- Нет, конечно, ты не счастлива,- перебивает Баллард. - Но чувство, которое ты испытываешь, вероятно, ближе всего к счастью из всего, что тебе доводилось когда-нибудь переживать. Так что ты принимаешь его за счастье, ты повсюду ищешь стрессы, как можно больше стрессов. Это - психологическая наркомания, Лени. Ты сама напрашиваешься. Ты всегда напрашиваешься сама.
«Я сама напрашиваюсь… Баллард читала, Баллард знает: жизнь - просто электрохимия. Бесполезно объяснять, каково это. Нет смысла объяснять, что есть вещи много хуже, чем побои. Хуже даже, чем когда тебя прижимает и насилует собственный отец. Бывают промежутки, когда ничего не происходит. Когда тебя оставляют в покое, и ты не знаешь, надолго ли. Ты сидишь за столом напротив него, заставляешь себя есть, пока изуродованное нутро пытается кое-как затянуться, и он треплет тебя по головке и улыбается тебе, и ты знаешь, что передышка уже слишком затянулась, что он придет к тебе этой ночью, или назавтра, или, может быть, через день.
Ясно, я напрашивалась. Как еще я могла с этим покончить?»
- Слушай, - говорит Кларк. Голос у нее дрожит. Она глубоко вдыхает и начинает заново: - Ты совершенно не права. Совершенно. Ты нисколько не понимаешь, что происходит.
Но Баллард качает головой:
- Очень даже понимаю, Лени. Ты пристрастилась к боли, и ты выходишь отсюда и дразнишь Разлом: «Ну-ка, убей меня!», и рано или поздно он убьет, как ты не понимаешь? Вот почему тебе нельзя здесь оставаться. Вот почему нам надо отправить тебя наверх.
Кларк встает.
- Я не вернусь туда.
Она поворачивается к переборке. Баллард тянется к ней.
- Подожди, дослушай до конца. Это еще не все. Кларк сверху с полным безразличием смотрит на нее.
- Спасибо за заботу. Но я выхожу, когда мне вздумается.
- Если ты сейчас уйдешь, ты сама себя выдашь. Они же за нами наблюдают! Неужели ты еще не додумалась? - Баллард говорит все громче. - Слушай, они все про тебя знают! Они и искали кого-нибудь вроде тебя! Они нас испытывают, они еще не уверены, какой тип личности больше пригоден для работы здесь, на глубине, вот они и следят и ждут, кто первым сломается! Вся программа еще на стадии эксперимента, ты что, не понимаешь? Все, кого они послали вниз: ты, я, Кен Любин и Лана Чанг - всех нас хладнокровно испытывают…
- И ты завалила экзамен, - тихо бормочет Кларк. - Понимаю…
- Они нас используют. Лени, не ходи туда!
Пальцы Баллард тянутся к ней, как присоски осьминога. Кларк отталкивает их. Она отпирает замок и толкает переборку в сторону. Она слышит, как за ее спиной вскакивает Баллард.
- Ты больна! - кричит она.
Что-то бьет Кларк в затылок. Она вылетает в коридор и растягивается на полу. Одна рука застревает в переплетении трубок. Больно.
Она перекатывается на спину и, защищаясь, вскидывает руку. Но Баллард просто перешагивает через нее и бежит к кают-компании.
«Я не боюсь, - отмечает Кларк, вставая на ноги. - Она меня ударила, но я не боюсь. Странно…»
Где-то близко слышно, как бьется стекло. Баллард в кают-компании вопит:
- Эксперимент закончен! Вылезайте, сраные шпики! Кларк проходит по коридору, шагает в дверь. Осколки
зеркальной стены висят в раме, как огромные рваные сталактиты. Пол засыпан осколками.
Со стены, из-за разбитого зеркала, во все углы комнаты глядят «рыбьи глаза» объективов.
Баллард смотрит прямо в них.
- Вы меня слышите? Я больше не играю в вашу дурацкую игру! С меня хватит!
Кварцитовые линзы отвечают ей бесстрастным взглядом.
«Значит, ты была права, - думает Кларк. Она вспоминает завешенное простыней зеркало в каюте Баллард. - Ты их вычислила, ты нашла камеры в своей каюте, и, Баллард, милая моя подружка, ты ничего мне не сказала.
И давно ты знаешь?»
Баллард оборачивается и видит Кларк.
- Да, ее вы сумели одурачить, - рычит она в «рыбьи глаза». - Да ведь она же ненормальная! Не в своем уме! А мне на все ваши проверочки плевать!
Кларк направляется к ней.
- Не называй меня ненормальной, - говорит она абсолютно ровным голосом.
- А ты и есть ненормальная! - кричит Баллард. - Ты же больная! Потому ты здесь и оказалась! Им твоя болезнь на руку, им это и нужно, а ты уже так далеко зашла, что не видишь! Ты прячешь все за этой своей маской, засела там, как какая-то устрица-мазохистка, и ждешь, чтобы тебя стали мучить… и напрашиваешься!
«Раньше так и было, - соглашается Кларк, пока ее руки сжимаются в кулаки. - Странное дело… - Баллард пятится от нее; Кларк шаг за шагом наступает. - Пока я не оказалась здесь, внизу, я и не знала, что могу дать сдачи. Что могу победить. Меня научил этому Разлом, а теперь и Баллард тоже…»
- Спасибо, - шепчет Кларк и бьет Баллард кулаком в лицо.
Та опрокидывается назад, налетает на стол. Кларк спокойно делает шаг вперед. В осколке зеркала мелькает ее отражение: кажется, ее глаза под линзами чуть ли не светятся.
- О господи,- скулит Баллард.- Лени, мне очень жаль… Кларк стоит над ней.
- А ты не жалей, - говорит она.
Она рассматривает себя как некую схему взрывного устройства с аккуратными подписями на каждой части. «Столько-то частей злости, - думает она, - столько-то ненависти. Столько-то желания на ком-нибудь отыграться».
Она смотрит на скорчившуюся на полу Баллард.
- Думаю, - говорит Кларк, - я начну с тебя.
Но лечебная процедура заканчивается прежде, чем она успевает как следует разгорячиться. Кают-компанию внезапно заполняет звук - пронзительный, повторяющийся, смутно знакомый звук. Кларк не сразу, но вспоминает, что он должен означать. И опускает занесенную ногу.
В отсеке связи звонит телефон.
Жаннет Баллард сегодня отправляется домой. Батискаф целый час шел вниз сквозь полуночную тьму. Сейчас он виден на мониторе, как большой жирный головастик, спускающийся к причальному доку «Биб». Звонко отдается и замирает в станции звук механического совокупления. Люк над головой открывается.
В него пролезает сменщик Баллард. Он почти целиком затянут в «кожу», с лица смотрят глаза без зрачков. Но перчатки сняты, и «кожа» на предплечьях отстегнута. Кларк видит тонкие шрамы на его запястье и улыбается про себя.
«Интересно, - думает она, - была у них наверху припасена вторая Баллард, на случай, если бы я не сработала?»
