика. Мама дорезала мясо, разложила его и уселась за стол. Нора достала бутылку браги и налила в деревянную чарку, в ответ на укоризненный взгляд мамы протянула её мне. Я отхлебнул, поморщился.

– Мелочь, давай за стол, – улыбнулась мама, и братики, как два жучка, вскарабкались на табуретки.

Мать прочла молитву, мы начертали круг над головой – ритуал изгнания нечистой силы – и принялись за еду. Я пережёвывал мясо, уставившись в узенькое окошко. Небо едва виднелось над холмом.

– Опять смотришь? – то ли с упрёком, то ли с усмешкой спросила мама.

– Смотрю.

Тут в разговор включилась Нора:

– Ты бы кушал лучше! На небо попасть ещё успеешь!

Мама отвесила ей лёгкий подзатыльник и потом снова начертила круг над головой каждого из нас, а младшим – даже по два раза.

Я усмехнулся про себя, Нора, по-моему, тоже. Всё-таки как здорово, что она у меня есть! Маме многого не объяснишь, мелким – тем более, и другие деревенские ребята наверняка не поймут и даже будут смеяться… Помню, когда в первый раз с сестрой в город попали, увидели, как монах спорил с каким-то студентом, причём злобно так, с пылью из-под ног. Мы с Норой потом играли в них дома: кто-то был священником, кто-то – студентом. Мы тогда так ногами топали, что домой приходили и сами в пыли, и пыли наглотавшиеся.

– Слушай, – попросила Нора, – можешь ещё раз прочитать? Понравилось больно.

– Да, прочитай! – поддержала мама.

Я прокашлялся, встал в угол, чтобы как в школе было. Достал заткнутый за ремень скомканный лист, вырванный из учебника истории, посмотрел на написанный огрызком карандаша текст и начал:

– Хороша страна моя,

От конца до края.

Что хочу? – спроси меня,

Ум мне пробуждая…

Вдруг из-за окна донёсся какой-то гул, я немного сбился, но внимания никто не обратил.

– К храму тропку протоптать,

Заложить там печку,