Никто не засмеялся над курьезом, как и не стал помогать ему. Выкашливая сырые крошки распавшегося листа, он, заливаясь пятнами краски осекся, и когда вздернул слезоточиво порозовевшие вытаращенные очи, получил уместное предложение от Калиба.

– Холодает сир, и зримы новые тучи. Вношу на рассмотрение замысел, ускориться, и топотать в Ренкор с удвоенной силой. К полудню нам нечего не стоит достичь его частокола стен, скрывшись от новых туч.

– Поддерживаю… – покивав, хрипло отозвался малость опухший виконт, сплюнув очередную порцию растолчённых остатков привкуса непрошено ворвавшегося листа изо рта с раскрывшимися черными песчинками.

Обдуваемая с со всех из четырех сторон света ватага продолжила путь молча. Перед ними после просеки множились просторы пажитей и пашней, за фоном косогоров и набухших холмов. Первый весняк вырос из-за скирды на обработанном поле пастбища за сушеной плетней, на крепких жердях. Недовольно скомкав испитое лицо в сети борозд, насуплено поглядывая на солдат предвкушая грабеж, он поправил подол затрапезной рубахи с надетой на плечи дерюжного пальто со свободными рукавами, не выпуская из мосластых рук вил, лицезрев испод навеса седых кучковатых бровей на путников, поправляя козырек треухи. Но его презренный источавший яд взгляд быстро ушел с ратников, и сконцентрировался на молодом человеке, уж слишком в приметных вычурных одеяниях. Джоаль заметя столько неприкрытого яда к себе, тут же огорошено, одернул идущего под руку звеневшего Калиба.

– С чегой-то он так досрочно невзлюбил меня? – фраппируемый, он будто и не заметил, схожих язвительных эмоций и к его всученным ратникам.

– Десятина, – не вдаваясь в подробности, лаконично отбрехался он, и, не сбавляя шага, проходя по тракту дальше, точно это был обычный докучливый момент на манер мошкоры.

Луга полные какофонии стрекотавших кузнечиков с прочими насекомыми, были уже опустошены, и урожай миную косьбу, спешно готовился к первым заморозкам перетягиваемый в жгутах, которые хоть и в майзе были незначительны, зато в зиле и прочих околачивающихся у столицы поселениях вдали, и ближе к ревении, имели не малую востребованность. Стараясь идти в ногу, с солдатами, Джоаль не упускал любого момента посмотреть по сторонам. Анемая наметившая себе путь к зениту, как раз зашла за надзирающую тучу, и он, стравливая журьбу век узрел вдали порыжело зеленого холма, затесненного у границ выцветшими борщевиками, и отведенного закрытого сенью облака пастбища, нежданно выставленный редут лошадей… нет – Кентавров…

Те выросли на его своде строем, и пытливо поглядывали из-за холма, на котором была выжжена трава. Фермер, сменил своё недовольство к ратникам и виконту, и учуяв их, спешной, прихрамывающей трусцой скрылся поодаль, в шаткую ветхую хижину, с треугольной и кривой крышей, из небольшой трубы которой веяла слабым столбом дыма.

Рослые кентавры все так же застывшее истуканами стояли в ряд, как если бы вышли осмотреть свои владения. Да они были крупны, а кожа их была нечто среднем, между болотной трясиной и дёгтем. Широкие коренастые плечи, крепко слаженный торс, и вытянутая фигура лошади, были подобно выточенным статуям, и завороженный до обуявшей оторопи Джоаль не мог насмотреться на них. Их цветом корицы шерсть, идущая от копыт и по хребту, была редкой, но густой. На голове у них виднелись длинноватые и спутанные бурые волосы, тянувшиеся по спине, и ниспадающие на вытянутое скуластое лицо, но благодаря бежевато-острым ушам у некоторых они были убраны, делая им полный обзор перед собой. Среди них стояли и более утонченные в стане и даже лошадиной доли. Они являлись щуплыми самками, и не сразу, но позже Джоаль убедился, что самок в разы больше.

– Видите их? – очарованный видом мифологических существ, ребячески указал пальцем виконт своей невосприимчивой ватаге, на холм, с фалангой копытных.

Стоило муторным глазам, ухватиться за выросший на вершине необычный живой копытный лес, все как с цепи сорвавшиеся, лихорадочно схватились мечи, даже Гайт. Вытягивая звякавшие жала из ножен, его свора напугала скорее самого виконта, чем группу хладнокровно лицезрящих их исподлобья кентавров, коя ещё и лучезарно подсветилась вышедшему из разбежавшихся от ветра облаков зною, отпуская длинные тени по выжженной траве к безучастно пасущейся скотине, забытой мнительным, скрывшимся крестьянином. Но группа разумных зверей, будто пресытившись наблюдением наконец, постепенно начала вымученно удаляться, издавая напоследок брезгливые фырканья. Последним ушел фронтовой поджарый бежевокожий, кой не шевелился, растравив крепкие жилистые руки, и казалось, тот безутешно призирает аккурат лишь Джоаля, под нависающими спутанными темными прядями, усердно скрывавших его усеченное лицо, и туманные эмоции за мороком тени.

Когда все единодушно скрылись, паника в рядах, отступила, и шелест железа, возвращающегося в ножны, успокоила дворянина, с его первым походом за стены родного замка.

– С ними нельзя застращать мечами. Эти разумные, – умяв дрожь в связках, указал Калиб, угрюмо посмотрев на своего нынешнего сира. – Будьте внимательны. Заставать врасплох, нападая со спины, их главное различие с дикими идущими напролом.

– И все? – недоумевал Джоаль, все ещё чувствуя бой молотков сердца по вискам, опамятовавшись, поспешив за уходящей спешно отдаляющейся группой не менее взвитых встречей людей.

– Вдобавок диких самок пользуют, с тем чтобы доить из них молоко. Лепечут, мол продлевает жизнь. А на вкус горькое как задумавшееся коровье. Да ещё сами кентавры все тщатся их отбить назад, отчего напирают на дреколья, и бездумно умирают.

– А отчего так мало самцов у “разумных” если отбивают как правило диких? – вставил озадаченный виконт с малой отдышкой.

– А кто их разберет, то, подчас как накидываешь сеть, а те лепят на своем в пересмешку с лошадиным воем? – подчеркнул Калиб.

Опять началась тихая часть пути. Каменистая тропа сменилась на разъезженный грунтовый тракт, с множественными проселочными путями, рытвинами и колеями от колес, свежими вымоинами с зыбью луж, затесавшихся с минувшей ночи, утопленными следами копыт в нагретой застывшей хляби, и категорически недостающими указательными столбами. По бокам ещё растекаясь, водились нивы пожухлой травы с полевыми цветами, и редким зудежом насекомых, но впереди тракта меж, обхватывающих его кюветом, расцепляя стезю громоздился встречный скалящейся лес, который обретался крайне непролазный сбитым, и сквозь частые убористые разлапистые ветви, нельзя было ни рожна ни прозреть, минуя черноту неясности его нелюдимости.

Упершийся в сбивавшую планы закавычку Калиб, как ведущий замер, а с ним Коуб и Моз. Гайт, в своих чужеродных крагах, лишь уперся на меч, что шел перевязью по его бедру и свисал на укрытой в легкие поножи голени. Старший ратник ещё долго неясно прибывал в молчанке, прямо смотря на первый проявившийся, да и то сломанный знак на фоне лесной глуши с граничащим спадом в канаву, помеченным желтым и пахучем дроком, стараясь разобрать выявившиеся буквы, на треснувшей выцветшей доске. Оставив безутешный процесс, он, виновато клюнув широким носом, повернулся к замыкающему шествия Джоалю, отчего его недельная щетина поверх загорелого обветренного лица, так же сплющилась в гримасу.

– Сир… у меня, есть малая загвоздка, – хрипло выдавил он, повинно потирая шею, кривя устами.

– Да? – как не странно, вполне располагающие поинтересовался тот, на самом деле смотря через воина в густую чащу таинства леса, где меж сбитых веток и свежее пробивавшегося в их канву подлеска, по палому насту спавших лимонных листьев украдкой пробегали неизвестные ему маленькие востроухие существа, лопая сучья, что щелкали не хуже насекомых.

– Я на поверку, не ведаю дороги, а знак вероломно развален, – сотник, грешно упав духом опустил голову, сморщив морщины возле широко разбитых глаз, ожидая выговора или оскорбления. Но Джоаль к показным острасткам и журьбе не привык. Или до поры?

– А ты вращался там прежде? – лишь искренне поинтересовался тот, со всей прямотой в тоне.