Что ж, трепещите, университетские стены! Едет к вам бывший королевский пехотинец, а ныне без пяти минут знатный торговец Дрю Ормандо!

Девять часов я трясся в этом проклятом дилижансе, задница, по ощущениям, как отбивная доска. Сама карета древнее, чем руины перволюдей, вся перекошенная, скрипит, осыпается, отовсюду сквозит. Попутчики пол дороги храпели, пол дороги болтали без умолку. На бродах хотя бы ноги размял, перекусил, что матушка с собой положила. А как только на паром сел, так, как назло, ветер поднялся и дождь зарядил.

В общем, погода отвратительная, состояние мерзкое, настроения нет. Еще и мысли всякие покоя не дают, зудят и зудят, аж уснуть не могу. Словно какой-то червячок в голове шепчет: Зачем тебе эта учеба? Ты действительно видишь себя торговцем? Действительно хочешь заниматься тканями, красками, считать доходы и расходы, ругаться с поставщиками и юлить перед налоговым исправником? Действительно готов посвятить этому всю свою жизнь? Ведь единственная причина, почему ты это делаешь – это желание родителей.

И ведь прав, зараза. Не лежит у меня душа к отцовскому делу. Как представлю себя сидящим в пыльном кабинете со счетами в руках, так аж зубы сводит.

Ладно, поживем-увидим. Вряд ли кто-то с самого детства мечтал быть торговцем, монахом или каменщиком. Все надеялись, что жизнь их будет полна подвигов и приключений, что любить их будут только те, кого они сами полюбят, а в карманах столько золота, что хватит набить брюхо в любое время суток.

Пойду спать. Надоела эта дорога.

Что ж, дорогой мой читатель, если когда-нибудь вас обвинят в неразумности, расскажите ему эту мою историю.

Хорошенько выспавшись в гостевом доме, я явился к воротам университета за час до назначенного срока. Первое впечатление будущая «альма-матер» произвела благостное – много зелени и мощеных дорожек, фонтан на центральной аллее, высокие и светлые здания. Еще и погода, солнечная, теплая, она окончательно развеяла мою душевную хмарь.

Пока я любовался окрестностями, начали пребывать студиозы. Все разноцветные будто экзотические птицы, один другого чуднее. Кто-то напомажен словно дама, кто-то в невозможно узких штанах и распашной льняной рубахе, будто сбежал с эшафота, кто-то махал руками, музицируя невидимым оркестром. Некоторых привозили в каретах, истомных, от жизни усталых, кто-то шел будто землемер, широко шагая и только по прямой. Шумные, галдящие, смешливые. Сбивались группками, смеялись и громко разглагольствовали.

На их фоне я со своей солдатской выправкой и в строгом сером сюртуке смотрелся будто кол промеж пшеницы. Поглядывали на меня соответственно.

Ничего, пусть смотрят. Скоро им придется привыкать ко мне, а не наоборот.

Я даже некоторым скалился в ответ, играя в гляделки – и неизменно выигрывал. Пусть кто-то в неловкой ситуации прячется, кто-то сбегает – я всегда пру напролом и встречаю трудности со сжатыми кулаками.

Мой куратор пришел за мной в указанный час – небольшой мужичок в пенсне и испачканной мелом мантии. Предложил пройти к декану для разговора о зачислении.

Насколько я понял, отец заплатил хорошую сумму, чтобы меня вот так приняли и выслушали. Начался разговор стандартно – кто такой, откуда, почему решил учиться. Тут я отвечал без запинок, благо отрепетировал всё заранее.

Потом мужичок в пенсне, начал пытать каким наукам я обучен и сколь многогранна моя эрудированность.

Вот тут я, честно говоря, поплыл. С науками сразу не задалось, по граням получилось немного поелозить, но и ими удивить я вряд ли кого смог. Впрочем, судя по всему, опрос был больше номинальный, потому что декан поздравил меня с зачислением, после чего попросил подождать на улице.

Я выдохнул, считая, что самое худшее позади.

Как обычно бывает в подобных случаях, я ошибался.

Их было пятеро – высоких, крепких, развязных. Они сидели в беседке неподалеку от деканата, и довольно громко обсуждали какие-то свои дела. Должно быть, я привлек их своим видом, а может, они цеплялись ко всем новеньким, уж не знаю. В любом случае, один из них долго пялился на меня, потом свистнул и велел подойти.

Должно быть, они были очень уверенны в себе, эти ребята. Я вполне осознаю насколько неприветливо выгляжу, какой эффект производят на многих мой рост, ширина плеч, переломанный нос и шрамы на роже, но эту пятерку, должно быть, это лишь подзадоривало.

Они еще раз меня позвали, уже раздраженно, почти возмущенно. Я вновь проигнорировал их, разглядывая летающую над цветками бабочку.

Поймите, я вполне понимаю, когда нужно начинать драку, а когда стоит чуть повременить. Я не дурной бычок, бросающийся на каждую развивающуюся тряпку. Но даже у меня есть тот маленький графинчик, который можно неосторожно уронить. Особенно, если долго стараться.

В меня прилетел ком грязи и попал в грудь. Кувшинчик упал и разбился.

Размышляя сейчас, скажу честно – в глубине души я ждал, когда произойдет нечто подобное. С самого начала я наделся на случай, что отвернет меня с этого пути, убережет от чужого будущего. Но я не хотел, не мог быть инициатором, я искренне желал быть хорошим сыном.

Но также искренне желал, чтобы ничего не вышло. И когда кувшинчик покачнулся, я с радостью выбил из-под него табурет.

Я разделался с ними быстро. Первым срубил самого крепкого, потом любителя швыряться землей, а после еще одного их товарища. Оставшиеся двое с воплями разбежались, бросив друзей на съедение серому волку. Я есть никого не стал, меня вполне удовлетворила россыпь зубов и невнятное мычание оппонентов.

Зато на крики вывалил почти весь деканат. Прибежала запыхавшаяся стража с деревянными дубинками, но я не стал заставлять ребят преодолевать свое чувство самосохранение. Декан однозначно указал мне на ворота и слегка опешил, увидев мою счастливую физиономию.

Да, мой поступок глуп, опрометчив и неразумен. Но знаете что?

Мне впервые за эти дни хорошо. У меня пропал душевный мандраж и неприятный привкус сожаления во рту. Да, из меня не вышел торговец, но не всем же быть торговцами, верно?

Что же дальше? А я не сказала? Там же, в Баероне, я нашел вербовочный пункт и заключил контракт с моей любимой тяжелой пехотой.

Извините, папа и мама. Я еду назад, в армию, и я улыбаюсь.

Мы маршем выходили на каменистое плато и сразу развертывались в боевые порядки. Нам навстречу уже неслись на своих маленьких конях передовые отряды язычников, улюлюкая и заливисто свистя. Они на ходу принялись стрелять по нам из своих маленьких луков, закружили вокруг смертоносную карусель. Их стрелы – короткие, но тяжелые, градом обрушились на наши поднятые щиты.

– Всё же ты поступил эгоистично, – продолжил наш разговор Пикси. – Просто не захотел брать на себя ответственность и сбежал.

– Да, легкой жизни захотел, – поддакнул Руни, моргая, когда очередной снаряд пролетел мимо и впился в землю. – Без обязательств и заботы о завтрашнем дне.

– Дурачок, – коротко прокомментировал Ариф. – Сейчас бы анварское попивал, да выбирал, какую девку первой в койку затащить.

– У вас несколько своеобразное мнение об учебе в университете, – хмыкнул я. – По всему остальному – крыть нечем, полностью согласен.

Над нашими головами будто прошелестела стая птиц, и часть языческих кавалеристов попадали наземь – это подтянулись наши стрелки и открыли ответный огонь. Оставшиеся всадники с гиканьем бросились прочь, туда, где клубился дым от приближающегося неприятельского войска.

Мое возвращение на службу вызвало среди сослуживцев немалое удивление и радость. Целый вечер рассказывал им о своих похождениях, о том, что нынче подают в тавернах, какие новости обсуждают и насколько пали нравы падших женщин.