Самое тяжелое для нехотя переступающего по уже худо вымощенному тракту Джоаля было наблюдать, как перед ним отверзаются на пути к во всю залучившемуся свету, навесные врата. Через арку зева которых, уже можно было узреть широкий окоем зеленых просторов под шапкой зарева раздолий, и изломанные пики мглистых гор, которые с насупившимися тучами, возвышались над необъятным небосклоном. Ведь если некогда сеем, имелось лишь то, что за непреступной стеной, и торить к этому нужды не имелось, то ноне в окружении ещё четверых, он покидает родимый дом, за ради авантюр, к которым ни на йоту не готов.

На высоких вороненных стенах у парапетов и бойниц стояли бдительные не свет не заря подскочившие лучники. Шамкавшие зеленые стяги, реявшие от ветра, будто потешались над ним. Столько лет эти непреодолимые стены держали его, и он даже не зрел предлога рваться куда-то без особливой краеугольной для бытности цели. Но все это сложилось, в такую эманацию, что он готов был бросить вызов, как минимум себе самому с его экзистенциальной заурядности. Отчего вскоре и заявил себе под нос, стоя напрямки под навесом арки высоких врат через широкий болотистый ров, отдающий миазмами, поверх ряски, на рябившее интригами приволье.

– Ну, что-ж. Пора бы уже и увидеть мир.

      9.

Пройдя по стенающим половицам, скрипучего выкидного моста пересекая видавшие виды доски, с границами спада к пахучей заводи с прощальным кваканьем приживал на кувшинках в лице лягушек и витавшими скоплениями мух и назойливой мошкары, они, минуя холод покрывшей арки высоких врат, ступили на твердую каменисто-грунтовую облупленную тропинку, и, сверившись с планом, выдвинулись в близлежащий город на поиски проводника – следопыта. Стояла заурядная погода для разгара осени. Ни жарко не холодно. Мерзляво, но терпимо. Анемая преимущественно не пекла, хоть Джоалю и приходилось крыть веки, дабы лицезреть хоть что-то, вне боли непривычки, как от слепящего зноя. Свыкнувшийся к притемненной обстановке замка, он ещё долго смотрел на мир в полглаза, свыкаясь с непомерно ярким по своим меркам светом, от которого нельзя умыкнуть в уютные покои. По голому тракту гулял сердитый ветер, кой то и дело старался сорвать шляпу виконта, которая так не удачно, не спасала от назойливых лучей.

Широкий тракт в ложбинки стлавшейся юдоли холмов и равнин до полков лесов, был взят под бока низкорослой муравой, тянувшимся простирающими лугами дерна далеко до непроницаемого глазу леса, коя от времени года, та была уже пожухло жеванной, а граница встречного леса, с фасадом древ впереди без малейших стеснений оголяясь, сбрасывая золотистую листву, которая по велению недоброго ветра, так и норовила забиться им за шиворот или в глаза. Издалека были слышны трели птиц, вошедшие в такт со звоном верениц колец кольчуги, торивших вблизи ратников. Они, к слову, были хмуры и не спешили знаться, но, когда туча скрыла слепящий свет, а они сблизились с просекой берез Джоаль освободившись от гнета, стал оценивающие их рассматривать.

Узловой из них нес наперевес небольшую секиру, и, несмотря на широкий выкатившийся живот, который нарочито высовывался по бокам раздутой котты, сразу было видно тот кряжистый и с дюжей силой, за кольчугой, идущей вместо рукавов. Он носил открытый шлем-колпак, который был изукрашен несколькими характерными царапинами, что давало связь: мог участвовать в битве у запретных земель. На его шерстяной клетчатой рубахи, с плотной чешуёй квадратов из кожи виднелся зеленоватый герб Субульта, а под всем этим неустанно бренчали коленчатые кольца кольчуги. На ногах после подала утепленной котты, пустились обычные теплые льняные штаны с очевидными подштанниками, и средней крепости поножами.

Двоя других, были много юнее, и на их сухих телах, виднелось схожее облачение, но в бело-зелёной мипарти без герба, а в качестве оружия они предпочитали заурядные приталенные мечи. У одного был обычный чепец из серого льна, испод которого выпирали светлые волосы по свежее выбритые впалые щеки. У другого же был скрывающий голову вытянутый шлем, с слишком широким накостником, отчего он часто курьезно крутил головой для лучшего обзора, избегая слепой зоны, у переносицы.

У каждого из них через плечо горбом почивала котомка в форме сливы, с очевидной дорожной снедью, а под ней, подпоясанным у поясницы, свертком младенца притаилось ворсисто-серое походное одеяло. У ратника в чепчике, правда оно весело повыше, и в довесок был заметен чугунный котелок, примотанный все к той же пояснице. Они были пасмурно угрюмы и не спешили поднимать фривольные темы бесед, даже меж собой, что натолкнуло до поры в заглот напаивающегося свежестью приволья Джоаля на витавшую мысль, что они друг другу до этого поручения были лишь сотоварищами по ремеслу. И пока они в угнетающем молчании в унисон аккомпанемент отзванивающих калечных рубашек, торили по протоптанной ещё вымощенной камнями дорожке с видами необъятных просторов снежных вершин гор во мгле, и просторов волнующихся зеленых долин в конопатках полевых цветов, так, как и Гайт отчего-то при чужих не торопился молоть заезженные темы для привычных толков ни о чем, истомившейся от монотонных звуков лязга и топота виконт решил развеять томительную тишину, почесав слежавшемся языком.

– Просветите судари, коль нам бок о бок предстоит тернистый путь, как предпишите величать вас?

Солдаты восприняли это воззвание без энтузиазма. Воин в чепчике хмыкнул, ратник со слепой зоной, споткнулся о большой камень, и только самый тертый покинул лидирующую клиновую позицию, сдав назад ближе к виконту, отчего весь конвой негласно замер. Его не бритое, загорело-дубленое квадратное лицо, как и приметный шрам на левой скуле, с обветренным годами широким носом, вызывали некую антипатию. Привыкший к восковому блеску господ, Джоаль был далек от сермяжных людей, тем более от тертых воинов, проливавших кровь, и свою, и чужую. Он свыкся читать о битвах, как об очерках на полях поэтов, и не чаял, столкнуться с этим в упор. Бытность умеет удивлять.

– Калиб, сын Ронда. Я бывший сотник армии короля Сибульта. В вашем распоряжении, – топорно значимо произнес он и учтиво протянул руку в теплых рукавицах со стертыми в ворс ладонями. Джоаль довольный первыми шагами на встречу, попытался абстрагироваться от его широко расставленных, отчасти серых и без эмоциональных, глаз, что казалось, хотят укусить.

– Я Джоаль, сын Кармаля. Виконт из рода Лармонтов, – чопорно отмочил в ответ довольный фамильярством ратника тот, и тотчас ощутил всю тяжесть его ухваченной длани, и хотел было отпустить руку, но тот все ещё не выпускал её, небрежно раскачивая, держа сдавленную эмоцию содрогания сведенных челюстей. Запустил он себя. Хотя распускал ли?

– Большая честь знаться с наследником столь именитого воина. Мой отец тоже, отбыл к стенам Антура, в ту досточтимую битву. Аналогично не воротился… – заключил он сокрытой тоской по сложившему голову родственнику.

Движение меж берез было продолжено, и настало время остальных, вернее их подбил к этому Калиб, буквально отвесив затрещину, одному и другому за нерадивость к вверенному господину просквозившему первой командой.

– Моз, сир, – в нос пробурчал, и кивнул ратник, у которого на лоб съехал чепчик.

– Коуб, – с присовокуплённым звоном в голове от шлема, гулко сказал второй, который все так же толкомне видел через этот шлем, и ему приходилось отводить выпирающую переносицу вытянутого железного ведра на голове.

– А я Гайт. Но можете кликать меня – Тощий, – звонко отозвался позади всех оруженосец, и все каким-то образом, словно ни видя его прежде, скосив взоры отметили тонкого замыкающего юношу с рыжими волосами, стоймя направленными во все стороны. Тот пожеманился, скроив виноватую мину человека, вклинившегося не в подобающую компанию, и хлебая ши из не своей тарелки.

– Отрадно, что все мы хотя-бы разузнали друг друга по имени, – констатировал Джоаль, и набежавшей ветер задул ему в рот лист жухлый лист ближайшей березы, отчего его речь немного потеряла остроту.