Наконец, он затормозил у моего дома.

– Ты знаешь, я знаю, нет, я абсолютно точно уверена, что Бубон не мог...

– Иди спать, Ася, – оборвал меня Константин. – Голова трещит от всего этого. Завтра будем решать, что делать, а пока – спать! – Он помахал мне рукой.

Я вышла, но вдруг вернулась и наклонилась к окну.

– Костя, Милда разбилась! Тебе не больно? Не страшно? Ты так спокоен... А говорил, что любишь ее.

Он не удивился моему глупому пафосу и напору. Пожав плечами, ответил:

– Не знаю, Ась. Я ничего не чувствую. Все это будто не со мной происходит. Может быть, завтра я проснусь, и у меня отчаянно заболит сердце, а сейчас... – Он снова пожал плечами и опять помахал мне рукой.

Я пошла к подъезду, ощущая босыми ногами еще не остывший после дневного зноя асфальт.

...Сквозь сон я слышала, как рояль играл что-то печальное. Мне снилось, что бабка сошла с афиши и, дирижируя перед роялем, одними губами шепчет: «Пьяно, пьяно! Асечка спит! Пожалуйста, пьяно!!.»[3]

Ранним утром меня разбудил звонок. Плохо соображая, я пошла открывать. Не глянув в глазок, распахнула дверь. На пороге стоял респектабельный, гладковыбритый господин в хорошем костюме.

– Вы Ася Борисовна Басова? – вязким басом поинтересовался он, разглядывая меня с головы до ног.

– Да. Это я.

– Тогда это вам. – Он протянул мне пакет.

Я заглянула в него, там оказались вещи, оставленные мной вчера в номере богатенького корейца: босоножки, сумка, розовый топик, мобильник.

– Спасибо, – пробормотала я. – Очень любезно со стороны вашего южнокорейского друга...

– Хен Ён Хо просил вам передать эти вещи, и еще вот это! – Мужик сунул мне в руку бархатную коробочку.

Насколько я знаю, в таких дарят ювелирные украшения.

– Откуда Хен знает мой адрес?

– Ну, во-первых, – самодовольно сказал господин в хорошем костюме, – нет ничего, чего Хен Ён Хо не смог бы узнать, а во-вторых, в вашей сумке оказался ваш паспорт, а там, сами понимаете...

– Мне не нужно ничего, кроме моих вещей, – я сунула коробочку в карман его пиджака.

– Берите, берите! Все девушки этого города душу продадут за такое колечко!

Коробка опять оказалась в моих руках.

– Заберите! – Я снова впихнула коробку мужику в карман.

– Нет уж, возьмите! И хорошенько подумайте над предложением Хен Ён Хона стать его переводчицей!

– Вы в своем уме?! Я педагог по образованию!

– Это неважно. Хен Ён Хон хочет видеть в качестве своей переводчицы вас и только вас!

– Я не знаю корейского языка!! – заорала я.

– А оно ему надо? То есть, я хотел сказать, что это вовсе необязательно – знать корейский язык. Кто его знает-то? Я научу вас паре-тройке простых выражений: здравствуйте, до свидания, очень приятно, всего доброго...

– Вот сами и переводите! – Я попыталась захлопнуть дверь, но гонец подставил ногу и горячо зашептал в образовавшуюся щель:

– Я бы и переводил, но господин Хен хочет вас!

– Вот именно – хочет! – зло прошептала я в его холеную рожу.

– Все девушки этого города гордились бы этим!

– Да идите вы со своими девушками! Я не все!

– Нет, вы не понимаете...

– Все я очень хорошо понимаю!

– Нет, ничего вы не понимаете! Эта желторылая обезьяна уволит меня к чертовой матери, если я не уговорю вас! А у меня мама, жена, двое детей, дедушка-инвалид и любимая девушка!

– А-а! – Я захохотала. – Так вот в чем причина вашего рвения! Вы боитесь потерять тепленькое местечко!

– Боюсь! И не стыжусь этого! У меня ведь нет таких синих глазок, розовых губок, и тощеньких ножек!! Заберите! Заберите немедленно! – К моим ногам упала коробочка из черного бархата. Я выпнула коробку в подъезд и снова подналегла на дверь. Мне почти удалось закрыть ее, мешала только розовощекая морда, торчавшая у косяка. Придавить ее у меня не хватало духа.

– Господи! Ну, возьмите вы это кольцо! Ну что вам стоит?!! Возьмите и скажите «Подумаю!»

Он точным пинком отфутболил коробку в квартиру.

– Я не продаюсь! – с пошлым пафосом выкрикнула я.

– Если честно, то я не понимаю, что эта желторы... этот Хен нашел в вас! Ни рожи, ни кожи. – Он убрал ногу, дверь закрылась, коробка осталась в квартире.

– Я передам Хен Ён Хону, что вы рассматриваете его предложение! – крикнул гонец.

– Передайте ему, чтобы он на шел в... к... на... – У меня еще не было в жизни столь настоятельной потребности послать кого-нибудь, я не знала, как это делается, поэтому целомудренно замолчала.

– Ну, это вы ему сами скажите! А я умываю руки! – проорал из-за двери гонец.

– Имейте в виду, я выброшу его подарок в окно! – крикнула я, но в ответ услышала только удаляющиеся шаги.

– Вот вляпалась! – самой себе прокомментировала я утреннюю заварушку и подняла коробочку.

На черном бархате лежало кольцо из белого золота с безвкусно большим бриллиантом. Утреннее солнце, атаковавшее окна, распускалось в нем миллионом огней – холодных, надменных, опасных.

Выбрасывать кольцо в окно расхотелось, я надела его на палец, пошла в гостиную и показала бабке.

– Бабуль, говорят, у меня ни рожи, ни кожи, – пожаловалась я ей.

Бабка, никак не отреагировав на мое обращение, с портретной надменностью смотрела куда-то мимо меня.

– Ну и ладно, – обиделась я. – Не хочешь общаться со мной и не надо!

По Жулю было не видно, что с утра у него отчаянно болело сердце... Он выглядел выспавшимся и свежим.

Мы закрыли контору на ключ и собрались в кабинете шефа на совещание.

– Значит так, я займусь Милдой, – сказал Константин, закуривая. – Попытаюсь досконально восстановить картину происшествия, опрошу возможных очевидцев, поговорю с коллегами, подругами, журналистами, расспрошу наших ребят, которые устанавливали щит и поджидали ее неподалеку от места происшествия. В общем, выясню всю подноготную и попытаюсь узнать, куда делась подруга, которая должна была находиться с ней рядом в машине. Да, и поговорю с участниками вечеринки, на которую они спешили. Ты, Нарайян, поедешь в гостиницу «Апофеоз» и, используя все свое невероятное обаяние, расспросишь горничных, охрану, администратора и всех, кого сочтешь нужным об убийстве этого Ебл... Ибл...

– Подъяблонского, – подсказала я.

– Да. Только жвачку выплюнь и наушники из ушей достань. А ты, Ася, займись Лавочкиным. Это на данный момент самый беспроблемный клиент. Вот тебе его визитка, он работает массажистом в фитнес-клубе «Атлант». Только не перепутай – «Ат-лант»! Узнай где он и что с ним. Он как в воду канул! Сам не объявляется, на звонки не отвечает и даже смонтированные фото у постели умирающей мамы не забрал у Нарайяна. На работе говорят, что он давно не появлялся, даже грозятся уволить. Что-то мне это не нравится. Разузнай все, что сможешь, если надо, найди этих его Наташек и Дашек. Нужно убедиться, что хотя бы с ним все в порядке. Пока этот Пудо... Пидо...

– Педоренко, – опять подсказала я.

– Тьфу, да что за фамилии у людей! Да, пока этот следователь, не накопает что-нибудь лишнее раньше нас. Мы должны разобраться в ситуации первыми. Почему он считает, что наши клиенты и ограбление как-то связаны?! Надо разбить его версию в пух и прах! Ну все, по коням! Встретимся завтра, здесь, в это же время. – Жуль встал, давая понять, что совещание наше закончено.

Я еще раз внимательно на него посмотрела, но не увидела никаких следов душевных страданий. Рубашка хрустящей свежести, выбритые гладкие щеки, хорошо причесанные волосы, привычный, ненавязчивый запах парфюма и глаза – веселые, зеленые, манящие к далеким, заманчивым путешествиям.

Мой Трубадур. Собака, осел, петух, повозка и я, твоя Трубадурочка...

Было одно дело, которое я собиралась сделать самостоятельно, без распоряжений Константина Жуля. Прежде чем заниматься сердечными делами Лавочкина, я решила попытаться найти Бубона и поговорить с ним. Идея, конечно, была бредовая, учитывая, что вся милиция в городе охотилась на него, но почему-то у меня зародилась надежда, что я найду клоуна первой. Ведь меня ему не надо бояться. Может, он оставил в своем жилище какой-нибудь знак, который пойму только я? Может, найду Корчагина? Или повозку. А в ней мешок с десятью миллионами рублей. Может, все это была шутка, охранники живы, деньги фальшивые, а в нашем городе просто снимают какое-нибудь реалити-шоу под названием «Голливуд отдыхает»?.. В общем, бредовые мысли роились в моей блондинистой голове, но я твердо решила наведаться в гости к Бубону. Загвоздка была в одном – я не знала, где он живет.