Управившись за час, он решил на всякий случай кое-что проверить.

Точно! Гад Макарыч сбежал все-таки. Теперь он покачивался на березе, рядом с Леонидом Алексеевичем.

– Наверное, услышал шум, понял, что дело – дрянь и, решив не ждать объятий, полез в петлю, впопыхах штаны забыв снять – подумал Матвей.

Он подошел, чтобы проверить.

Ну конечно! Конечно, он загадил штаны, пока в судорогах бился.

– Макарыч, сволочь! Ведь просил же! – мрачно в сердцах про себя воскликнул Матвей. – Просил же: не подведи!

– Путь барана: от маленького, трогательного ягненка, тянущегося к руке хозяина, до жаркого, приправленного острым соусом и спускающегося по пищеводу в Ваш желудок. Не думали написать об этом исследование? – Гость произнес это, поднеся к своему лицу длинными бледными пальцами правой руки свою резную белую пешку. Он задумчиво ее разглядывал перед тем, как сделать ход.

Философ бросил на него короткий мрачный взгляд и вновь уставился на доску. Дела обстояли плохо. Потеря ферзя, кажется, была неизбежной. Он старался сконцентрироваться на двух делах одновременно – на игре, и на беседе с Гостем. Когда игра только началась, он пробовал еще и читать про себя молитву. Но когда увидел, каким разочарованно-насмешливым стал взгляд Гостя, то оставил эту затею. Решив сосредоточиться только на игре и разговоре, он не преуспел ни в ней, ни в нем.

Путь барана, вероятно, извилист, но, признаться я никогда не находил в нем интереса, – сухо заметил Философ.

– И потому проглядели, что именно путь барана есть ключ к пониманию бытия, – ответил Гость, пристально посмотрев на него. – Барашек рождается в стаде, и все условия для него уже созданы. Фермер купил землю, завел стадо, построил загон и приобрел собак для охраны. Фермер решил, для чего это стадо будет жить – для шерсти или для мяса. Смысл жизни животного предрешен. А много ли в самом ягненке, да и вообще в стаде самостоятельности? – задал он вопрос, делая ход слоном вперед.

– Довольно много, – тихо пробормотал визави, видя, что теперь-то его ферзь уж точно обречен.

– Именно! – продолжил собеседник. – Барашек будет расти, а учить поведению в стаде его будут старшие овцы и бараны. Но он будет иметь свой вкус и стараться есть побольше силоса или побольше травки на лугу – смотря, что ему больше нравится. Он сам будет выбирать овечку, чтобы овладеть ею. Он будет сам стремиться к очень простым, но таким важным целям – к ласке, к сытости, к теплу, к движению.

– Ферзем дело не кончится, конечно, – мрачно подумал Философ, – атака Гостя ферзем и слоном слишком хороша. И это только если повезет, я потеряю, ферзя. Не повезет – придется проститься и с ладьей. А и впрямь, как бы хорошо было бы сейчас быть барашком в такой-то погожий денек поедающим любимую травку на лужке. Лучше только – стать беззаботным майским жуком. Кажется, я начал понимать персонажа из той глупой книги (как она там называлась?) который хотел стать майским жуком. Летаешь, жужжишь – никаких тебе шахмат, и каверзных разговоров о жизни.

– Мое самое любимое во всем этом, – продолжил Гость, – моменты, когда фермер кормит барашка. Какие же в этот момент у него, и у барашка разные цели. Барашек хочет быть сытым и согретым. Фермер же хочет, чтобы у барашка лоснилась шерсть, либо чтобы он набирал вес. Но это только на первый взгляд, не правда ли?

– Правда, – ответил Философ, выводя ладью из под удара и обреченно посмотрев на ферзя.

Именно, – мурлыкнул гость, съев ферзя. – Их цели только кажутся разными. На самом деле, частично они очень и очень похожи – и барашек, и фермер оба хотят, чтобы быть сытыми и согретыми. Даже если барашек и остальное стадо заведены фермером только чтобы давать шерсть, в итоге, все равно, он продаст ее, чтобы купить еды и теплой одежды на зиму. Но сходство целей не так важно, как различие. И речь не только о различии в способе и масштабах, а в ее восприятии. Баран никогда не поймет, даже не приблизится к пониманию, целей фермера. Эта цель будет для него неожиданна и абсурдна. Вот он научился жить в стаде так, чтобы ему было всегда комфортно. Научился ходить с другими овцами так, чтобы ему не сильно доставалось от собак на пастбище, бежать первым к фермеру, когда тот приносит силос. Есть цель – есть способ. И тут, внезапно, его берут и начинают стричь. И это в лучшем случае. В худшем – наш барашек, полный сил, чувствует, что по его шее, провели чем-то холодным, а теперь по его груди и копытам течет что-то теплое и вот все окружающее погружается в темноту.

Он ничего даже не успевает понять, а жаль.

Чтобы он ощущал и о чем думал, когда его разделывают, когда везут куски его мяса на продажу, или жарят прямо в доме фермера, когда он по кусочкам проваливается в глотку своего хозяина. Вы хотя бы можете представить себе его изумление, если бы он все это ощущал? Он наблюдал бы нечто, что вообще не укладывалось бы в его скудную картину мира. Увиденное и почувствованное просто бы разорвало его маленький разум, не будь он мертв.

Философ молча убрал короля из под удара ферзя.

– Я попробую пояснить, – чуть улыбаясь, продолжал Гость, продолжая смотреть на хозяина дома. – Вот человек. Долго и упорно учится, этикет осваивает, а как подрастет – ремесла или науки. То к чему он больше склонен. А все ради чего? Ему ведь с самого начала скармливается идея будущего блага. Не груби матери и она будет тебя хвалить. Честно трудись и ты заработаешь много денег, а еще тебя будут уважать. Человек в большинстве своем, каждый день, кем бы он ни был, в каком возрасте бы не пребывал, всегда идет к заранее известному благу заранее известными путями.

И самым главным деликатесом здесь является идея Бога.

Представьте, что это самый лучший силос, который когда-либо скармливали человеку. Правда, в последнее время пагубные случаи отступничества участились, но ведь и гарнир к главному блюду тоже хорош. Это – мораль, Им созданная. Человеку скармливают мораль. Она не так питательна, как идея Бога, и часто вызывает отвращение. И что-то человеку в ней нравится, что-то не нравится, но скорее всего, ему совершенно не понравится быть паршивой овцой и он, так или иначе, начинает ее принимать. Ну а уж если он верующий, так тем лучше. Спасение души, Рай, вечная жизнь – главные ингредиенты, делающие блюдо неподражаемым. Рецептов и блюд становится все больше – религия, личная вера без воцерковленности, здоровый скептицизм, сдобренный твердыми моральными устоями и много чего еще. И хорошо. Главное – чтобы было вкусно, и человек ел. Чем больше ел, тем лучше. Человек, наевшись этих идей, стал священником? Изумительно. Сам верит и ведет к поглощению идеи Бога других. Но может быть он далек от церкви и предпочитает искать Бога сам. И это тоже приемлемо. Если он художник и создаст картину, прославляющую Бога, это прекрасно, она укрепит дух невоцерковленной паствы. Он – правитель и начнет войну во славу Бога – так лучше и не придумаешь! Война увлечет сотни тысяч и понесет славу Бога во все концы земли. Но вот человек умирает. Он, конечно, побаивается смерти, но еще более надеется, что все то, о чем ему рассказывала религия, правда.

– Бесспорно, – усмехнулся Философ, – конечно, правда: старик с ключами, ворота, за ними зеленые кущи под солнышком, а посреди всего этого яблоня, охраняемая ангелами от плюющихся в нее праведников.

– Полноте, – назидательно произнес Гость, не глядя на доску и делая ход вперед пешкой, – может, Ваши заумные теории и запрещают так конкретно и, между прочим, красиво, представлять Рай. Но Бог-то согласно им реальнее всех и вся. Просто понять его рассудком невозможно, а так Он существует. И добро существует, и зло. А уж то, что без идеи награды или наказания на небесах Вашей философии и вовсе нет, так это и Вашему слуге, Мартину, понятно.

Но, вернемся к баранам, то бишь к людям. Так или иначе, человек надеется, что после смерти с ним все будет так, как он учил, что его будут судить. Сразу или после Чистилища, это неважно, это уже юридические тонкости. Важно, что он думает, что его дела – это причина того, что он будет наказан или награжден на небе. Лучше, конечно, чтобы награжден. Барашек тоже надеется, что всякий раз, когда он будет правильно ходить и блеять, фермер будет его кормить.