Ситуация далеко не безобидная. Ничего нельзя добиться законным путем. Все приходится вырывать с боем. Вот почему массы валом валят на площади. Отсидишься дома — ничего не получишь! А когда сотни тысяч глоток ревут под окнами правительственных дворцов, там, н а- в е р х у, пусть медленно, пусть со скрипом заржавевших извилин, начинается “процесс осмысления”. Долгий, мучительный — прежде всего для тех, кто ожидает решения в н и з у. Больше месяца французское правительство сопротивлялось собственному народу, пока, наконец, не уступило. Примерно столько же времени потребовалось Путину и его министрам, чтобы принять решение в д в о е увеличить денежное обеспечение провального закона.

Месяц — исходя из этого срока можно попытаться исчислить условное расстояние, отделяющее власть от общества. В эпоху конных эстафет за месяц успевали добраться из столичного Санкт-Петербурга аж до Сибири. Сегодня столько времени уходит на космическую экспедицию…

И впрямь нынешние министры как будто с другой планеты опустились на нашу далеко не обустроенную Землю. Не знают элементарного: цену буханки хлеба. Не ведают, сколько люди получают на ткацкой фабрике и сколько зарабатывают в школе. Убеждены, будто ипотека, доступная четырем (!) процентам населения, обеспечит жильем молодое поколение россиян.

Конечно, есть во власти и люди с с о в е т с к о й трудовой книжкой. При случае — особенно после третьего бокала бордо — они не прочь вспомнить о стройотрядах, целине, комсомольской юности. А в довершение, хлебнув виски, с нежданным пафосом объявить, что “никогда не сдавали партбилет”. Не обязательно эти люди — хорошие управленцы, но они по крайней мере знают, что почем.

Однако их с каждым годом все больше теснят слушатели Венского экономического университета, куда на излете советских времен цековские старцы засылали юных интеллектуалов осваивать премудрости рынка. А на подходе выпускники британских и американских университетов, которые не только говорят, но и д у м а ю т п о — а н г л и й с к и.

Элитарное образование — одна из разделительных черт, ограждающих пространство власти. В России, как и в странах “третьего мира”, — это просто иностранный диплом. На Западе — свидетельство об окончании Гарварда, Йеля, Оксфорда.

Таких незримых границ, с тщательно охраняемыми “контрольными полосами” — множество. К примеру, негласный имущественный ценз: места во власти — в России и по всему свету — зарезервированы за людьми “небедными”. Буш — миллионер, венгерский премьер Дюрчань — мультимиллионер, экс-премьер Италии и задушевный друг Владимира Путина Сильвио Берлускони — миллиардер. Да и наш президент, как уверяют хорошо информированные люди, “очень богатый человек”.

Эти баловни судьбы живут в замкнутом кругу — в буквальном смысле слова за высокой стеной. По свидетельству американца Лестера Туроу, закрытые “сообщества”, где расположены резиденции людей такого ранга и достатка, снабжены “стеной, крепостным рвом, подъездным мостом и устройством под названием “боллард”, выстреливающим трехфутовый металлический цилиндр в днище машины, которую не хотят пропустить” (Т у р о у Л. Будущее капитализма).

А вот описание московского аналога: “Новая Пальмира” …застраивается двух- и трехуровневыми таунхаусами, дуплексами и отдельно стоящими коттеджами с земельными участками и большими внутренними дворами. Помимо домов на территории “Новой Пальмиры” будут находиться детский сад, спортивно-оздоровительный и культурно-развлекательный комплексы. Территория поселка будет огорожена и охраняема” (“Известия”, 9.08.2006).

Во “внешний мир” обитатели этаких “пальмир” отправляются под охраной мощного эскорта. Заметьте, не обязательно даже занимать высокий государственный пост, чтобы сделаться недосягаемым для простых смертных. Достаточно быть обычным долларовым миллионером (а их в нынешней эрэфии ни много ни мало — 88 тысяч!)*. Понятно, при приближении к вершине властной пирамиды охрана — и изолированность — увеличиваются.

А ведь еще памятны времена, когда правители не боялись оказаться лицом к лицу с народом. Свидетельствую: я прожил всю жизнь в доме у гостиницы “Советская”, где в 60-х годах партийное руководство устраивало приемы для иностранных делегаций. Вместе с другими мальчишками из нашего двора я не раз наблюдал, как по гранитным ступеням вперевалочку спускается энергичный коротышка Хрущев; видел, как надменно шествовал сухопарый де Голль в генеральском мундире и красной каскетке, сплошь затканной золотым шитьем, — ах, как она пленяла воображение юных ротозеев; как семенила закутанная в яркое сари Индира Ганди. Подобно рядовым пешеходам, они переходили улицу — шоферы загодя разворачивали машины и ставили их на противоположной стороне, чтобы удобнее было выруливать на Ленинградский проспект. Кажется, даже движение не перекрывали, и высоким гостям иной раз приходилось пережидать, пока проедет какой-нибудь “чайник” в сереньком “москвичонке”.

Ныне такие сцены немыслимы! Властителей либо наглухо отгораживают от народа, либо организуют общение с проверенными людьми. Человек с улицы, случайно оказавшийся поблизости от vip-персон, вызывает профессиональное внимание секьюрити и недоуменные взгляды “хозяев жизни”.

И дело не только, а быть может, и не столько в “террористической угрозе”, которая действительно усилилась в наши дни. Но ведь и в начале 60-х произошло убийство Дж. Кеннеди. Куда более актуальна другая “угроза” — простонародье может занести в круг “небожителей” свои жизненные проблемы, на которые верхи не обращают, да и не желают обращать внимание. Сверху все выглядит беспроблемно. Подводная лодка, как не без остроумия выразился наш президент, “утонула”. Телебашня — сгорела. Басманный рынок — рухнул. Или, как недавно на всю страну заявил какой-то чин МЧС, сообщая о трагедии в Выборге: “Произошло спокойное обрушение жилого дома” (“Сегодня”. НТВ. 9.10.2006).

Как говаривали в старину: умри, лучше не скажешь! “Спокойное обрушение” — это символ путинской “стабилизации” России. Проблема в том, что умирать — к сожалению, отнюдь не иносказательно — приходится одним, а вещают по телевизору другие. Там, внизу, под завалами дома, рухнувшего от ветхости (никто не ремонтировал, никто не отселял жильцов ни в экзотические таунхаусы, ни в куда более привычные хрущобы), происходящее, пожалуй, не казалось таким уж “спокойным”. Да и миллионы людей, в одночасье очутившихся под циклопическими обломками рухнувшей державы, воспринимают жизнь совсем не так, как обитатели “дуплексов” и “отдельно стоящих коттеджей”. Вот почему наверху столь велико искушение еще более отгородиться от этих несчастных, не видеть и не слышать их.

Лишь изредка — в результате сбоя в системе — пресловутый “социальный лифт” поднимает на политический Олимп лидера из народа, знающего не понаслышке, как живут люди за стенами охраняемых “сообществ”. И тогда мировой космополитический бомонд ополчается на чужака, справедливо рассматривая его как представителя д р у г о г о м и р а. Именно в этом причина публичной травли президента соседней Беларуси. Когда народ (в данном случае такая формулировка в высшей степени уместна) избрал Александра Лукашенко на первый срок, орган прозападного Народного фронта газета “Свабода” со злобой оповещала: “…Президентом стал самый нищий из всех президентов в мире! Голый король! Такой же, как они (избиратели. — А. К.) — голый и нищий!” (“Свабода”, 22.03.1996).

Вдумайтесь, что нынче считается “крамольным” и “неприличным” — быть таким же, как все, то есть близким к народу. В том числе по материальным возможностям. А следовательно, и по социальной психологии, ценностям и идеалам, поведению и множеству других показателей. От толщины кошелька в сегодняшнем мире зависит едва ли не всё.

И прежде всего: н а к о г о ориентируется руководитель — на свой народ или на Мировую закулису. Наличие счета в иностранном банке обеспечивает п о л н у ю у п р а в л я е м о с т ь и з в н е. Лукашенко это прекрасно понимает. В первом же интервью, которое я записал с ним (а их было немало), Александр Григорьевич подчеркнул: “Где-то у кого-то что-то взять (как делают другие) я не могу. Не говоря уже о том, что это мне противно, завтра же подставят! Я пришел к власти нищим и не могу перешагнуть через свои убеждения. И даже возможности такой не имею. За чужой счет не живу” (“Наш современник”, N 5, 1996).