Расторопный боярин повеление исполнил скоро и нужного мальчишку, куда надо доставил.
– Так чего красивый, говоришь, град Новгород был, – улыбнулся Василий Дмитриевич, когда Тимошка затрусил рядом с его телегой.
– Красивый, – кивнул головой Постреленок и, почесав пальцами бровь да подпрыгнув с ноги на ногу, вновь свою сказку сказывать стал. – Все избы там, значит, с куполами позолоченными да петухами расписными были, вокруг изб тыны алые стояли, а города вокруг белокаменная стена высилась. Высокая такая стена. Вот как в кремле московском, а может и повыше. Ну и вышли горожане из-за стены этой к князю Рюрику на поклон. Сначала они конечно из-за стены на него смотрели, а потом, как увидели, что он богатырь настоящий, что шутки с ним разные плохо шутить, так и вышли сразу. Первым самого мудрого мужа послали. Гостомыслом его звали. «Становись, – говорит Гостомысл богатырю, – князем нашим. Соскучились мы по правителю настоящему. Земли в здешних краях много, богатств всяких хватает, а вот порядку нужного ни в чем нет. Никак мы сами порядка этого, без князя хорошего навести не можем. Уж больно мы поспорить промеж собой любим, а рассудить нас построже в спорах этих некому. Бери нас крепкой рукой вместе с городом под свое крыло мил человек». «Не могу я князем вашим стать, – развел руками перед Гостомыслом Рюрик-богатырь, – Недосуг мне сейчас княжеством вашим править. Невесту я свою ищу, Афану. Черная птица её в ваши края утащила. Не слышали про такую?» «Как не слушали! – единым криком отвечают Рюрику новгородские жители. – Еще как слышали! Живет эта птица в дремучем лесу у Калина-царя и девок ему красивых со всего света таскает. Только ты витязь к царю не ходи. Пустое дело к нему ходить. Пропадешь там. Там уж многие буйные головы сложили. Оставайся лучше у нас княжить! И нам хорошо и тебе живу быть до поры до времени». Не послушался Рюрик-богатырь совета народного и к лесу дремучему поскакал, а братья своим, с дружинниками верными так сказал: «Вы за мной не ходите. Вы здесь останьтесь, народу этому помочь. За меня не беспокойтесь. Один я с Калином-царем справлюсь и Афану из лап его черных непременно вырву». Вот и не пошел никто с ним. В одиночку Рюрик стал по звериным тропам логово царя поганого искать. День ищет, второй, третий. А лес перед ним всё чернее и дремучей. Скоро так в лесу этом темно стало, что и солнышка уж витязь из-за частых веток не видит. Коня пришлось бросить, никак конь по бурелому идти не мог. Да чего там конь, сам богатырь скоро утомился между поваленных деревьев крутиться. И уж на исходе силы его были, когда увидел Рюрик перед собой избушку-развалюшку. Взобрался он на скрипучее крыльцо, а навстречу ему выходит девица-краса. Не такая конечно красивая, как Афана его, но тоже красоты можно сказать неописуемой. « Что тебе надобно в дремучем лесу молодец, – спрашивает девица богатыря и в дом его радушно приглашает». Рюрик в избу вошел, к столу дубовому присел и хозяйке про горе свое рассказал. Опечалилась после рассказа девица и даже слезу по щеке своей румяной пустила. «Жалко мне тебя богатырь, – шепчет, – пропадешь ты в битве с Калином-царем, также как жених мой Афоня пропал. Он тоже хотел с царем этим в браном деле потягаться да вот только не смог. Сложил он свою буйную голову в болоте трясучем перед теремом злого царя. Разорвали его там на куски верные слуги Калина: водяной с кикиморой да Змей Горыныч огнедышащий. Может не ходить тебе за невестой своей? Оставайся в моей избушке жить, а коли не останешься, то сожжет тебя Змей-Горыныч завтра к ночи. Сон мне такой сегодня ночью привиделся. Оставайся». Топнул ногой на эти слова богатырь, не боюсь я, дескать, чудища вашего и так громко закричал, что паук из красного угла избы с паутины своей сорвался да расшибся о пол дубовый, навек оставив деток своих без ласки родительской. Задрожала девица от голоса могучего, зарыдала горючими слезами, а потом рукавом правым перед витязем махнула, и расступился лес широкой просекой перед избушкой-развалюшкой.
– Я бы тоже Змея-Горыныча не испугался, – неожиданно громко прервал сказку молчавший от самой Москвы Петруша Грунка, сбивая ладошкой сухую макушку прошлогоднего бурьяна. – Ух, показал бы я ему, где раки зимуют! Мигом бы показал!
– Ага, так же как ты на прошлой неделе показал зад свой псу купца Петунова, – задорно оглядывая обитателей широкой телеги, звонко засмеялся Горский. – Помните братцы, как Петрушка наш без штанов на заборе сидел?! А голосил он там как, помните?! Ты и со змеем сражался бы так же? Также?
– И ничего не также! – всполошился от смешливых слов Грунка. – Нашел чего сравнить? Я бы как меч выхватил и стал бы этому змею головы одну за другой рубить! Одну за другой! Как размахнулся бы да как рубанул!
Тут парнишка неожиданно вскочил на ноги, выхватил из ножен меч и на самом деле размахнулся, по всей видимости, намереваясь срубить ольховую ветку, которая неразумно протянулась на проезжую часть дороги. Размахнуться-то Петрушка размахнулся, а вот ударить не смог, зацепился меч за ветку какого-то другого дерева, чуть повыше висевшую над дорогой, и сдернул мальчишку с телеги. Так и покатились они одновременно: меч под колеса тележные, а Петрушка в лужу болотную. Пока мальчишку вытаскивали, пока все дружно смеялись над незадачливым героем, ход походной колонны сбился. Опять пришлось Тутше вместе Микулой Тимофеевичем нужный порядок наводить. Хорошо, что они умели свое дело быстро делать, а то бы еще неизвестно сколько, эта кутерьма возле телеги княжича продлилась. Неожиданно явившееся княжичу с товарищами приключение, позволило Тимошке к своей телеге отойти. Не до сказок теперь Василию Дмитриевичу было. Для чего сказки, когда такое веселое событие рядом.
7
Тимоха торопливо пробирался в хвост, суетливо топтавшейся на месте колонны. Хотелось парнишке поскорей, пока не хватились его, на телегу свою присесть. От пронзительной боли в ноге хотелось этого. Какой-то шип колючий в пятку Тимохину впился, и шагать теперь крепко мешал. Мальчишка, прихрамывая, уже почти добрел до нужного места, но тут увидел скривившееся от боли лицо кузнеца Кочерги. Кузнец сидел на краешке телеги и будто малого ребенка прижимал к груди своей обернутую грязной тряпкой руку.
– Ты чего дядя Михайло? – сразу же позабыв про свою боль, подбежал к кузнецу Тимошка.
– Да вот руку сбедил, – прохрипел Кочерга, пытаясь улыбнуться мальцу. – Да так больно сбедил, что терплю еле-еле. Ось вон решил на ходу поправить, да вот рукав у меня под колесо и затянуло. Ох, ломота, какая, ох, ломота. Ой, Господи прости меня грешного и дай успокоения телу моему.
– А дай я посмотрю, – усаживаясь рядом с кузнецом, осторожно стал сматывать тряпку с раны Тимошка.
Рана оказалась глубокой и страшной. Даже кузнец, глянув на неё, испуганно слюну сглотнул и дрогнул всем своим могучим телом. А вот Тимоха не испугался. Он может, и испугался, но виду точно не подал. Резво соскочил малец с телеги, поморщился от внезапно проснувшейся боли в пятке и похромал к зеленой полянке на обочине дороги. Там парнишка быстро отыскал нужную травку, прибежал с нею к телеге кузнеца и стал колдовать. Один стебелек просто руками потер, другие пожевал да сплюнул на белую тряпицу, третьи целыми туда положил и привязал все это к руке Кочерги. Дед Антип Тимошку премудрости этой лечебной выучил. Много они с ним по лесам странствовали, вот там дедушка внуку свои секреты и сказывал.
В лесу травку от любой болезни найти можно, – говорил он Тимошке, показывая какой-нибудь блеклый цветок. – Это только мы, люди не хотим замечать её, а зверь травкой этой всю жизнь свою беспокойную лечится. Вот и ты Тимоха учись в каждом растеньице пользу находить. Вот этот цветок, к примеру, чтобы боль от раны унять, а вон тот, чтоб кровь остановить. Понял?
– Понял, – отвечал любознательный внучек и сразу же с другой травкой к деду спешил.
Пока боль в руке кузнеца унималась, Тмошка и свою пятку подлечил. Палец послюнявил, грязь с больного места соскоблил, а потом зубами кривой шип ловко выдернул. Траву нужную к ранке приложил, спину почесал и к повеселевшему кузнецу с вопросом.
