Однажды Олег Борисович пригласил меня к себе домой. Оказалось, что живет он в шикарном месте, в самом центре города в просторной трёхкомнатной квартире. Все стены до самого потолка были заставлены шкафами с книгами, и только в углу на кухне стоял диванчик, на котором он спал. На этих полках я увидел такое, что повергло меня тогда в полнейшее изумление. Там были такие раритеты, что я даже просто не знаю, как об этом сказать. Там было всё! При этом часто на полках разные книги помещались хитрым образом: из надписей на корешках выстраивались целые фразы. Каждую полку можно было исследовать по несколько часов, чем я очень любил заниматься, хотя и доводилось мне это делать нечасто.

Иными словами, я вдруг нашел то, чего мне всегда так не хватало: подлинный источник мудрости. Во всяком случае, так мне тогда казалось. Хотя я понимал, конечно, что прочесть все эти книги, возможно, мне никогда и не удастся, но уж, по крайней мере, я мог бы взять тут хотя бы то, что смогу. Тяга к Знанию у меня тогда была чрезвычайно сильна, и даже сам процесс постижения нового настолько меня захватывал, что я никак не мог остановиться в своём поиске; в те годы мне хотелось познать всё.

Мой новый знакомый оказался человеком интересным и проницательным. Он читал мне целые лекции о культуре и истории, и через общение с ним я узнал множество потрясающих фактов, которые делали меня значительно мудрее, как мне тогда, по крайней мере, казалось.

Наши периодические встречи продолжались лет семь или восемь.

И вот как-то раз он появился неожиданно; позвонил, и спросил, удобно ли ему "нанести мне визит" (они использовал именно такую формулировку) минут через десять по одному важному делу. Я удивился, конечно, ибо с его стороны подобная просьба была крайне неожиданной, но, разумеется, пригласил его зайти.

Олег Борисович пришел скоро, и мы сели на кухне пить чай. Он показал мне одну книгу, о которой я давно от него слышал, но никогда даже мельком не видел, не то, чтобы держать её в руках. Это бы перевод одного западногерманского художественного произведения, романа, написанного малоизвестным немецким автором в тридцатых годах прошлого века. Книга эта еще при Сталине была набрана высокой печатью. Сделали 100 сигнальных экземпляров, потом набор весь сняли, и часть сигнальной партии уничтожили. С тех пор об этой книге больше никто и не слышал. Впрочем, всё это — детали.

Выкурив сигарету, Олег Борисович внимательно меня рассмотрел и сказал:

– Знаете, Антон. Однажды в моей жизни произошло некое значительное событие, после которого вся жизнь моя переменилась. Мне кажется, что сейчас моя судьба снова приближает меня к новой поворотной точке, которой, впрочем, я давно уже ожидаю.

– Это интересно, – согласился я. Такого поворота разговора я никак не ожидал. Олег Борисович казался сдержанным и даже слегка расслабленным. Но в глазах его сверкала какая-то странная черная синева, чувствовалось, что он действительно переживает нечто значительное в своей жизни, и при этом всецело осознает, что именно он переживает.

– Я собираюсь рассказать вам одну историю. Все дело в том, что история эта в некотором смысле касается и вас. В силу ряда причин я не мог рассказать вам всего этого прежде, но сегодня время пришло. Вот эта самая книга – это и есть наш знак.

– Все это весьма загадочно звучит, Олег Борисович, – заметил я тогда. – Книга эта – действительно крайне заманчивая, но мне кажется, что вы имеете в виду нечто иное?

– Да. Именно. И дело тут вот в чем. Однажды я был в Азии, в горах в районе Памира. Было это на закате советской власти. Один мой товарищ, художник по имени Сергей П., поехал туда на этюды, и пригласил меня с собой. Я взял свой фотоаппарат (в ту пору я работал фотокорреспондентом в одном уважаемом издании), и мы отправились. Там нас встретили какие-то знакомые Сережи, он называл их “бадахшанцы”, которые куда-то повезли нас на машине, а потом мы перегрузили всю поклажу на мулов и еще несколько дней шли с погонщиками этих мулов по горным тропам. Пару раз мы поднимались на перевалы, спускались вниз, переходили речки и ручейки, жарили мясо на костре, пили воду из родников, восхищаясь дивной красотой местности. Такой красоты с тех пор я не видал нигде… Мда…

Я понимал тогда, конечно, что Сережа имеет здесь какие-то особые связи. Кроме того, я чувствовал, что он имеет некоторое намерение по поводу всего этого путешествия, помимо написания этюдов. Но мы практически не говорили об этом. Я много фотографировал, в уме считая шедевры и предвкушая жадные вздохи главного редактора, когда буду с ним по приезде торговаться за гонорар. Сергей был по большей части молчалив и часто на привалах вглядывался вдаль своим пронзительным взглядом. Он без сомнения всегда был талантливейшим художником, каждая его картина становилась шедевром уже в момент написания. Однако, он никогда не многословил, только улыбался в усы и щурил глаз. Было ему в ту пору лет пятьдесят с небольшим. А мне было 35.

Был один момент тогда. Идём мы, значит, и вот, поднялись высоко на перевал и оказались в таком месте, где уже ничего не растет, одни только камни. И тут нас окутывает облаком, которое прямо-таки поглощает нас, обволакивает, и мы не можем продолжать идти, потому что ничего не видно дальше одного метра, руки вытягиваешь, и пальцы теряются в тумане. Мы сели, и минут на пятнадцать как будто бы заснули. Я закрыл глаза и помню только шум ветра и тишину горы. А потом – облако прошло, мы встали, прошли еще метров пятьсот, повернули за скалу и там, внизу, нам открывается чудеснейший вид. В кольце гор, внизу, пронзительно-синим светом блестит на Солнце маленькое озеро, оттуда, сверху оно показалось прямо крошечным. По небу плывут облака, и тени от них ложатся ровными контурами на склоны гор, видно, как они пробегают. А между облаками — яркими полосами — солнечные лучи. Понимаете?

– Наверное, очень красиво…

– Не то слово! – Олег Борисович достал очередную сигарету, прикурил и подошел к окну, и долго молча смотрел сквозь него наружу. Мой дом окнами выходит прямо в лес, и живу я на очень высоком этаже. Сверху я часто наблюдаю, как над лесом летают ласточки и вороны. В тот раз за лесом как раз садилось Солнце, из настежь распахнутого окна тянуло свежей прохладой. Олег Борисович между тем продолжал свой рассказ.

– Мы спустились вниз и там, внизу, оказался дом, сложенный из камней и обмазанный глиной, достаточно просторный, три комнаты и большая веранда. Погонщики мулов нас там выгрузили, показали, как разводить огонь, где брать дрова и все такое, и уехали. И потом мы только раз в три-четыре дня находили на условленном месте лепешки, сыр, фрукты, иногда мясо, завёрнутое в кусок холстины. Все остальное у нас было. Да, впрочем, о еде мы тогда практически и не думали. Есть особо не хотелось.

Первое, что сделал Сережа — без лишних слов — раскрыл мольберт и сел рисовать. Я же отправился осматривать окрестности.

Отошел буквально метров на пятьсот, и смотрю, там растёт внушительных размеров лиственное (что, надо заметить, странно для такой высоты) дерево. Причем рядом нет не только других таких же, но и вообще никаких деревьев больше нет. Оно стоит метрах в двухстах от озера, на пологом склоне. Его было невозможно не заметить. Но я как-то не сразу обратил на него внимание, а когда подошёл ближе, меня прям затрясло. И вот я подхожу к нему и, знаешь что? – я не могу подойти. Остановился шагах в двадцати и стою – офигеваю. Как-будто в стену упёрся.

И тут я слышу внутри себя вопрос, совершенно отчетливо, чего, мол, надо, зачем пришёл? А я стою и не могу даже ничего сказать, и даже помысилть, потому что я и сам вдруг отчётливо осознаю, что не понимаю, зачем я сюда пришел, чего мне тут надо.

И тут я чувствую, что что-то по моей ноге ползет. Я хотел смахнуть, но не смахнул, нагнулся, смотрю, а там ползет маленький красненький паучок. Очень красивый, прямо как маленький рубинчик на лапках. Я подставил ему палец, он на него взобрался и сидит. Я стал его рассматривать, и вдруг опять как будто слышу слово: «Проводник, проводник».