— По большой воде али по малой? — спросил нахватавшийся морской премудрости Головня.

— Во-от! — воздел палец вверх Елисей. — Места разные есть, годные и негораздые. Зайдет не зная великий корабль по большой воде в губу, а как море вдохнет, так его на камни выкатит.

От дацких земель повернули на заход, к шкоцким, и на второй день увидали бредущий навстречу когг. Разсон сразу послал на мачты людишек, высматривать, чьи яловцы и прапорцы на корабле, а когда увидели, что дацкий, велел трубить к бою.

— Почто? — спросил Ульяна Илюха.

— Корабль бурей побило, да от своих отстал, легкая добыча, — оскалился Разсон и чуток поклонился: — Буду признателен, если велите своим людям достать фальконеты, это сильно облегчит абордаж.

— Того сделать не могу, сэр Ульян, — отказался Головня. — Тут ваше дело, а послам такое невместно.

— Жаль, вам же прямая выгода.

— В чем?

— В том, чтобы король данов и норвегов не узнал о нашем пути.

— Да что ему с того? Море велико, корабли многие ходят…

— За проход через пролив Зунда установлена с каждого корабля пошлина в один золотой нобль, наша торговля в обход, северным путем, его прибыли лишит.

Илюха только пожал плечами, но Разсон настаивал:

— Мурманы, от которых мы отбились, суть подданные датского короля, и вы вправе отомстить!

— То мы себя и государевы грамоты боронили, сей же час данцы не нападают.

Разсон все равно приказал сходиться.

Все кончили быстро — и народишку на кораблике было мало, и один противу пятерых не боец. Засыпали стрелами, подтянули крючьями, перепрыгнули с борта на борт да порубили, кто остался. Всех, насмерть, даже раненых добили.

Англяне весело перетаскали невеликий товар на свои корабли, а потом трое корабельных плотников перебрались на когг и прорубили ему днище. Через малый час обломанная мачта скрылась под водой, не оставив никаких следов разбоя.

— Что грустите, сэр? — спросил Головню перешедший на «Гуд Форс» Кирби.

— Недобро содеяли, — указал Илюха туда, где недавно пузырилась водная гладь.

— Море, мой добрый сэр! Тут кто сильнее, тот и прав, — осклабился купчина.

Илюху и остальных такой подход привел в недоумение — это как же с англянами дела вести, коли они в любой миг тебя ограбить могут? Записал в книжицу путевую, да всем велел тож запомнить и обязательно донести до великого князя.

Три дни шли мимо шкоцких земель справа, в Барвик не приставали. А всего от Андреевского устья до Скарбора тридцать ден. А город Скарбар камен, не велик; стоит у моря на берегу; а посад за городом не велик же: а в городе один воеводский двор. Противу Авспрока в имперских землях город Скарбар так и вовсе мал.

А город Хуль камен и домов в нем много; а домы все камены; а стоит у губы морской. И того города воевода спрашивал «Коим обычаем и для чего сюда приезд ваш?», на что дьяк Михайла Неклюдов отвечал «Посланы от своего государя великого князя, к крулю Генриху о торговых делах уговориться». И воевода посольской чести ради дал корм.

Еще воевода Гульский предлагал ехать сушею в Ерк, но толмач прошелся по городу, завернул на рынок и вернулся с вестями, что на Рышара, удельного князя Еркского, король зело опалился и услал в ирланскую землю.

Пошли водою мимо Ермута да Ипсича в самый Лунд, что на реке Темисе, и довольно скоро доправились. Головы Лундские в сам город не пустили, велели стоять на дворе у Белой Часовни и ждать, пока круль приставов своих не пришлет. А тем временем алдермана Мартина назначили в приставов место, а с ним Иоанна Бекера да Фому Кирби.

Крулю же Генриху передали поминки — три раза по сорок соболей, а с ними список переводной с верящей грамоты.

Головня спутникам своим еще на корабле про города немецкие да фряжские рассказывал, чтобы удивление свое не показывали, но куда там! Уже у самого кремника королевского, у Белой башни, пришлось напоминать, чтобы рты не раззявливали. А уж в самом Лунде! Дома все каменные, высоченные, народу много, а улицы узкие, едва повозка проехать может, и дома тесно стоят. Оттого дух в городе тяжелый, а по улицам помои выливают.

Ходили, дивились, алдерман Мартин показывал большой камень, что положил первый круль англицкий, и если тот камень разбить, Лунд потонет.

Две вещи поразили в городе бывалого Головню: церковь во имя Святого Апостола Павла, со шпилем невероятной высоты — куда там двадцати саженям! Вот бы архимандрит возрадовался, никто выше не вознесется!

И мост, что поперек Темиса. В двести саженей длины, на восемнадцати быках, столь широкий, что две повозки разъехаться могут, а по бокам у него лавки в три поверха! А на Темисе лодий видимо-невидимо, и когда лодье надо под мостом пройти, на ней мачту складывают. А когда корабль велик, то на мосту поднимают целый пролет и корабль проходит.

А еще на мосту на пиках торчали десятка два отрубленных голов.

— Это за что же их? — спросил Илюха алдермана.

— Мятежники, сэр, — сморщил нос упитанный Мартин. — Вздумали бунтовать противу нашего доброго короля и грабить имущество его подданных.

Но толмач позже расспросил людишек, что посольству приставили в услужение, и выходило иначе.

Генри досталась корона не только англицкая, но и францовская, но тамошние немцы его за круля не считают, и владения генриховы на саблю берут. Весной побили крулевского племянника Эмуна Бофора и всю Норманию отвоевали, один град Кале у англян остался. Вои, кто в той битве ратился, очень на Бофора злились, а как почали возвращаться в англицкую землю, народишко перебаламутили. В Кенском уделе объявился боярин Мортимер, да к нему набежало крестьян, холопей, подмастерей, а даже и сынов боярских, и послужильцев, и многих городов головы и тысяцкие его поддержали, больно худа жизнь стала. Еще бы, коли вся торговля с францовской землей враз кончилась! Оный Мортимер и людишки его желали дурных советников извести и в Англицкой земле добрый порядок устроить.

Архиепископы того Мортимера увещевали, да без толку. Собрал он войско да побил королевского воеводу Хамри Ставорда.

— Побил? — изумился Затока.

— Как есть побил, и бронь его драгоценную себе забрал. И в Лунд пришел, и трезеря-казначея Фанса, которого король в Белую башню посадил, казнил смертью.

— А как же… — Илюха обвел руками вокруг, показывая, что обстановка вовсе не похожа на разгул восстания.

— Прешед в Лунд, распустил людишек своих грабить, так город собрал ополчение и вышиб его, а там уж и королевские воеводы подоспели, поймали того Мортимера с ближниками и четвертовали, а головы на мосту выставили.

— Так вот кого мы видели… — выдохнул Головня. — Да, весело тут живут, не соскучишься.

Чтобы зря приставов от круля не ждать, следующий день смотрели лавки на Бриж Род, торговой улице, что от моста идет. Товара всякого — не сосчитать! Все, чем Ганза торгует, да еще везут с Белого моря, по которому Илюха из фрязей бежал, и с моря великого, что францискую землю омывает, и с других земель Божьего света. Ткани, оружие, хитрый прибор для всякого ремесла, золотые да серебряные украшения…

— Зайдем-ка, — остановился Головня у лавки ювелира.

Навстречу им вышел солидный торговец в платье до полу, отороченном мехом, в плоской красной шапочке:

— Что угодно добрым сэрам?

— Узнать цену, — Илюха выудил из-за пазухи ладанку, растянул тесемку и достал малюсенький замшевый сверточек.

На крытый сукном прилавок лег ограненный алмаст. Хозяин, неуловимо напоминавший менял из Буды и Ополя, ухватил его, поднес к свету, покрутил…

— Пустая поделка, вряд ли дороже гроута, треть шиллинга…— бросил он через губу, но камушек из рук не выпустил, глядя на Головню с прищуром.

— Ну пустая так пустая, — окольничий ловко выхватил алмаст и пошел к выходу, запихивая его в мешочек.

— Постойте, добрый сэр! — возопил торговец.

На его крик из дверей в углу немедля выскочили два дюжих молодца. Затока шагнул им навстречу и положил руку на саблю. А с улицы всунулись два человека алдермена Мартина, сопровождавшие посольство.