– То есть, если тебе покажется, что я хочу послать в Кремль посылку с пластиковой взрывчаткой, ты можешь меня прямо сейчас пристрелить? – не отставал он от меня.

– Да, имею право прямо здесь и сейчас уничтожить тебя любым видом оружия, – мрачно кивнул я.

– Меня, твоего старого друга? – не унимался Василий.

– Если говорить конкретно, то лично тебя я не уничтожу.

– Почему? – с вызовом спросил он.

– Потому что ты не представляешь угрозы для безопасности Российской Федерации, – ответил я.

– Спасибо и на том, – усмехнулся Мохов. – Когда я шел на встречу с представителем ФСБ, то меньше всего мог предположить, что увижу старого друга Владимира Печегина.

– Кто, кроме тебя, знает о моем прибытии?

– О том, что наши края посетил гость из Москвы, в прокуратуре знают многие. Но о том, что этот гость – именно ты, только я.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал я. – Это дает мне некоторую гарантию на безопасность. Но помни, тайна, которую знают больше двух человек, перестает быть тайной.

– Учту, – пообещал Василий, глядя мне прямо в глаза.

Мне нравилась эта его привычка смотреть в глаза собеседника. Это была типичная привычка профессионального следователя. По глазам человека было легче определить, лжет он или говорит правду.

У меня сложилось впечатление, что Мохов беседует со мной искренне. Тем не менее, я не мог исключить его из круга подозреваемых. В 1990 году он входил в круг лиц, владевших информацией о деятельности Четырнадцатого Отдела. Следовательно, и он мог «заложить» меня и моих товарищей уголовникам.

В природную честность людей я вообще не верю – работа милиционера не располагает к такой вере. И все-таки, когда в Москве у меня спросили, кого бы я хотел иметь в качестве координатора, я, не задумываясь, назвал Василия Мохова. В моем списке подозреваемых в коррупции он вызывал наименьшие подозрения.

Теперь он должен был стать тем связующим звеном, которое обеспечивало мне содействие правоохранительных органов. Только работая в паре с Моховым, я мог убедиться в ошибочности своих подозрений.

Я посмотрел в ту часть окна, которая не была прикрыта занавеской. Приближалась ночь, и она обещала быть прохладной, звездной и ясной. Березы, которые росли в скверике перед окнами гостиницы, заслоняли бледное небо тонкой черной сетью веточек. Сквозь приоткрытую форточку в комнату проникал пряный аромат осенних листьев.

– Что тебе известно о группировке «Азия»? – спросил я Василия.

– Только то, что она существует реально и что там работают очень крутые ребята, – поморщившись, ответил Мохов. – Не хотел бы я с ними связываться.

– А придется, – заверил я. – Меня послали сюда с целью ликвидировать «Азию».

Мохов испуганно присвистнул.

– Я всегда знал, что ты ничего не боишься, – сказал он. – Но сейчас говорю тебе, как старому другу – ты самоубийца, камикадзе.

– Я не могу быть самоубийцей, потому что по всем документам я уже мертв, – парировал я. – Мало того, я должен проникнуть внутрь этой самой «Азии».

Василий долго смотрел на меня молча и с таким видом, словно я только что пожелал достать луну с неба.

– И ты мне в этом поможешь, – уверенно заявил я.

– Каким таким образом? – раздраженно спросил он. – Мы не сумели внедрить в эту «Азию» ни одного информатора. У них первоклассный отдел контрразведки. Они быстро «вычисляют» стукачей. Управление внутренних дел попыталось было недавно заслать к ним очередных информаторов. Но «азиаты» их быстро «раскололи». Нашему человеку отрезали уши, затем его пристрелили и бросили на берегу реки.

– Я читал об этом в газете.

– Но в газете не написано, что наш источник информации пробыл в рядах «Азии» считанные дни. Вот как они его быстро «вычислили».

– Я думаю, это заслуга не азиатов.

– А кого же?

– Стукача в наших рядах. Того самого типа, который в свое время «заложил» Четырнадцатый Отдел. Того самого гада, из-за которого я потерял семью и был вынужден пять лет находиться вдали отсюда… Я должен его найти!

– Вот в этом я с огромным удовольствием помогу тебе, – тихо сказал Мохов.

– Когда мы его вычислим, я предоставлю тебе право защелкнуть наручники на его запястьях.

– Сочту за честь.

– Но пока о том, кто я такой и что именно здесь делаю – ни единой живой душе.

– Будь спокоен.

– Хотелось бы, но пока не могу.

– Будут еще указания?

– Завтра ты должен нанести визит в камеру предварительного заключения.

– А что я там забыл? – поинтересовался Василий.

– Надо завизировать почтение уголовному авторитету по кличке Соломенный. Три месяца назад он был арестован вашей прокуратурой.

– Верно. Я сам его и арестовал, голубчика, – похвастался Мохов.

– Жаль, что при аресте Соломенный не сказал тебе, что связан с «Азией».

– Неужели? А ты откуда об этом знаешь?

– У службы безопасности много каналов тайной информации.

– И что же я должен выпытать у Соломенного?

– Он слишком мало знает для того, чтобы рассказать новое об «Азии». Нам достаточно того, что он знаком с главарем «азиатов» – Александром Драковым. Пусть даст мне положительную рекомендацию…»

– Черта с два, легавый, ты от меня добьешься какой-нибудь помощи! – взвизгнул Соломенный.

Мохов и Соломенный находились в тюремной камере, воздух в которой был пропитан запахом мочи и карболки. «Авторитет» сидел на железном стуле, привинченном шурупами к полу, сложив руки на коленях, а Василий не спеша расхаживал вокруг него.

– Успокойся, придурок, ты ведь даже толком не знаешь, чего я у тебя прошу, – спокойно сказал Мохов. – Я не хочу, чтобы ты кого-то заложил. Мне нужно лишь прикрытие для одного человека.

– Чтобы я легаша прикрыл? – злорадно усмехнулся Соломенный. – Я уже прикрывал легавых. Простыней в морге.

Каждую секунду уголовник ожидал, что Мохов заедет ему в ухо или под печень. Это ожидание и нарочитое спокойствие милиционера бесили его. Василий же нарочно затягивал паузу в разговоре. Ему хотелось, чтобы подследственный подольше пребывал «в дыму» – в растерянности.

– Ты неплохой чувак, Соломенный, – ласково заявил Мохов. – У тебя есть свой стиль…

– Хватит мне лапшу на уши вешать. Зачем позвал, гражданин следователь?

– Посочувствовать тебе, Соломенный.

– Ах, какой жалостливый легаш встретился, – криво улыбнулся уголовник.

– Представь себе. Через пару недель после твоего ареста мы арестовали десять спекулянтов фальшивыми алмазами и бриллиантами. Организация, которая обеспечивала тебе прикрытие, забеспокоилась масштабами арестов. Твои друзья решили выяснить причину провала.

– Ну и как, выяснили? – поднял голову Соломенный.

– Нет, и вряд ли выяснят. Однако в процессе бандитского расследования среди других авторитетов возникла идея о том, что ты, Соломенный, раскололся и заложил нам этих ребят.

– Бык цветной, мусор, – выругался «авторитет». – Все знают, что я не закладываю.

– То было раньше, – подошел Мохов к зарешеченному окошку и легонько постучал ногтем по мутному стеклу. – Но времена меняются и люди тоже. В криминальный мир пришли новые ребята, которые не признают прежних авторитетов. Версия о твоем предательстве всех устраивает. Суди сам…

– Судят в другом месте, начальник, – огрызнулся Соломенный.

– …До сих пор продажей и перепродажей фальшивых камешков на этой территории занимались ты и твои люди, – безмятежно продолжал Василий. – Но с недавних пор твою монополию здорово потеснили другие «авторитеты». Тебе такое, разумеется, не поправилось…

– А кому это могло понравиться! – взорвался Соломенный.

– Не ори, зек, а то быстро у меня резиновой палкой по зубам схлопочешь, – резко осадил его Мохов.

Плечи Соломенного поникли. Он начал нервно разглаживать левой рукой свои волосы соломенного цвета, благодаря которым за ним навеки закрепилась его кличка.

– …И вот ты крупно погорел, кретин, – вернулся к прерванной мысли Василий. – Мы загребли тебя и, если верить Уголовному Кодексу, ближайшие несколько лет солнышко тебе будет светить по расписанию. Ты думаешь, что это плохо?