1

Стоило лишь первым лучам веселого весеннего солнышка прорваться из-за ночной тьмы дремучего леса, так сразу же возле палат московского князя занялась суета. Заскрипели ворота, закудахтали сердито куры, затявкали хриплым хором собаки, недовольно заквакали лягушки в болотистой луже, прямо за княжеским крыльцом. Потом закричал чуть припозднившийся петух, и засновали туда-сюда заспанные люди. Беспокойно сегодня было на княжеском дворе. Даже сам великий князь Дмитрий Иванович проснулся этим утром не так, как в другие дни. В другие дни он всегда степенно просыпался, а тут вскочил на своей атласной постели и закрутил по сторонам непричесанной головой, словно испуганный весенним громом филин. И спал нынешней ночью тревожно князь. С вечера ворочался не в силах уснуть, а как уснул, так еще хуже – сон страшный привиделся. Страшный и черный. О чем был тот сон Дмитрий Иванович сейчас уж и не помнил, но видел он этой ночью весьма нехорошее. То ли князь тверской на лихом коне, то ли литовские отряды у московских стен, то ли еще чего-то очень неприятное…

Князь проворно спрыгнул с постели, надел красную рубаху, желтыми петухами расшитую, штаны васильковые, подпоясался кушачком шелковым и, позёвывая, вышел на резное крылечко. Захотелось ему поскорей свежего воздуха полной грудью вздохнуть и успокоиться под светлым утренним небосводом от тревожных ночных сновидений. Вот только не получилось так, как хотелось Дмитрию Ивановичу. Не было сегодня князю покоя и на крыльце. Стояла уже там княгиня Евдокия Дмитриевна и жалобно глядела красными от слез глазами на явившегося из палат мужа.

– Чего ревешь да мокроту разводишь? – сразу же сурово нахмурил густую бровь Дмитрий Иванович. – А ну прекрати!

– Да как же мне не реветь-то, Дмитрий Иванович? – запричитала княгиня и уткнулась мокрым лицом в рубаху князя. – Молод ведь еще наш Васенька в такие походы ходить. Молод. Ему ведь только двенадцатый годок пошел, а ты его уж одного в Орду к хану посылаешь. Как же он там без нас-то? Не прожить ведь ему без материнского пригляда. Молод он ещё.

– Проживет, – тяжело вздохнув, едва слышно промолвил князь и нежно погладил княгиню по плечу. – Я ведь тоже в одиннадцать лет первый раз к хану на поклон в Орду ездил. Тоже вот боялись все. Думаешь, мне легче было? Справился, ведь, и Вася наш справится. Он смышленый у нас с тобой, Евдокиюшка. Уж вырос Васятка, а мы с тобой и не заметили как. Помяни мое слово, не оплошает сынок наш в этом походе, я же не оплошал.

– Когда ты ездил-то, Дмитрий Иванович? – не унималась княгиня. – Время-то тогда совсем другое было. Спокойное тогда время было, а сейчас-то посмотри что творится. Разбойники на дорогах шалят, звери дикие по лесам стаями бродят и в Орде, что ни день, то смута какая-нибудь затевается. Я уж грешным делом и запуталась в царях тамошних. А люди-то, люди сейчас какие стали? Особенно молодежь. Мы-то совсем ведь другими были. Ой, Господи да что же теперь творится-то на белом свете?! Может, не надо ему ехать-то? Может, так как обойдется?

– Как так не ехать? – строго отстранил от себя плачущую жену великий князь. – Тверской князь сына по зову татарского царя послал, суздальский князь, отец твой Дмитрий Константинович, послал, а я вдруг не пошлю? Ты хотя бы соображаешь, что говоришь-то? Ты чего? Все послали, а я испугаюсь? Не бывать тому! Не по княжески это будет. Ты хочешь, чтобы меня хан Тохтамыш ярлыка на великое княжение лишил? А? Тебе чего великой княгиней надоело быть? Раз сыновья других князей по зову ханскому поехали в Сарай, значит, и мой обязан туда поехать! На то я и князем великим над Русью поставлен. Поняла?

– Эка ты сравнил, – смахнув ладошкой крупную слезу с правой щеки, прошептала Евдокия Дмитриевна. – У этих-то князей сыновья уж бороды к празднику стригут, а у нашего еще и пушинки на личике не появилось. Пощади Васеньку, Дмитрий Иванович. Христом Богом тебя прошу, пощади. Не посылай его в ханскую столицу. Изведут там недруги мальчонку нашего. Чует мое сердце – изведут. Послушай сердце-то материнское. Христом Богом прошу тебя, послушай! Не посылай!

– А ну перестань ныть! – уже грозно топнул ногой московский князь и отстранил от себя взволнованную супругу. – Я сказал, что поедет, так, значит, и поедет! Не один ведь едет. Тутша боярин с ним будет, дружинников сотня. Самых лучших я велел в посольство княжича подобрать. Чуть попозже еще бояр следом пошлю. Не пропадет наш сын. Ишь чего удумала – изведут. Я им изведу. Я им так изведу, что реветь кровавыми слезами будут, в случае чего. И хватит на Москве сырость разводить, здесь у нас и без твоих слёз воды много. Нам еще одно болото в кремле совсем ни к чему. Иди лучше Василия разбуди. Собираться ему уж пора. И не реветь у меня при нем! Поняла?

– А я и не сплю уже, – выглянул из-за двери старший сын великого московского князя одиннадцатилетний Василий Дмитриевич. – Я с рассвета не сплю. Как собаки у меня под окном свару затеяли, как затявкали, так и не сплю я. Я уж и коня своего сходил проверить, велел ему еще одну торбу овса насыпать перед дальней дорогой. Путь-то ведь не близкий мне предстоит. Можно, батюшка, я в ордынскую столицу всю дорогу на коне поеду, как настоящий витязь? Можно?

– Можно, – улыбнулся Дмитрий Иванович и крепко обнял переминающегося с ноги на ногу сынишку. – Конечно, можно. Ты же у меня теперь совсем взрослый стал. Не боишься к хану-то ехать?

– Нет, не боюсь, – часто замотал головой мальчишка. – Чего мне бояться-то? Чай, не маленький уже? Дружинники со мною будут, да и сам я из лука стрелой в любую цель аж с двадцати шагов попасть смогу.

– Так уж и в любую? – подмигнул сыну, впервые улыбнувшийся за это утро отец.

– Ну, почти в любую, – чуть смутился мальчишка, – а к хану ехать я все равно не боюсь. Пусть другие боятся, а я не боюсь. Чего его бояться-то хана? Ты-то вон не боишься его, братом старшим называешь, так, значит, и мне дядю своего бояться не пристало.

– Вот это молодец, – еще больше развеселился князь. – Вот это правильно сказал. Вот это по-нашему. Что молодец, то молодец. Видишь мать – не маленький он у нас уже, а ты все о нем, как о младенце убиваешься. Молодец Вася! Уважил ты меня сегодня! Понастоящему уважил и потому проси, чего хочешь. Всё сейчас для тебя исполню. Говори просьбу любую.

– Любую, говоришь? – тоже весело зачесал голову под собольей шапкой княжич. – Какую захочу?

– Любую.

– А вели вот тогда боярину Квашне Тимошку Постреленка со мною в поход отпустить.

– Кого? – слегка приподнял брови Дмитрий Иванович.

– Тимошку Постреленка, – хлопая мохнатыми ресницами и задорно улыбаясь, повторял свою просьбу Вася. – Он у боярина Квашни на конюшне помогает. Прикажи боярину, чтоб он Тимошку с нами отпустил. Прикажи.

Князь потер переносицу, хмыкнул себе чего-то под нос, видимо недоумевая на столь простое исполнение заветной просьбы своего сына и строго глянув на томящегося рядом спальника, приказал:

– Давай-ка Иван, сбегай за Квашней. Сейчас узнаем, что это за постреленок такой на его конюшне обитает. И мигом у меня!

Спальник сорвался с места, будто стрела с тетивы и загремел по ступеням княжеского крыльца длинным мечом. Дмитрий Иванович глянул ему вослед, вздохнул еще раз глубоко и опять в свою светлицу пошел, оставив мать с сыном на ступенях крыльца. Княгиня хотела обнять Васю за плечи, но тот быстро вывернулся из-под её руки и побежал, перепрыгивая через частые лужи к княжеской конюшне. Совсем не по княжески побежал, а как простой мальчишка из посада. Вот глянет на него кто-нибудь со стороны и вряд ли разберет сразу, кто это так весело по лужам шлепает, а может и разбирать этот кто-нибудь ничего не будет. Бежит мальчишка и всё тут.

2

Боярин Квашня Иван Родионович долго себя ждать не заставил: не успел князь ячменной каши с молоком вдоволь отведать, а боярин уж перед ним низко склонил свою седую голову.