Прочитав записку, глубоко задумался. Будущее поведение товарищей по ЦК и СНК, описанное в записке, ему было вполне понятно, и соответствовало их индивидуальным убеждениям и психологии. Да и сам он в истории с договором проявил себя не лучшим образом.

Извиняло его то, что все они свято верили в догмат Маркса о неизбежности мировой революции. И действовали исходя из того, что в промышленно развитых Германии и Австрии, имеющих многочисленный и хорошо организованный пролетариат, революция произойдет со дня на день. А надо было «закладываться» и на неблагоприятный «расклад», как говорят преферансисты. А сам Ильич преферансистом был отменным. Это была для него вторая любимая игра, после шахмат. В шахматах все решал интеллект, и не было места случаю. А в преферансе игроку приходилось рассчитывать вероятные расклады карт у противника. Которые могли оказаться и самыми неблагоприятными.

В данном случае, если верить этому Котову, расклад оказался самым неблагоприятным. Действовать следовало исходя из того, что Россия на долгое время окажется единственной социалистической страной в мире. А это в корне меняло всю стратегию действий.

Важность написанной Котовым записки переоценить было невозможно. А любая утечка сведений, предоставляемых Котовым, смерти подобна. Все, что он говорил, писал, и даже сам факт разговоров с ним, следовало хранить в совершенном секрете. Ленин вызвал к себе секретаря.

– Владимир Дмитриевич! Попрошу Вас о моих беседах с товарищем Железняковым не говорить никому. И о получаемых от него бумагах. Это предельно важно!

– Ясно, Владимир Ильич!

– Далее, переселите его в комнату, смежную с моей квартирой. Или поищите для меня другое помещение, желательно, чтобы от меня к Железнякову был прямой проход, без выхода в общий коридор. И поставьте мне в квартиру надежный сейф с самым лучшим замком.

– Сделаю, Владимир Ильич!

– А теперь, вызовите ко мне на 9 часов Сокольникова (член ЦК РКП(б), нарком финансов в 23 – 26 годах) и Чичерина (нарком индел 18 – 28 годах). До них ко мне никого не пускайте. Когда они придут, сами тоже к нам присоединяйтесь, а за себя в приемную посадите кого-нибудь.

Оставшись один, Ленин на четверть часа глубоко задумался, то и дело снова перелистывая тетради Железнякова. Он решил, впредь даже в мыслях именовать «вселенца» не Котовым, а Железняковым, чтобы случайно не проговориться при посторонних. А посторонними в этом деле были абсолютно все, даже ближайшие соратники. Затем взял чистый лист и принялся быстро писать, иногда останавливаясь и задумываясь.

К приходу вызванных товарищей документ был вчерне готов. В 9-00 все трое вошли в кабинет. Поздоровавшись с вновь прибывшими Чичериным и Сокольниковым, Вождь заявил:

– Товарищи! СНК в моем лице намерен поручить вам архиважное дело – заключение мирного договора с Германией. Вот как я представляю себе этот договор. – Он передал только что написанные листки Чичерину. –Ознакомьтесь поочередно с черновиком тезисов договора. Только что написал его, он не длинный.

Чичерин передал прочитанные листы Сокольникову, а тот – Бонч-Бруевичу.

– Что скажете, товарищи?

– А как же Декрет о мире? – С удивлением вопросил Чичерин. – Там мы предложили всем воюющим странам мир без аннексий и контрибуций.

– Политика – искусство возможного. Напомните мне, кто это сказал?

– Это известное высказывание Бисмарка, – ответил Чичерин.

– Георгий Васильевич, не мне Вам объяснять, что это всего лишь декларация. Вы в Лондоне долго проработали, и знаете тамошних «акул капитализма», как облупленных. Они 4 года воевали, понесли огромные расходы, и теперь ни за какие «коврижки» не откажутся компенсировать свои затраты за счет контрибуций со стороны Германии. А Франция, к тому же, не откажется от аннексии Эльзаса и Лотарингии.

– А почему Вы, Владимир Ильич, так уверены в поражении Центральных держав?

– С присоединением к Антанте Соединенных штатов людской, промышленный, продовольственный и какой угодно другой потенциал Антанты в разы превосходит потенциал Центральных держав. Думаю, к концу 18 года Центральные державы капитулируют. Готов поставить на это десять против одного.

– Тогда зачем нам заключать с ними сепаратный договор? Дождемся их капитуляции и тоже получим с них репарации. – Высказался Сокольников.

– Российская армия, в том числе и нашими с вами усилиями, товарищи, полностью разложена. Последняя попытка июльского наступления показала, что войска не боеспособны. Процветают анархии и дезертирство. Пока что на фронте затишье, германцы выжидают, чем закончатся дела тут у нас с вами. Толи мы удержимся у власти, толи нас скинут. Если немцы начнут серьезное наступления, армия просто побежит. А наши революционные отряды слишком слабы. Германские дивизии пройдут по ним и не заметят. Вот в таком случае, мы вряд ли удержимся. Нас просто сметут недовольные поражением массы.

Отсюда следует, что срочное заключение договора для нас вопрос жизни и смерти. Причем, это дело вполне реальное. Договор в данное время выгоден и нам и немцам. Мы получаем время, чтобы укрепиться у власти и наладить работу госаппарата, а противник получит возможность перебросить войска на западный фронт. Немцы все еще надеются на победу.

Выгоден договор и австриякам. В империи у них уже натуральный голод. Да и в Германии тоже с продовольствием беда. Мы можем пообещать им поставки продовольствия из Украины. Золота у них нет. Их ценные бумаги нам не интересны. Если продавать, то только за ценные бумаги стран Антанты. И по хорошим ценам. По таким, которые Англия платит за продовольствие Америке.

Если же таких ценных бумаг у них нет, можно обменивать на оружие. Скажем, в Черном море у них без дела болтаются крейсера Гебен и Бреслау. Они там как в мышеловке. Выход в Средиземное море им флот Антанты закрыл. Можно эти корабли взять. Но, по дешевке, за четверть цены, примерно. А на Балтике можно взять новые эсминцы. Британия немецкий флот заблокировала в портах. Только подлодки в Атлантику выходят.

Первое, что нужно сделать, это заключить перемирие, оставив войска на занимаемых позициях. Любое другое требование с нашей стороны только затянет переговоры. Немцы с занятых большой кровью территорий не уйдут.

– Но, они и при подписании мирного договора откажутся уходить с занятых территорий. – Возразил Бонч-Бруевич.

– А пусть их! После поражения в войне кайзера наверняка скинут, и все подписанные им договоры можно будет денонсировать. А мы за это время укрепимся и реорганизуем армию. Ради скорейшего подписания договора можно даже пойти на кое-какие территориальные уступки.

– Вы, Владимир Ильич, пишете, что можно уступить Прибалтику немцам и Анатолию туркам. Неужели этот необходимо? – Возмутился Сокольников.

– Не так там написано! Во-первых, мы сами продекларировали право наций на самоопределение. Так что, в договоре можно написать, что поляки, финны, латыши, литовцы и эстонцы определят свой статус на референдумах, скажем, через полгода, а еще лучше, через год после подписания договора. Только нужно записать, что референдумы будут проходить под двухсторонним контролем с нашей и их стороны.

В Анатолии и в Закавказье – тоже самое. Только в договоре нужно указать, что референдум проводится раздельно в тех областях, где преобладают турки, и в тех, где преобладаю прочие народы. Совершенно очевидно, армяне и грузины под турок не пойдут ни за что. И нефтеносный район Баку должен в любом случае остаться за нами.

К тому же, все это будет действовать только до поражения Германии.

– Но, заключив сепаратный договор, мы сами выведем себя из числа держав – победительниц. И окажемся без репараций. – Выразил мнение Сокольников.

– Ну и черт с ними! Мы же против контрибуций. Нам главное, удержать свое, а чужое нам не нужно. К тому же, нам совершенно необходимо получить годовую передышку для укрепления своих позиций в стране.

Еще вопросы есть? Нет? Ну и прекрасно! Сегодня же Владимир Дмитриевич оформит эти тезисы как директиву СНК на переговоры, а я ее подпишу.