– Ну, малышка, возьмите себя в руки!
Она так удивилась, что не смогла скрыть своего замешательства. На вид он был злой, а на самом деле? Может быть, можно его спросить...
— Филлис... что она сделала?
— Она ничего не сделала.
Дора вздохнула с облегчением. Она очень любила Филлис Балеброк и была бы так огорчена, если бы та что-то натворила.
— А вот с ней что-то сделали.
Она еще не осмыслила эти слова, как испытала паническое беспокойство. Она крикнула:
— Что? Что с ней сделали?!
— Ее убили, убили подло...
Тут она зарыдала, не думая о других, вспоминая только свою подругу, которую больше не увидит. Они не мешали ей выплакаться, но Толстяк Морган все время смотрел на неё, чтобы убедиться, что она не ломала комедию. Между двумя всхлипываниями она спросила:
— Это из-за денег?
— Нет...
— Тогда... из-за чего же?
— Мы рассчитываем на вас, чтобы решить этот вопрос, мисс Карпентер.
На неё? Что она могла рассказать полицейским? Она не знала ничего, кроме того, что Филлис любила легкую жизнь и была убеждена, что однажды, когда она достаточно поразвлекается в Сохо, удачно выйдет замуж и будет прекрасной женой. Смерть придавала подруге Доры качества, которых у неё никогда не было. Мало-помалу Дора успокаивалась, потому что в глубине души ей не верилось, что она никогда не увидит свою подругу. Никто не мог убить Филлис, потому что все, кто ее окружал, любили ее.
— Вы сказали мне, что пришли к мисс Балеброк вчера вечером, часов в шесть?
— Да, но я была у неё недолго. Во-первых, потому, что в шесть тридцать у меня было свидание «У Тима»...
— С кем?
— С Крисом Хенлоу, художником; во-вторых, потому, что я знала, что мистер Морис...
Она прикусила губу. Джордж-Герберт улыбнулся:
— Не пугайтесь, мы знаем Стефена Мориса и его связь с убитой.
Дора кивнула головой.
— ... Он должен был прийти в шесть тридцать;
— Припомните получше, сколько времени вы провели у вашей подруги?
— Не больше десяти минут, во всяком случае.
— Входя в дом и выходя из него, вы не заметили никого, кто бы привлек ваше внимание своим странным видом?
— Дай Бог памяти...
Мисс Карпентер сдвинула брови, силясь во что бы то ни стало вспомнить что-нибудь. Ее растерянность сменилась яростной решительностью. Она желала, чтобы убийца Филлис был пойман и повешен. Она изо всех сил старалась помочь полиции в память о своей подруге. Может быть, она встретила убийцу? При этой мысли пот выступил у неё на лбу... Джордж-Герберт наблюдал за ней, как бы прослеживая весь ход ее мыслей. Он настаивал, не повышая голоса:
— Вы бы хотели нам помочь, чтобы отомстить за Филлис, верно?
Нервная, напряженная, она выкрикнула:
— Я бы хотела! О, как бы я хотела!
— В таком случае, расслабьтесь, закройте глаза. Шесть часов... вчерашний вечер... вы подходите к дому...
Убаюканная доброжелательным тоном, Дора продолжала:
— ...Я вхожу и у самой лестницы стараюсь посторониться, чтобы пропустить какого-то господина...
— Господина или просто мужчину?
— Господина в очках, с не очень любезным видом. Он поднес руку к шляпе, как будто приветствуя меня, ничего не сказал... Не думаю, что он...
— Тихо! Продолжайте. Вы входите к мисс Балеброк... Она рассказывает о своей радости... Вы уходите, потому что вас ждут «У Тима»... Вы спускаетесь по лестнице... Быстро или медленно?
— Быстро... Так быстро, что чуть не наткнулась на мужчину, который поднимался вверх, на нем был темный плащ, шарф закрывал лицо почти до глаз...
— На каком этаже?
— На четвертом или пятом, точно не помню...
— Больше ничего о нем не помните?
— Нет... А! Подождите... Он свистел!
Толстяк Морган, который чаще всего был невозмутимым, удивился.
— Свистел?
— Да-да, проходя мимо него, я услышала, Что он посвистывает сквозь зубы, как делают, когда думают о чем-то другом.
— А вы не помните, что он насвистывал?
— Я не обратила внимания...
— Постарайтесь вспомнить... Знакомую мелодию?
— Откровенно говоря... сейчас, мне кажется, я вспоминаю, что это. Да, так! Я ее слышала... О, давно! В Девоне, где я выросла...
— Как эта песня называется?
— Не могу сказать, но я постараюсь вспомнить...
Джордж-Герберт встал.
— Расслабьтесь. Возвращайтесь домой! Постарайтесь спокойно поспать. Завтра подумайте снова о своем детстве и, может быть, вспомните эту песенку... Тогда сразу придите ко мне. Спросите старшего инспектора Моргана.
Дора так торопилась домой, что обещала бы все, что угодно, а когда очутилась на улице, почувствовала себя значительной и важной.
***
Столько крови... Бродя целые сутки наугад, словно загнанный зверь, Стефен Морис не мог забыть эту кровь. Он никогда бы не подумал, что в такой миниатюрной женщине могло быть столько крови. Она текла, не останавливаясь. При виде этой красной лужи он умчался, как сумасшедший. Куда глаза глядят. Он шел, шел весь вечер, всю ночь и весь следующий день. Сейчас не вспомнит, по каким улицам прошел, Он ничего не видел вокруг себя. Помнит только, что шел и шел. Шел, переходя с одной стороны улицы на другую, сворачивая каждый раз, как замечал впереди фигуру полицейского. Ему казалось, что он запачкан кровью, и он машинально старался стереть воображаемые пятна рукавом. Без еды и питья в течение тридцати часов, он совершенно выбился из сил. Он присел и задремал в одном из складов Блэквол, в доках, сам не зная, как туда забрался. В лихорадочном отупении он вздрагивал от кошмарных снов, в которых видел кровь, капающую с постели и струящуюся по полу. Из этого тягостного состояния его вывел вой сирены какого-то судна, поднимающегося по Темзе. Скрючившись, он старался не дрожать от холода. Ему было ужасно страшно... «Бобби», конечно же, скоро его обнаружат. Ему не оставалось ничего иного, как заплакать. Он привык, что жена всегда была рядом, и сам не мог принять никакого решения. Нужно было сразу пойти к ней и рассказать обо всем. Она, наверняка, поняла бы, потому что знала, что он не злодей, а свихнулся исключительно из-за малышки Филлис. Она бы защитила, его, защитила от всех. А что могли подумать Лонгхинс, Ларсон, Хелли и мистер Морган? Последний, должно быть, удивился больше всех, потому что в своей работе встречал множество таких же отвратительных случаев. От Филлис Стефену нужно было бы побежать в Ярд и вызвать старшего инспектора. Тот, быть может, догадался бы. Интересно, уже обнаружили труп Филлис? А кровь еще текла? Если газетчики были в курсе дела, вся улица уже, наверное, глазела на закрытые окна его квартиры, в которой Глэдис терзалась мыслью, как она прожила столько лет рядом с Человеком, способным на такую жестокость... Несчастная, она никогда не оправится от такого удара... Ее родственники, наверняка, порвут с ней. Скандал всех пугает; Что с ней будет? Откуда она возьмет деньги на питание, квартиру, отопление? Ох, лучше об этом не думать... Спать... спать... Дрожа, как в лихорадке, Стефен прислушивался к плеску воды в доке, она журчала, будто приглашая его. Там были забвение и сон. Если бы он был похрабрее, то перешел бы трудный рубеж и избежал расследования и насмешек! Он вышел из склада и направился к набережной Темзы, старался не попадать на свет. В лицо ему пахнуло репной свежестью, и он отступил назад.
***
Миссис Морис не могла спать. Она ждала. Она не могла понять, что же произошло у Филлис Балеброк. На мужа она сердилась не за то, что изменил ей, а за то, что недостаточно доверял и не пришел за помощью. За ним гнались. Все силы закона были брошены на преследование, и она не могла ему помочь. В этом была самая большая беда. В чем же смысл долгой, долгой совместной жизни, если в трудный момент вы не вместе? Глэдис Морис чувствовала, как ей овладевает чувство вины. Что-то в их семье было не так, раз Стефен изменил ей. Она всегда думала, что он счастлив, и если она ошибалась насчет душевного состояния своего мужа, то что могли понять в этом другие? Она вздрагивала каждый раз, когда слышала шаги на улице, и напряженно ждала, пока прохожий не удалялся от дома. Тогда она вздрагивала и снова замирала в ожидании. Она слышала бой часов каждый ночной час, до того как над крышей дома напротив стал заметен тусклый, грязноватый рассвет. Тогда она встала, чтобы погасить свет, и села снова. Где же Стефен? Она застонала при мысли, что он мог броситься в реку. Нет, он не должен это сделать! Улица просыпалась и потягивалась с обычным грохотом огромного города. С восточной стороны послышался глухой шум, простираясь все дальше, будто наводнение. Скрежет и стук мусорных ящиков звучали, как самые резкие ноты этой утренней симфонии, в которую один за другим вступали привычные звуки, сопровождающие те или иные действия человека.
