Я боялась, что она меня осудит.

За Арса.

Почему-то именно Женькиного осуждения боялась.

А Женя – вон она, усмехается весело.

- Знаешь, Мила, ты меня прости, но я так скажу. Когда любят – не изменяют. Это ты знаешь. Это я знаю. Значит, что? Значит наши мужики нас не любили. И на хрена они нам тогда? – Подруга многозначительно поднимает бровь. – Во-о-от!

- Да я не про наших сейчас.

- А жене Арса твоего зачем такой муж, который не любит?

- Может, ей нужен?

- Ну, если дура, то нужен. Или… если бабло дороже собственного достоинства.

- В смысле?

- В коромысле. Вот тебе бабло дороже?

- Какое бабло, Жень? Меня Королькевич вообще грозится оставить, с голой Жозефиной на снегу.

- С Жозефиной – это еще ничего, хорошо, что не с Изольдой.

- А… Изольда – это кто? Стесняюсь спросить… - я на самом деле не всегда понимаю Женькин юмор.

- Изольда, это тоже самое, что Жозефина, только спереди.

- Это… как?

- Ой, соображай, экскурсовод-любитель. Культурная женщина, а название органов не знаешь. То, что видит твой муж и твой гинеколог.

- Боже…

- Спасибо, я тоже думаю, что мы с тобой богини. Значит так, рефлексию отставить. Ну, переспала с женатым, и что?

- Не кричи, Жень!

Мы сидим в очень приличном ресторане, народу немного, но голос у Жени…

- Перестань, кому мы нужны? Так вот. Переспала. Ты не знала, что он женат!

- Тогда нет, но потом…

- Потом – суп с котом. Мила, хватит. Ты только себя мучаешь. Или ты думаешь, что таким образом ты отмоешься в глазах общественности? Или его жены?

- Плевать мне на общественность, - лукавлю, не плевать. – А вот жена…

Жена Арса меня на самом деле беспокоит. Да. Мне очень перед ней стыдно.

Стыдно потому, что я буквально только что пережила подобное и я помню свою боль.

Да, я орала на мужа, била его букетом, да, я не безропотно как овца приняла то, что произошло, да я, кажется, сама поняла после всего, что я, вероятно, не так уж сильно любила мужа. Но всё равно мне было больно и обидно.

Потому что предал.

Потому что если бы он пришёл и сказал – Мила, любви нет, прости, давай разойдёмся – это было бы честно. Пришёл бы до того момента как полез балерине под пачку. Да, мне бы тоже было бы больно. Но не так.

А если уж совсем честно – я запуталась.

И история с Арсением мне сейчас только мешает.

- Жень, что мне делать?

- Тебе правду сказать?

- Бежать?

- Честно? Мил, если бы я знала. Знал бы прикуп – жил бы в Сочи, так мой муж говорит. Любит в преферанс перекинуться, знаешь ли. Так вот – это очень верное выражение. Кто знает, что тебе делать? Что совесть подсказывает. Или сердце. Вот совесть что говорит?

Вздыхаю.

Нет у меня совести. Молчит она.

Как только думаю о том, что надо бросать Арса, «Англетер», Медного всадника, Эрмитаж, Невский, Неву… Мосты… Всё внутри протестует.

Но я ведь не могу оставаться тут и встречаться с Арсом?

Не могу с ним спать дальше, как ни в чем не бывало!

Боже…

- А сердце?

Сердце… Сердце сжимается при мысли, что я больше никогда…

Чёрт, чёрт…

Боже.

Каблучки щелкают по асфальту. Не мои. На встречу с подругой я пошла в кроссовках. Мы расстались у входа в метро на Невском, Женя нырнула туда, а я пошла пешком до Зимнего дворца и дальше по набережным.

Утром город на Неве был таким ярким, красивым – потому что на небе было солнце. И небо – чистое-чистое. Голубое. Высокое.

Я вспомнила рассказы о том, что, когда Питер начинали строить, желающих тут жить реально не было. И не из-за того, что якобы климат гадкий, болота. Тогда и болот-то почти не было. Север. И солнце, которое не хотело никуда заходить – если показывалось.

Иду по улицам и думаю о том, что чувствую к этому городу. Нравится ли мне тут? Однозначно – да. Нравится. Смогла бы я тут жить? Однозначно нет.

Почему? Потому что правильно говорят – не стоит путать туризм с эмиграцией. Это и в случае с Питером работает. Я не представляю себе жизнь в этом городе. Да и в любом другом, наверное. Просто потому. Что Москва – это моё.

Именно Москва с широкими проспектами, с вечно спешащими горожанами, с кривыми улочками, где можно натолкнуться неожиданно на деревянный дом, увидеть совершенно необыкновенную архитектуру. Москва уникальная. Москва ни на один город не похожа. Самобытная. Яркая, шумная, щедрая. Хлебосольная. Веселая. На самом деле никогда не спит. Очень разная. Даже язык в разных районах разный – и дело не в наличии трудовых мигрантов.

Люблю Москву. Она в моём сердце.

А Санкт-Петербург… это другая любовь. Несколько часов дороги, и ты словно в параллельной вселенной. С поребриками, бадлонами, пышками, курой и гречей. Величественным Исаакиевским. Золотым Адмиралтейством. Огромной Дворцовой. Полноводной Невой. Статными жеребцами на Аничковом с блестящими «фаберже». С совсем другой историей. Удивительной, уникальной, мрачной, трагичной, великой.

Почему-то хочется плакать.

Не из-за себя. Из-за него. Из-за города. Города, которого могло не быть.

Но он есть.

Солнце прячется, налетает странная мгла. И сразу вспоминаются герои Достоевского. Их драмы. Страдания.

Не хочу страдать.

В городе, в котором страдать вроде как принято я хочу улыбаться и быть счастливой. Несмотря ни на что.

- Ты красивая когда грустишь, но еще лучше, когда улыбаешься.

- Ты следил за мной?

- Нет. Правда. Честно, не следил.

Арсений смеётся и разводит руками.

- Я же сказала, что не хочу тебя видеть.

- Не смотри.

Издевается? Хмыкаю, и иду дальше. До отеля рукой подать. Я, правда, хотела еще зайти в Исаакиевский…