На фото Майк держал на руках юную красивую девушку. На вид ей не больше двадцати. Светлые волнистые волосы, большие искрящиеся глаза, искренняя широкая улыбка. Она будто бы вся светилась изнутри. Я завороженно впитывала ее образ. Легкий, лучезарный, свежий. А потом перевела взгляд на Майка и поразилась, насколько счастливым он выглядел. Мне редко доводилось видеть у него улыбку как на этом снимке. Без ужимок, хитрости и лукавства. От фотографии веяло гармонией и любовью. Не выпуская ее из рук, я вернулась к комоду и подняла лежавшие рамки. На всех снимках была эта же девушка. Засмотревшись на нее, я не заметила, как ко мне подкрались со спины.

– Что ты здесь делаешь? – произнес голос прямо у меня над ухом, и я, вскрикнув, резко развернулась. – Тише. Это всего лишь я.

Майк с беспокойством смотрел на меня, но стоило ему опустить взгляд на зажатую у меня в руке фотографию, как он тут же помрачнел. Свет снаружи падал прямо на его лицо, и я видела, каким холодным стал взгляд, как губы сжались в тонкую, напряженную линию, он будто весь стал походить на сжатую пружину.

– Прости, – почти прошептала я, в то время как Майк не отводил взгляда от снимка, – тут было открыто, и я…

– Все нормально, – резко оборвал он, протянув руку и забрав фото. Майк поднес его ближе к лицу и медленно провел большим пальцем по треснутому стеклу.

– Миранда, – едва различимо прошептал он.

Миранда… Мне вспомнилось, как Антонио упоминал об этой девушке.

– Она красивая, – непроизвольно вырвалось у меня.

– Да, – все так же тихо ответил музыкант, пока я пристально следила за выражением его лица. – Очень.

Майк обвел взглядом фотографии на комоде.

В голове мелькнула фраза Антонио: «Спросите у Микаэля про Миранду. Быть может, он найдет в себе храбрость рассказать вам».

– Что произошло? – выпалила я прежде, чем успела подумать.

Майк на мгновение закрыл глаза. Сглотнул. И только потом едва слышно произнес:

– Она оставила меня.

Бросила его? На этом все? Почему тогда его брат так заострил внимание на этой девушке?

– Ты любил ее?

Ответ очевиден, но мне хотелось взглянуть на реакцию. Услышать, что именно скажет сам Майк.

Резко распахнув глаза, он поднял взгляд на меня. Опустошенный взгляд. Будто из него вынули всю душу.

– Больше, чем кого-либо еще в этой жизни, – на одном дыхании произнес он.

Я впервые видела Майка таким. Сокрушенным. Уязвимым. Привычная напыщенность испарилась. Передо мной стоял сломленный, потерянный парень, а не самоуверенный, наглый музыкант.

– И ты не пытался ее вернуть? – Очевидно, воспоминания причиняли ему страдания. Мне хотелось понять, в чем истинная причина. И почему Антонио упомянул эту девушку.

– Это невозможно, – ответил Майк, а затем посмотрел на меня так, словно увидел призрака, и отшатнулся.

– Майк?

Да что с ним?..

И тут меня осенило.

Таблетки. Галлюцинации.

– Майк, что ты видишь? – Желая успокоить, я подняла руку к его лицу, но он отпрянул и выронил фотографию. От резкого звука вздрогнул, мотнул головой и часто заморгал. Испуг перестал искажать черты его лица, но настороженность осталась.

– Я не… – начал было Майк, когда внизу раздался звонок в дверь. Лишь на мгновение замешкавшись, он произнес: – Идем. Пиццу привезли.

Ничего не объясняя, он вышел в коридор и остановился возле двери, ожидая, что я пойду за ним. Напоследок окинув комнату еще одним взглядом, я вышла вслед за хозяином дома. Майк тут же достал ключи и запер дверь. Словно отгораживая от меня не только часть дома, но и часть себя.

Пока мы спускались, никто из нас не произнес ни слова. Совесть подталкивала извиниться, что я вторглась на запретную территорию. С другой же стороны – Майк все твердил, что хочет сблизиться, но не торопится открываться мне по-настоящему.

Кто бы говорил… Ведь я и сама для него закрытая книга.

Майк все так же молча встретил доставщика пиццы, отнес коробку на кухню, затем мимолетно взглянул на меня, достал бутылку воды из холодильника и, отвернувшись, принял очередную таблетку. Успела заметить бутылек, когда он доставал его из кармана.

– Давно ты их принимаешь? – спросила, усаживаясь за барную стойку.

Майк, продолжая меня игнорировать, раскрыл коробку с пиццей и подвинул ко мне.

– Ешь. – Вот и все, что я услышала от него с тех пор, как мы покинули второй этаж.

Раздражение закипало в венах. Глупо злиться на собственную оплошность, испортившую вечер, но, черт возьми, нельзя продолжать в том же духе.

Вздохнув, я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

– Так не пойдет, – заявила, глядя прямо на Майка. – Если будем продолжать закрываться друг от друга, можно прямо сейчас перечеркивать последние несколько недель и расходиться в разные стороны.

Майк сомкнул веки и принялся массировать пальцами переносицу, а затем открыл глаза и встретил мой прямой взгляд.

– Почему тебе вечно хочется залезть в мое прошлое? То изображаешь из себя психолога, выспрашивая о семье, то теперь полезла, куда не просили. Я, кажется, дал четкую инструкцию, как добраться до ванной. Или у тебя проблемы с ориентацией в пространстве? Думаешь, найдешь в прошлом меня настоящего? Но вот он я! Настоящий я сейчас перед тобой! А тот жалкий парень давно сдох, и я не советую вытаскивать его останки на поверхность. Ничего хорошего тебе это не принесет.

С каждым словом его голос приобретал все больше раздраженных и злобных ноток. Губы Майка кривились в усмешке. Глаза утратили блеск и теплоту. Передо мной вновь предстал тот заносчивый музыкант, которого я впервые встретила в «Шляпе Фокусника». И он выпустил шипы, пытаясь уколоть как можно больнее.

– Согласна, что прошлое нас не определяет, если ты об этом. – Попыталась вложить в свой голос как можно больше силы, хотя внутри все тряслось от очередной стычки. – Но нельзя просто так его отринуть.

С губ Майка сорвалось шипение.

– Говоришь прямо как она, – процедил он сквозь зубы, сощурив взгляд.

Она?.. Миранда? В голове опять всплыла фраза Антонио.

– Миранда? – осмелилась ступить на тонкий лед. Была не была. Раз все и так пошло прахом, может, хоть завершим вечер откровением. – Что у вас с ней на самом деле произошло?

– Я же только что сказал: не стоит ворошить прошлое. Пусть остается там, где лежало.

Майк встал и принялся мерить шагами крошечное пространство кухни, поглядывая на меня и нервно ероша себе волосы. Влажные пряди падали на лоб. В глазах появился огонек, но отнюдь не тепла. Взгляд его сейчас излучал лютый холод, от которого хотелось бежать. Бежать как можно дальше. Пока корка льда не покрыла все внутренности и не остановила сердце.

Я тоже встала и нервно вцепилась пальцами в край барной стойки.

– Очевидно, ты сам за него цепляешься. Иначе бы тебя не задевало любое слово об этой девушке. У каждого есть темы, которые он обходит стороной. Ты сам заявил, что хочешь сблизиться. Ладно, плевать, не хочешь говорить о ней, не надо. Но ты и от других тем вечно увиливаешь. Почему тебе пришлось заключить сделку с братом? На чем основана такая ненависть к родителям? То, что ты мне показал свое тайное место в парке, ни черта не значит, если будешь продолжать…

– Откуда твоя фобия? – резко оборвал меня Майк.

Я в недоумении уставилась на него.

– Почему боишься замкнутых темных помещений?

Он приблизился ко мне.

– Что стало с той студией, от которой ты отказалась накануне открытия?

Я прищурилась.

Откуда ему известно?

Тем временем Майк продолжал свой допрос, подойдя вплотную и возвышаясь надо мной. Его взгляд замораживал кровь в жилах.

– Почему так чертовски тяжело сходишься с людьми? – едва не прорычал он. – Ну что? Нравится, когда копаются среди твоих скелетов в шкафу?

Я понимала, чего Майк добивается. Перейдя в нападение, он пытался меня оттолкнуть. Заставить отступить. Самой сделать шаг назад и добровольно признать поражение. В угоду ему.