Правда, известный процент, по моим тогдашним взглядам, нужно было стрелять на месте.
Здесь же все время были полумеры.
Сперва вымотают, держат под конвоем, голодом, люди не видят ничего хорошего – воспитываются большевики. Их вызывают на фронт, они идут и переходят к красным. […] Отношение к пленным – был очень важный вопрос, и будь на него обращено должное внимание, то снежный ком, начатый в Архангельске, мог налепить на себя всего мужика вплоть до Петрограда». Интересно, что «катить снежный ком на Москву», основываясь на губернском патриотизме, планировал в 1920–1921 гг. и Б.В. Савинков, однако же не преуспев в этом, несмотря на антибольшевистское настроение деревни.
Бессонов продолжал:
«Я видел коммунистическую партию, сплоченную, дисциплинированную, ворочащую всем в России, и мне казалось, что для того, чтобы бороться с ней, нужно противопоставить ей в стане белых такую же плотную, крепкую организацию. Взять сколок с коммунистической партии, объединить самый лучший, честный, стойкий, порядочный элемент России – рядовое строевое офицерство, положить его в основу и начать лепить противокоммунистическую организацию. К этой основе нужно приблизить солдат, часть из них принимая в организацию. От нее поставить комиссаров к Генер. штабу, да и вообще к штабам.
Привлечь всю организацию к участию в контрразведке. Одним словом, создать организацию по типу коммунистической партии, но с иной идеологией.
Я рассматривал тогда рядовое офицерство как нечто целое. Война кончится, и весь этот лучший элемент не уклонившихся от войны, наиболее порядочных, стойких, честных людей, своей жизнью защищавших Россию, будет выброшен на улицу без средств, без образования, без заработка, образуя собой класс интеллигентного пролетария, до которого никому никакого нет дела».
Он очень хвалит начальника разведывательного отделения Генерального штаба полковника Л.В. Костанди, с характерной деталью: «Это был один из тех немногих офицеров Ген. штаба, которые, пройдя Академию, не отошли от офицерской среды»45. В очень близкой тональности рассуждал и полковник В.К Манакин, стараясь реализовать проект народной армии.
Белый генерал-возвращенец Е.И. Достовалов довольно саркастично описывал казус с Генерального штаба полковником Александровичем, который может оказаться и офицером Саратовского корпуса: полковник с такой фамилией в корпусе известен, но для идентификации нужны дополнительные данные. Итак: при отступлении, южнее Ростова «в вагоне столовой штаба Добровольческого корпуса по какому-то случаю был товарищеский ужин чинов штаба. Полковник генерального штаба Александрович громко заявил, что „Единая Неделимая Россия“ умерла. Будущее принадлежит Федеративной России – и предложил тост за будущую Федеративную Россию. Тост был встречен молчанием и недоумением. Слово „федеративная“ у нас почти запрещалось к произношению. Это слово имелось в официальном названии государства у большевиков.
Дня через два телеграммой начальника штаба Главнокомандующего полковник Александрович был объявлен неблагонадежным, взят под надзор и откомандирован в резерв. А еще через два месяца, в Крыму, в том же штабе Главнокомандующего уже имелся генерал Кирей, специально ведавший вопросами сношений с Украиной (слово, которое тоже не произносилось при Деникине), с которой мы добивались союза и налаживали добрые союзнические отношения с самостийным Петлюрой, казачьими государствами, всевозможными разбойничьими атаманами, кишевшими в Днепровских плавнях и на Украине, ставившими главным условием союза с нами „деньги и автономию“.
Полковник Александрович снова был призван к деятельности и разыскал в плавнях и на Украине много старинных друзей Врангеля, а слова „федеративная“ и „Украина“ получили гражданство. […] А умиравшие два месяца тому назад офицеры и солдаты за „Единую, Неделимую“ теперь умирали за „Федеративную“ и за „Хозяина“»46. Достовалов демонстрирует этим примером легкость любых политических разворотов при непривычке и неспособности массы офицеров мыслить политическими категориями.
В дальнейшем поиски нового типа руководящего лица стали одной из важных задач политической мысли. Об этом писал в своем эссе, подготовленном в заключении, и такой выдающийся мыслитель, как о. П. Флоренский: «Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывезти человечество из тупиков и болот, потому что тут речь идет не о выяснении того, что уже есть, а о прозрении в то, чего еще нет. Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого [склада]. Это лицо, на основании своей интуиции, пусть и смутной, должно ковать общество. Ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми, но необходима […] гениальная воля, – воля, которая стихийно, может быть даже не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории. Как суррогат такого лица, как переходная ступень истории появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Исторически появление их целесообразно, поскольку отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентских и подобных предрассудков, поскольку дает намек, как много может сделать воля. Но подлинного творчества в этих лицах все же нет, и надо думать, они – лишь первые попытки человечества породить героя. Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели. Все права на власть […], избирательные, (по назначению) – старая ветошь, которой место в крематории. На созидание нового строя, долженствующего открыть новый период истории и соответствующую ему новую культуру, есть одно право – сила гения, сила творить этот строй. Право это одно только не человеческого происхождения и потому заслуживает название божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры – диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества»47. В очень близких выражениях писала и передовая статья газеты Русского зарубежья «Русский стяг», которую издавал один из командиров полков в Саратовском корпусе генерал-майор П.В. Черский[1]. Газета провозглашала лозунг «Вера Православная, Царь Самодержавный, Россия русская» и предлагала в редакционной статье следующую декларацию: «Придет час, и мы выдвинем из рядов наших русского Муссолини, еще более великого силой духа и твердостью убеждений, чем его итальянский предтеча. Эпоха вероломного разрушения и головокружительных падений требует для воссоздания всего нами утраченного уже не людей, а легендарных титанов седой древности. На глазах наших происходит современная переоценка ценностей, крушение еще недавно модных политических доктрин и возвращение к старым испытанным идеалам человечества. Выродившаяся аристократия крови уступает свое место нарождающейся аристократии духа, а безбожного и преступного „героя дна“ медленно сменяет средневековый „рыцарь без страха и упрека“». Нет места соглашательству, нужно в принципиальных вопросах быть монархистом больше, чем сам король, – так продолжал свою мысль автор редакционной статьи. В редакции газеты состоял известный поэт-монархист С.С. Бехтеев48. О Черском вспоминал соратник генерала Я.А. Слащова полковник М.В. Мезерницкий: командир Таганрогского полка «выгнал вон г.г. помещиков», явившихся к нему предлагать деньги за помощь в возвращении разобранного крестьянами скота49. Н.А. Раевский описывал подобную сцену с участием А.В. Туркула. Офицеры, выдвинувшиеся в боевом отношении в Гражданскую войну, отнюдь не были реставраторами и старались искать новые пути национально-государственной консолидации. Большевики годами боялись «красного Бонапарта», члены НТО строили надежды на условном «комкоре Сидорчуке», который выдвинется в нужный момент.