«Всивс», — полетели ракеты. «Бах-ба-бах», — примерно через секунд сорок начались разрывы. И после свист «улётов» смешался с грохотом «прилётов». Пятьдесят ракет, чуть меньше половины от всего запаса, были выделены на этот бой.

Хотелось бы мне взглянуть на де Дье Сульта, когда он наблюдал за странно шипящими и извергающими пламя предметами в воздухе, которые обрушивались на его воинов. А выйти из каре его солдаты не могли из-за рядом маячивших моих кавалеристов. Знал ли мой оппонент о существовании ракет? Уже как полвека такое оружие было знакомо англичанам.

Ракеты полетели, с полуверсты они били почти туда, куда и оказывались направлены. Не сильно били, особенно при таких не самых малых размерах. Куда там до РСЗО, даже системы Град. Но всё равно это выглядело завораживающе, необычно, отчего страшнее, чем более эффективный удар хорошей артиллерии.

Эх, сюда бы пироксилин… Когда там мои задания будут выполнены, и мы подойдём к созданию бездымного пороха, пироксилина и, чем чёрт не шутит… атомного оружия? Нет, как раз с таким даже чёрт шутить не станет, а вот с динамитом может и позабавиться. Химия… химия… Не хватает мне химиков. Или такие, как Захаров, который сильно гордый, и пока не пнёшь, работать не станет, или как бонзы, сидящие в Академии Наук и считающие, что всё, что нужно для себя и для Отечества, они уже выполнили. Как там поживает Авогадро? Он же вроде как итальянец и должен вот прямо сейчас не только жить, но и активно творить [живёт и здравствует в Турине].

— Есть ракета от сводного отряда! — доложил мне мой человек, отвечавший за связь.

— Шах и мат, мсье Инсульт, — рассмеялся я.

Переоценил я своего противника. И когда я понял, что сражение нами уже выиграно, достаточно было бы даже направить всю свою кавалерию на врага, а оставшимися егерями, стрелками и фургонами ударить по деморализованной вражеской артиллерии, мне даже стало чуточку страшно.

Нет, не за жизнь я боялся или даже потери, я отчего-то испугался тех разговоров, которые возникнут после боя. Так жёстко заставлять всех копать укрепления и не использовать их в последующем… Мало кто будет доволен, что его изнурительный труд оказался бессмысленным. Дать что ли приказ на отступление к окопам? Нет, неприятель не пойдёт в атаку, напротив, воспользовавшись паузой, попробует уйти, чтобы осмыслить, что произошло, и как с этим бороться. И тогда того заслона, который сейчас должен был подготовить Контаков в тылу противника, не хватит, чтобы сдержать ещё большее войско де Дье Сульта.

— Бах! Бах! — выстрелы французской артиллерии известили меня, что сражение, может, и выиграно, но это пока только наиболее реальная перспектива, нужно бой ещё закончить.

Стреляли всего не более семи вражеских орудий, и я отдал приказ своим стрелкам убрать эту оплошность. Именно своим, так как они обучены были таким трюкам.

И вот, когда ещё уходили последние наши ракеты, сотня стрелков, облачённых в камуфлированную одежду, стала подбираться к вражеским пушкам на левом фланге противника. Делали это ползком, способом, который пока ещё не получил название по-пластунски. При этом бойцы сотни были разбросаны по немалой площади, чтобы минимизировать результаты обстрелов артиллерии врага, если подобное случится. Но французские пушки стремились бить по ракетчикам, и я с горестью отметил, что два расчёта были уничтожены. Четыре человека уже можно писать в потери. Что ж… Быть воином — жить вечно!

Французы откатывались, даже не подбирая своих раненых, стараясь сохранять боевые порядки в виде каре. Я понимал, что именно хочет сделать мой оппонент, который никак не желал выкидывать «белый флаг». Он затеял перегруппировку и хотел пополнить из резерва свои части, понёсшие потери.

Подошла ближе и наша конница, калмыки стали расстреливать из луков республиканцев. И пусть не все стрелы долетали до скопления врага, находящегося в шагах шестистах или чуть меньше, но были и умельцы или же владельцы отличных луков, которые добивали до неприятеля.

Мои стрелки, подкравшись к левофланговой вражеской артиллерии, начали отстреливать пушечную прислугу, и пушки на этом участке вмиг замолчали. Плотность огня стрелков, как и меткость, были таковыми, что никто из французских артиллеристов не мог и головы поднять. И тогда я решился на ещё один финт.

— Артиллеристов ко мне! — приказал я.

В таких условиях, когда вражеские пушкари не могли стрелять, а охранения у них было хлипким, я принял решение броском захватить орудия на левом фланге, которые заставили замолчать мои стрелки. Это нужно сделать, пока противник не понял, что именно происходит, и не направил к своим артиллеристам ещё больше поддержки пехоты. А после оттуда очень удобно было бы ударить по оставшейся французской пехоте. Французской картечью по французской плоти.

Несколько завязла в бою моя кавалерия. Вернее сказать, оказалась слишком близко, и французы неожиданно и для меня сделали рывок вперёд на конницу, при этом чуть ли не бежали и почти сохранили свои каре. Отчаянная атака, которая, наверное, была вызвана раздражением командующего-республиканца, который уже мог грызть от бессилия ногти.

Казаки с персами, не ожидая такой вот прыти и, вообще, казалось, самоубийственной атаки, не сразу сориентировались, чтобы организовать отпор. Вскоре моя кавалерия чуть откатилась назад, но продолжала пробовать обстреливать французов из луков с дистанции.

Вражеские пушки на правом фланге молчали. Так вышло, что у них целей и не было, а бить по русской кавалерии они могли только ядрами и с опаской попасть в своих. Да, и от ракет именно правый фланг неприятеля пострадал более левого.

Через полчаса на левом фланге показался стяг нашего сводного отряда. Они взяли позиции и захватили более двадцати орудий неприятеля. Жаль, что у меня расчётов только на семь пушек, и то это воины, которые, вообще не являясь артиллеристами, просто знали, как управлять орудиями. Вот они туда и побежали, чтобы попрактиковаться ещё и с французскими пушками.

— Бах! Бах! Бах! — загрохотали французские же орудия, бившие своих же уже бывших хозяев.

Одновременно я приказал начать наступление по всему фронту, лишь сторониться правого фланга, куда была направлена часть стрелков, чтобы повторить то, что было сделано на левом крыле сражения, или не позволить французским артиллеристам вольготно заряжать орудия и стрелять из них.

Натиск! Напор! С криком «Ура» вперёд в штыковую пошли егеря. Всё же я поэт… Егеря били по центральному французскому каре, а кавалерия держала в напряжении правое каре. Левое же построение распалось. Именно туда прямой наводкой била теперь уже русская, моя, артиллерия.

Де Дье Сульта ввёл в бой свой последний резерв, батальон пехоты. И случилась та самая штыковая мясорубка. Вот только у французов не было тут шансов. Мои стрелки… Они не лезли в пекло рукопашной, но отстреливали французов десятками, переводя свой список уничтоженного врага уже на сотни.

И в этот момент в гущу схватки не вошли, а именно врубились калмыки, рядом персы, не отставали и казаки. Начинался разгром, уже не смерть в бою, а казнь французов. Многие республиканцы поспешили бросить оружие и показать поднятыми вверх руками, что они сдаются. Не так чтобы и часто воины моего отряда замечали, что враг готов к плену. В пылу сражения лучше рубануть противника, чтобы он не ударил в спину, чем разбираться, кто тут сдаётся, а кто и хитрость военную применяет.

Французы побежали. Все, и те артиллеристы, что были на правом фланге, не зевали, покидали свои орудия, даже не удосужившись забить их. Да и кто бы им дал это сделать, если все пушки были уже в прицелах стрелков.

Через минут двадцать мы, преодолевая один заслон за другим, которые выставлялись противником для замедления преследования, услышали взрывы, а после и частую стрельбу. В бой вступил Контаков со своим отрядом. Николя Жан де Дье Сульт, раненный в ногу, выбросил белый флаг и приказал своим солдатам сложить оружие. Сражение было выиграно. Моё третье сражение.