В нашем случае Монтре должен был нанести тридцать (так определил суд) ударов железной палкой, переломав преступнику все крупные кости и при этом не дать ему умереть раньше времени, но тут существовал один нюанс – последовательность нанесения ударов. Если суд был готов проявить в последний момент гуманность, палач действовал как бы в обратном порядке, нанося сначала «удар милосердия» по шее или по сердцу бедного грешника, прежде чем приступить к дроблению конечностей уже мертвого тела. Такая изощренная казнь требовала от палача особого искусства, именно поэтому городской совет пригласил мастера своего дела, палача из столицы.
Судья чуть кивнул головой, и палач взмахнул кованым прутом. Толпа замерла в ожидании, чтобы взреветь вместе с диким криком боли главаря. Новый крик боли – рев толпы! Еще один крик – дикий рев толпы!
Когда стоишь, словно на арене сумасшедшего цирка, где ломают на потеху публике одна за другой кости человеку, а вокруг тебя беснуются сотни людей, которые жаждут крови и страданий, ты, несмотря на свою тренированную психику, начинаешь понимать, что жить в мире, где жестокость – стандарт этого времени, придется весьма непросто.
Я опять смотрел на красные от выпитого вина и возбуждения рожи горожан, на их широко раскрытые рты с дырами от испорченных зубов, из которых сейчас вылетали ругань и крики. В какой-то момент мне показалось, что вид толпы отвлечет меня от жестокой картины, но вышло наоборот. Мне стало так тошно, что впору было блевать. Бросил взгляд на Пьера. Его лицо ничего не выражало. Палачу на первый взгляд было лет сорок – сорок пять, широкие плечи, развитая мускулатура. Мне было неизвестно, сколько лет он занимается своей работой, но методику этой казни он знал основательно, впрочем, как и анатомию человека. За время экзекуции главарь дважды терял сознание от боли, и тогда мне приходилось приводить его в чувство, отливая водой. Еще один раз палач сделал передышку. Отложив кованый прут, он вытер пот, медленными глотками выпил кружку воды, потом постоял несколько минут. Толпа тем временем, слушая хрипение уже сорвавшего голос главаря, возбужденно и радостно гудела. После короткого перерыва палач снова медленно и методично дробил кости под неумолчный рев толпы, возбуждение которой дошло до пика. Наконец все закончилось.
Монтре, тяжело отдуваясь, выпил одну за другой две кружки воды. Я пригляделся к распятому на колесе преступнику: тот находился без сознания, но при этом был жив. Палач посмотрел на судью, тот ответил ему быстрым и одобрительным кивком: все прошло согласно контракту. Дальнейшие действия, как оказалось, нас уже не касались. Я тщательно вытер железную палку палача, а затем сунул ее в большую полотняную сумку, после чего судебный пристав, сопровождая нас, расчистил дорогу. Толпа и не думала расходиться, продолжая таращить глаза на казненных преступников и смаковать подробности и детали прошедших казней.
Глава 3
Только отойдя метров сто от толпы, я обратил внимание, что судебный пристав, проведя нас, не остался на площади, а идет с нами.
Пройдя через «скотские» ворота, мы подошли к возку, возле которого топтался Жан с кислой физиономией. Увидев нас, он сделал шаг вперед, но тут же замер, наткнувшись на злой взгляд палача. Я видел, что ему любопытно, как все прошло, но при этом он не произнес ни слова. Остановившись, Пьер повернулся лицом к судебному приставу. Нервная дрожь, как следствие напряжения, охватившая меня во время казней, окончательно пропала, и теперь мне было интересно, что будет дальше. Чиновник неторопливо достал из поясной сумки кошелек и… бросил его к ногам палача.
– Пьер Монтре, палач города Тура, ты выполнил свою работу, согласно контракту. Это твои деньги. Считай, – голос городского чиновника был сух и холоден.
Честно говоря, меня удивило, но еще больше покоробило подобное отношение. Человек приехал по их просьбе, свою работу сделал качественно, а к нему отношение, как к собаке. Тьфу на вас! В отличие от меня, палач, без малейшего следа возмущения, это было видно по его лицу, поднял с земли кошелек и, высыпав монеты в ладонь, медленно пересчитал, после чего ссыпал их обратно в кошелек.
– Здесь все, сударь. Как насчет еды?
– Вам все скоро принесут, – отчеканил тот, потом развернулся и отправился обратно в город.
– Ни здравствуй, ни прощай, – буркнул я недовольно.
Пьер, услышав меня, только усмехнулся, потом резко повернулся к Жану и неожиданно закричал:
– Вот смотри, харя свиная, на этого парня! Он чужеземец и никогда не занимался этим делом, а сделал все как надо! А ты, шлюхино отродье, только пиво жрать горазд да шлюх трахать, больше ни на что не способен!
Впрочем, сейчас в его голосе звучали только отголоски той злобы, рвавшейся из него несколько часов назад. Я прекрасно понимал, что палачу нужна была разрядка после тяжелой и напряженной работы, от которой он еще окончательно не отошел. Жан, как мне показалось, принял привычную позицию – отступил подальше, вжал голову в плечи и опустил глаза в землю. Судя по привычности его движений, подобная сцена между ними происходила уже не в первый раз. Глядя на них, я усмехнулся про себя, так как то, что случилось, мне оказалось на руку. Сломанная рука парня обернулась для меня ужином, к тому же я рассчитывал получить за свою работу несколько мелких монет. Надежда, что меня здесь узнают, не оправдалась, поэтому я рассчитывал уехать с палачом в Тур, да и задерживаться здесь было нельзя. Как оказалось, французы почему-то не сильно любят палачей и их добровольных помощников. К тому же я рассчитывал по пути переговорить с палачом насчет поиска какой-нибудь работы.
«Должны же у него быть знакомые или приятели при должностях?»
Хотя, уже зная о том, что Монтре обрекли на роль изгоя, я не был готов однозначно ответить на этот вопрос.
Спустя несколько минут палач угомонился, напоследок безнадежно махнув рукой в сторону провинившегося подмастерья, после чего залез в возок, где и улегся отдыхать. Жан поднял голову, бросил взгляд в сторону возка, затем неожиданно для меня злобно ощерился, видно решив показать, какой он злой и страшный. В ответ на его грозную физиономию я только усмехнулся, после чего улегся на траву и закрыл глаза, оставив парня стоять в растерянности, а спустя пару минут услышал, как тот пыхтит и кряхтит, усаживая свое большое и рыхлое тело на землю.
Отрицательных впечатлений и эмоций от сегодняшнего дня я получил слишком много, даже для своей тренированной психики. Вот и сейчас полностью мешали расслабиться мелькавшие в памяти картинки казни и беснующейся толпы.
«Не люди, а стадо животных! Палач, бей от плеча! Бей от души! – даже сейчас меня внутри всего передернуло, стоило в памяти всплыть картинке с беснующейся и орущей толпой. – Вот дерьмо!»
Неожиданно раздавшийся скрип ворот, разом оборвавший мои воспоминания и заставивший поднять голову, только заставил меня отвлечься, но сильно обрадовал, когда увидел, кто пришел. Это был совсем молодой парнишка, толкавший перед собой тачку. Стоило ему к нам приблизиться, как из возка раздался голос:
– Клод, это нам еду привезли. Забери!
Я вскочил на ноги. Парень при звуке голоса остановился и замер, глядя на меня с испугом. Стоило мне сделать пару шагов в его сторону, как он быстро попятился назад, при этом не сводя с меня глаз. Мне очень хотелось сделать ему козу, потом сказать: «Бу!» – и проследить за его реакцией, но я сдержался. Сгрузив с тачки два небольших мешка и приличных размеров, еще горячий, большой горшок, закутанный в чистое полотно, я отошел в сторону. Парень, быстро подойдя к тачке, схватился за ручки и, развернувшись, чуть ли не бегом покатил ее к воротам.
– Еда еще горячая! Давайте есть! – известил я всех.
Жан, поднявшийся на ноги и шумно сглатывающий слюну, вместо того чтобы подойти ближе, наоборот, отошел в сторону. Палач, в свою очередь, выбравшись из возка, снова достал кусок отбеленного полотна. Пока он его расстилал, я в два захода перенес к возку привезенную нам еду, затем стал доставать все. Спустя несколько минут перед нами стоял горшок с тушеным мясом и бобами, исходящий паром, а вокруг него аппетитно расположились три круга колбасы, два каравая, приличный кусок ветчины, паштет, сыр и овощи, на которые я только брезгливо покосился. Репа, лук и чеснок. Помимо еды нам прислали две кожаные фляги, литра на три каждая. Одна была с пивом, а другая – с вином. Пьер уселся на землю, после чего сунул мне вторую ложку:
