– Нуу… Знаешь, я привыкла, что ты уделяешь мне мало времени. Поэтому совру, если скажу, что сходила с ума. Да, мне бывает одиноко и скучно, за тем и хожу в клуб.

Он улыбается. Мой ответ ему нравится. Любому другому, читай – нормальному мужчине – было бы обидно, что по нему не скучают. А вот Павел сразу же раскусит меня и поймёт, что накосячила, если начну клясться в вечной любви и бросаться ему на шею. Я сейчас по минному полю хожу. В прямом смысле слова. Не туда встану и всё – в клочья разнесёт.

– Иди сюда, лисичка, – он заметно смягчается, манит меня небрежным движением руки.

Я сажусь рядом, позволяю себя обнять и уже после прижимаюсь к его груди. За годы наших отношений я научилась быть такой, какая ему нужна в определённый момент. Иногда покладистая, иногда немного строптивая. Иногда я и вовсе стерва, когда Павлу нужна встряска. Я научилась чувствовать его и ему это по душе.

– Я знаю, что ты скучаешь. Знаю, что сидеть в четырёх стенах не можешь. Но пойми и ты меня. Я работаю. Очень много. Иногда устаю. Я не могу каждый день приезжать к тебе.

– Я понимаю, – вздыхаю.

– Вот и хорошо. Но в клуб больше не ходи. Мне, знаешь ли, не к лицу ревность. Я же не зелёный сопляк какой-нибудь, сидеть, изводиться и ждать, пока ответишь.

– Ты приревновал? – спрашиваю с улыбкой. – Серьёзно? Нет, мне конечно, приятно, но… Ты же понимаешь, что у тебя не может быть конкурентов. Тем более в том, что касается меня, – как же неприятно врать. Как мерзко от самой себя. Неужели два часа удовольствия стоили того, чтобы я сейчас чувствовала себя законченной шлюхой? Проще, конечно, винить во всём Витку с её палёным алкоголем или того парня, имя которого до сих пор звучит в голове. Яр… Ярик. Ярослав. Да кого угодно я могу винить. Только в глубине души знаю, что накосячила сама.

– Я не идиот, лисичка, – обрывает мои внутренние метания Павел. – Я в курсе, что ты молодая, красивая баба. Сексуальная и ладная. Понимаю, что вокруг тебя увиваются молодые петухи. И ревную. Да, ревную. Потому что знаю, ты бы на меня даже не посмотрела, будь я каким-нибудь нищим бродягой, – иногда у Павла пролетают словечки из прошлого, от которых он так и не смог избавиться полностью. И тогда я вспоминаю, что он бывший вор в законе, хотя, говорят, бывших воров не бывает. От этого начинают трястись поджилки. Вот как сейчас.

– Ты не бродяга. А «петухи» мне даром не нужны. Не пойду я в клуб, раз ты так нервничаешь. Мм? Хорошо? Теперь ты спокоен? – я растопила глыбу льда в его глазах и теперь он смотрит на меня со смешинкой. Как смотрит пожилой дедушка на своих хулиганистых внучат. Только вот я уже давно не ребёнок, да и Паша на деда совсем не похож.

– Теперь спокоен. Я ведь вчера понял, что ты просто закапризничала. Но так прошибло вот тут, – слегка постучал кулаком по своей груди. – Хотел даже приехать, убедиться, что ты дома. Представляешь? Видишь, до чего довела меня? – то ли Павел перед приездом слегка подвыпил, то ли я, и правда, профессионал своего дела. Сработало. Выдыхаю.

Было бы хуже, если бы он вчера всё же приехал. Вот тогда бы сейчас не обнимал. Скорей всего меня бы уже закатывали в бетон его бритоголовые овчарки.

– Ну прости. Давай лучше поужинаем? Я кое-что вкусненькое приготовила.

Павел стоит у зеркала, застёгивает запонки. Одна никак не поддаётся и он начинает психовать.

– Знаешь, невыносимо бесят. Сколько лет ношу, а всё никак не привыкну. К удавке и то быстрее приспособился, – это он уже о галстуке. – Вот в девяностые насколько всё проще было. Косуху накинул, арматурину в зубы и красавчик.

Я нервно передёрнула губами в подобии улыбки.

– Ты ещё скажи, что скучаешь по тем жутким временам, – помогаю ему застегнуть платиновую запонку и, склонив голову набок, оглядываю своего любовника. Он всё ещё красив и статен. Павел из тех мужчин, которых возраст не портит от слова «совсем». Даже придаёт сексуальности.

– Жутким временам? А ты видела те времена? Ты тогда только родилась, соплюха маленькая, – это он произносит без злобы, как бы шутя. Да и я не обижаюсь, уже привыкла к его выражениям. Павлу иногда нужно выговариваться. Он и правда скучает по прежним временам, без всяких расшаркиваний и вежливых реверансов. Ему нравится, когда я называю его Пашей и кормлю обычной жареной картошкой с маринованными огурчиками да под водочку. Правда, водочка элитная, не та, что в девяностые. Говорит, годы юности так вспоминает. А мне не сложно сделать ему приятно. Пусть характер у него и сложный, иногда даже побаиваюсь, но я люблю Павла. По-своему, разумеется…

– Не видела я те времена. Но по твоим рассказам – жуть жуткая.

– Эх, лисичка ты моя, – прижимает к себе за шею – ещё одна бандитская повадка. – Жуть жутью, а романтики было хоть отбавляй, – о той самой «романтике» напоминает его шрам через всю щеку и татуировки.

Уж не знаю, что там романтичного, в убийствах, поножовщинах да перестрелках, но согласно киваю.

– Как скажешь. Завтракать будешь?

– Конечно буду. Ты же знаешь, ни одно ресторанное блюдо не заменит мне твою стряпню. Кстати, повар мой, ну тот, которого недавно взял. Говорю ему, свари борща. А он глазёнки свои на меня таращит, француза, блин, из себя корчит. «А я не умею» – говорит мне. Представляешь?

– Уволил? – сочувственно вздыхаю, а Паша, наконец, заканчивает завязывать галстук и идёт в сторону кухни.

– Естественно. А нахрена он мне такой? Борщ – это ж классика. А он мне – не умею.

Садится за стол, шлёпает меня по заду.

– Ну, давай, моя хорошая. Порадуй Пашу.

Потом Паша с огромным удовольствием уплетает яичницу с помидорами и, запив кофе, бросает взгляд на свои часы.

– Так, пора. Засиделся я что-то. У меня с утра уже две встречи.

Я провожаю его до двери, сладко целую, висну на мощной, бычьей шее. Мои эмоции в этот момент почти настоящие. Я правда по нему скучаю. По вот такому, каким он был ночью и сейчас. Простым, без олигархических своих замашек и взглядов строгих. Паша мне больше нравится, чем Павел Алексеевич. Возможно, я смогла бы даже в него влюбиться по уши, если бы почаще появлялся из-под своего панциря.

– Ну что ты? – он отрывает меня от себя, надевает маску строго дядьки. За его спиной вижу тень – это Семён, его верный охранник. Вечно угрюмый и смотрит куда-то под ноги. Однако, всё видит и Павел при нём никогда не показывает своих слабостей. Да он вообще никогда их не показывает. Никому. Ну, если только мне. Я же и есть его слабость.

Паша меня любит. Я знаю это. Конечно, не тешу себя иллюзиями по этому поводу, хотя иногда и пользуюсь. Только его любовь – это не та любовь, о которой так красиво пишут в женских романах. Его любовь жестокая и непримиримая. Безраздельная и эгоистичная. Бандитская, в общем, любовь.

– Я буду скучать, – тянусь к нему за поцелуем и Павел, не сдержавшись, отворачивается от Семёна и крепко целует меня, сильно сжимая своими сильными руками.

– Давай, не шали мне тут. А то накажу, – звучит строгое и мужчины уходят.

Я всё с той же блаженной улыбкой закрываю дверь и с выдохом, прислоняюсь к прохладной стали.

– Мамочки… Пронесло.

*****

Почему-то не выходит из головы та девица, которую я утащил в своё логово позапрошлой ночью. Не то чтобы она была какой-то необычной, скорее просто старше тех, кого я обычно укладываю в постель. Старше, тем и экзотичнее.

Так почему я продолжаю о ней думать? Что такого в этой девке? А может встретиться с ней ещё раз? А что, идея неплохая.

Мне интересно, кто тот удод, что трахает её? Я даже представил его. Эдакий пузатый лошок при бабосах с длиннющими рогами, царапающими потолок гостиничного номера «Люкс», где он по выходным пялит её. А может он импотент? Девка до секса голодная была. Или просто ей после пузатого папика молодое, сильное тело приглянулось?