— А коли не страшно, то кто из вас проведет самую ночь Лугнасы на вершине холма?

И стало тихо. Спор — спором, а провести такую ночь на волшебном холме не хотелось никому.

И тогда поднялся на ноги Дэйвнэ. Священный шум колышимых ночным ветром камышей звучал в его ушах, и вкус первого поцелуя еще не растаял на его губах.

— Я, — сказал Дэйвнэ. — Я проведу ночь Лугнасы на вершине холма Кнох Гльойх.

И друг его Кайрид, сидящий у его ног, прошептал, глядя, как озерные волны трогают охапки прошлогоднего тростника на песчаном пляже:

— Кому, как не тебе, о брат мой Финн, встречать свадебное шествие Луга…

* * *

Багровая полоса заката таяла на западе ночного неба, и опаловая луна уже поднималась над горизонтом. Дэйвнэ снова улыбнулся, вспоминая вчерашний вечер. Было совсем тихо.

А потом — когда растворились в густой небесной синеве последние клочья багряного заката, и воссияла на северо-западе звезда Тараниса^[10] — почувствовал Дэйвнэ слабую, едва заметную дрожь, сотрясшую камень под его спиной. И тотчас еле слышимый, но явственный шум различили его уши. Был тот шум подобен грохоту десятков далеких боевых колесниц, и кликам большого воинства, шествующего на битву, и слиянью многих голосов, поющих песнь Славы. И холм задрожал; и Дэйвнэ, охваченный вдруг неясной радостью и чувством внезапного торжества, поднялся на ноги, и обернулся, и увидел…

…Прямо из воздуха ступали на вершину священного холма воины в сверкающих белой бронзой и красным золотом доспехах; и жены, облаченные в чудесные сияющие ткани; и прекрасные мальчики в пурпуровых накидках, несущие дроты воинов; и белокожие девочки в белых одеяниях, шествующие за женщинами с серебряными чашами в руках. А впереди всех ступал величественный одноглазый воин в синем с серебром плаще и с сияющим копьем в левой руке. Стройная, как ива, девушка в белоснежных одеяниях двумя своими тонкими руками сжимала правую его руку, затянутую в серебряную перчатку. Дэйвнэ не мог — а если б и мог, то не посмел бы — разглядеть ее лицо, но почувствовал, что девушка эта бесконечно прекрасна, как прекрасен ночной звон воды в камнях ручья, или свет луны на травах летних лугов, или шум дубовых ветвей под полуночным ветром…

Он стоял, целиком отдавшись созерцанию того действа, что разворачивалось перед его глазами, и забыв обо всем на свете, когда взгляд его пал на одну из женщин, сопровождавших свадебное шествие великого бога Луга. Стройный стан, огненно-рыжие волосы, ярко-зеленые глаза — нет, не внешнее привлекло внимание Дэйвнэ к этой спутнице Луга что-то иное. И сама она, словно почувствовав на себе взгляд смертного, обернулась к стоящему у камня Дэйвнэ… И вдруг сбила шаг, и рука ее метнулась было к приоткрывшемуся рту, и едва различимая улыбка радости озарила ее лицо…

…Словно некое движение передалось всей процессии, и все идущие замерли, повинуясь жесту шествующего впереди великого Луга…

Медленно — внутри себя Дэйвнэ успел бы сосчитать до тысячи — очень медленно обратил великий бог лицо в сторону священного камня, у которого стоял мальчик. Покойным жестом выпростал он свою правую — серебряную — руку из рук невесты и благословляющим жестом простер ее к Дэйвнэ.

— Ступай пока, о Финн, — негромко произнес он, но вселенским громом прозвучали эти слова для маленького Дэйвнэ, упавшего на колени от звуков голоса великого бога.

И пала тьма.

7

Лейнстер, озеро Лох Ринки

конец лета года 1464 от падения Трои

Было холодно — внезапно грянувшие с востока тучи закрыли солнце, и моросящий дождь с самого утра пятнал грязно-серые воды озера. Они сидели под зелеными сводами рябиновой рощи на высоком озерном берегу: сам Дэйвнэ, и Кайрид по правую руку от него, и Грайнэ по левую, и все мальчишки, собиравшиеся здесь, у Лох Ринки. Коротким детским ножом терзал Дэйвнэ ореховый прут, покрывая его знаками Огама; изо всех, кто был рядом с ним, только друг Кайрид мог бы разобрать наносимые им на дерево знаки, и потому не стесняясь доверял Дэйвнэ ореховой древесине свою любовь к девушке, что сидела сейчас совсем рядом с ним — так, что локоть Дэйвнэ задевал изредка ее локоть…

…Дэйвнэ было хорошо. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он провел ночь на вершине Кнох Гльойх и вернулся с волшебного холма невредимый, но молчаливый. Он никому не сказал ни слова о том, что было с ним там, но мальчишки с Лох Ринки быстро дополнили этим подвигом список деяний Дэйвнэ Финна, и Грайнэ, узнав об этом, посмотрела на него почти с восхищением…

…Вдруг ощущение тревоги — нет, более того, — опасности! — пронзило самое существо Дэйвнэ. Не понимая, что происходит, он отложил ножик, и огляделся. Все было спокойно, но сквозь монотонный шум ударяющих о листву капель дождя уловил он звук шагов.

Дэйвнэ поднялся.

— Сюда идут, — тихо сказал он.

Мальчишки пожали плечами: мало ли кто может идти лесной дорогой.

А спустя чуть времени вышли на поляну, где сидели Дэйвнэ и его друзья, воины в тяжелых, набухших дождевой влагой плащах. Трое из них выступили вперед, сверкнув золотом фибул^[11] и блях у воротов плащей и в мокрых волосах. Улыбнулся ставший посреди огромный воин с изувеченным ожогом лицом.

— Вот мы и встретились, сын Кумала.

— МакМорна… — прошептал кто-то из мальчишек, узнавший на одежде воинов цвета и обереги клана сынов Морны.

Дэйвнэ стиснул в руках ореховый прут с поэмой.

— Пора, — сказал Голл МакМорна.

Воины позади него подняли тяжелые короткие копья и с криком метнули их в единственного сына ушедшего Вождя клана МакБайшкнэ.

Но словно серебряная рука мелькнула на миг перед грудью Дэйвнэ, и посланные умелыми руками копья миновали его незащищенное тело, и, вырвав два коротких всхлипа, приковали к мокрой земле Грайнэ, дочь деревенского старосты, и Кайрида, ученика Мунстерской Школы Бардов.

Дэйвнэ замер, уже понимая, что произошло, но еще не смея обернуться. Все затихли вслед за ним; и тогда Дэйвнэ, чувствуя падающую с небес непоправимость случившегося, посмотрел на застывшее тело Грайнэ, на ее лицо, исковерканное предсмертной судорогой боли, на лицо Кайрида, в чьих распахнутых мальчишечьих глазах еще стыло недоумение.

И тогда взгляд его обратился к МакМорна.

И Дубтах — друид, бывший с воинами сынов Морны, — рухнул наземь, зажимая руками глаза, во дно которых навечно впечатался алый столб пламени Силы, взметнувшийся над головой Дэйвнэ сына Кумала.

И черным цветом отчаянья отсвечивали языки огня, охватившего дух Дэйвнэ.

С неистовым криком поднял Дэйвнэ ореховый прут с начертанной на нем любовной поэмой и метнул его во врагов. И самое время потеряло свою суть, повинуясь его воле; и тот несчастный из людей МакМорна, что оказался на пути воли Дэйвнэ, медленно — медленно — видел, как тонкий, не толще пальца, прут касается его груди, входит в его плоть, раздвигая ребра, рвет мускулы сердца…

И когда он упал, с хрипом стискивая проткнувший его насквозь тоненький прутик, ломающийся в его руках, и время снова обрело свое естество, не было уже на поляне светлого рябинового леса мальчика по имени Дэйвнэ.

Но далеко-далеко в лесных дебрях рыдал, преклонившись к замшелому пню, последний воин и последний маг разгромленного четырнадцать лет назад клана МакБайшкнэ.

ГЛАВА 3

ПУСТЫНЯ ОТЧАЯНЬЯ

1

Лейнстер, лес Килль Энайр

конец лета года 1464 от падения Трои

Солнце уже склонялось к закату, и лучи его, рассеченные стволами деревьев, длинными косыми полосами ложились на влажную после дневных дождей почву, когда мальчик поднял, наконец, голову от лежащих на пне рук и огляделся.

Ветер давно стих, и было совсем тихо, только чуть слышно щебетали в лесной глуши редкие птицы. Ни дороги, ни тропы не было поблизости, и мальчик недоумевал, как оказался здесь, вдали от берегов озера Лох Ринки, прежде чем вспомнил рассказы Лиа Луахрэ о возможности путешествий сквозь Кромь — кромешный мир, «подпол» реальности. Возможно, в другое время его порадовала бы вновь обретенная чудесная способность, — в другое время, но не сейчас.