— Эй, парни, мне нужно, чтобы вы все отправились в церковь.

— Сейчас? — спрашивает один из них.

Я поднимаю бровь. Может, я и младший брат Де Беллис, но все же Де Беллис. Джио изо всех сил старался уберечь меня от мира моего отца. Он и не подозревает, что я зашел во тьму дальше, чем кто-либо из моих братьев.

Мой отец взял на себя смелость превратить меня в монстра. По своему образу и подобию. Просто мне удается скрывать это гораздо лучше, чем ему. Но эти солдаты. Они знают. Они видели меня за работой. Когда моему старику нужно вытянуть информацию из людей, именно меня он помещает с ними в комнату.

Тихие всегда самые смертоносные.

Так он говорит каждый раз, когда меня отправляют в комнату, чтобы добыть информацию любыми необходимыми способами.

Сначала я пытался отказаться. Сказал ему, чтобы он сделал это сам. Все прошло не очень хорошо. Никто не говорит "нет" Де Беллис. И, скажем так, когда речь заходит о тебе или о них, инстинкт "сражайся или беги" всегда заставляет тебя выбросить свою мораль в окно и вместо этого выбрать самосохранение.

— Извини, Вин, конечно. Я отправлю всех туда, — говорит солдат, когда я не отвечаю на его вопрос. Затем разворачиваюсь и захожу в дом, отыскивая место в тени, чтобы продолжать наблюдать за отцом и ждать.

Пролог — глава 6

Я всегда знал, что именно я оборву жизнь своего отца. Вопрос был в том, когда, а не если. Не знаю, как мне удалось сделать так, чтобы часовая поездка заняла всего тридцать минут, но я рад, что так получилось. Я паркую машину и проверяю, полностью ли заряжен мой пистолет, после чего вылезаю.

Он не заслуживает быстрой смерти. Я знаю это, но именно ее он и получит, потому что я не могу больше откладывать это на потом. Ужас на лице брата преследует меня, пока я поднимаюсь по лестнице.

Как только я открываю входную дверь, в фойе появляется мой отец. Он бросает на меня один взгляд и начинает пятиться.

— Джио, что ты здесь делаешь?

Я бросаю взгляд на пистолет в его руке.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я его.

— Сделал что?

— Не прикидывайся дураком, пап. Я знаю, что ты это сделал. Чего я не знаю, так это почему?

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Нам пора отправляться в церковь, — говорит он.

— В церковь? Забавно. Я всегда думал, что такой человек, как ты, сгорит в ту же секунду, как только переступит порог церкви.

— Такой человек, как я? Ты имеешь в виду мужчину вроде тебя? Ты — более молодая версия меня, Джованни. Я создал тебя, — выплевывает он.

— А теперь я прикончу тебя, — говорю я, затем поднимаю пистолет и нажимаю на курок. Пуля попадает ему прямо между глаз, прежде чем он успевает даже подумать о том, чтобы направить свое оружие в мою сторону.

Я стою как вкопанный, наблюдая, как его тело оседает на пол.

Вин выходит из-за колонны. Он смотрит на нашего отца, а затем на меня.

— Давно пора, блять, — ворчит он.

Я все еще не двигаюсь с места. Я мечтал об этом моменте, сколько себя помню — нет, на самом деле отчетливо помню. Потому что я мечтал об этом с восьми лет. И теперь, когда этот момент настал, мне до сих пор кажется, что все это нереально. Я думал, что почувствую что-нибудь. Что угодно, облегчение, раскаяние. Но я ничего не чувствую. Ничего, кроме горя и беспокойства за брата.

Как, черт побери, я смогу помочь ему справиться с этим? Санто так долго жил ради этой девушки. Как же теперь он будет жить без нее?

Чего бы мне это ни стоило, я сделаю это. Другого выхода нет. Я не позволю этому ублюдку забрать у меня еще и брата.

— Джио, ты в порядке? — спрашивает меня Вин.

Я улыбаюсь ему.

— Лучше не бывает, — говорю я. — Давай сожжем это гребаное место. Думаю, пришло время сменить обстановку.

— Не могу не согласиться, — говорит он, хлопая меня рукой по плечу.

Обещание грешника

Роман о преступной семье Де Беллис

Глава 1

Церковь битком набита людьми, их так много, что они высыпают на лужайку перед огромными старыми дубовыми дверьми. Эти похороны достойны короля, чего мой старик не заслуживает.

Однако в нашем мире внешность — это все. Вот почему я сижу здесь, в первом ряду, рядом с моими четырьмя братьями. На каждом из нас солнцезащитные очки, и у всех создается впечатление, что мы прячем слезящиеся глаза. А на самом деле? Мы все скрываем свое презрение и чистую ненависть к обгоревшему трупу, заполняющему гроб.

Моя спина напряжена, плечи расправлены, и я не обращаю внимания на бредни священника. Еще кое-чего мой отец не заслужил — гребаной церковной службы, на которой за него молится человек Божий. Во всем мире не хватит гребаных молитв и доброй воли, чтобы помешать душе моего старика отправиться вниз, а не вверх.

Я знаю, что меня ждет та же участь. Однажды я увижу его снова и, надеюсь, у меня будет возможность помучить его поганую душу там, внизу. Возможно, мне удастся заключить сделку или что-то в этом роде. В конце концов, у каждого есть своя цена, даже у самого дьявола.

Прямо за моей спиной шмыгает носом женщина. Я поворачиваю голову и свирепо смотрю на нее. Но она этого не видит, благодаря темным очкам.

— Ты была всего лишь дешевой шлюхой, которую он трахал всякий раз, когда считал нужным. Не сиди здесь и не притворяйся кем-то другим. Вытри этот гребаный водопад. Это жалко, — шиплю я на нее.

Ее глаза выпучиваются, и она смотрит то налево, то направо, проверяя, не услышал ли кто-нибудь еще мои слова. Мне похуй. Любой, кто знал моего отца, также знал о его потребности постоянно держать рядом с собой хорошеньких блондинок вдвое моложе его. Сейчас я вижу как минимум пять из них, сидящих на скамьях.

Я перевожу взгляд на гроб. Эта штука обошлась мне в пять штук. Если бы это зависело от меня, я бы оставил его останки гнить в морге. Именно Марсель пришел и забрал их, устроил весь этот фарс прощания с человеком, который никому на хрен не нравился.

Далее следует та часть, которую я жду больше всего, — та, где мы с братьями несем этого ублюдка на кладбище и опускаем гроб в землю, хороня старика и всю его грязь вместе с ним.

Однако это не совсем так, учитывая, что его грязные руки вырастили всех нас пятерых. Запятнали всех пятерых кровью, которая текла в его жилах.

Взвалив гроб на одно плечо, я оглядываю церковь — ту самую, в которую отец заставлял нас ходить каждое воскресенье, когда мы были детьми. Не для того, чтобы мы укрепили веру в Бога. Нет, этот ублюдок хотел напомнить нам, кем мы все были. Грешниками.

В воскресной школе нас учили искуплению, но я уверен, что даже у Бога есть предел. Можно простить не так уж много, а список грехов, омрачающих мою душу, ну, далек за пределами прощения.

Мы идем медленно, глядя прямо перед собой. Я не хочу смотреть ни на кого другого. Они здесь либо потому, что слишком напуганы, чтобы не показаться на глаза и не выразить свое сочувствие, либо они такие же ебанутые, каким был мой отец, и пришли понаблюдать за мной. Оценить, что я думаю об этом. Они пытаются понять, готов ли я к тому положению, в котором только что оказался. Я ничего не отвечаю им, мое лицо лишено эмоций. Единственное, что я чувствую прямо сейчас, — это гребаную жару. Жара удушающая, а вес этого гроба на моем плече — как последний пошел ты от отца.

Пять минут спустя мы останавливаемся у могилы, земля разрыта, а с одной стороны навалена куча грязи. Зрители уже занимают белые деревянные стулья, которые выстроены аккуратными маленькими рядами. Они не семья. Они не друзья. Они здесь, чтобы понаблюдать.

Я не удивлюсь, если половина из них здесь для того, чтобы убедиться, что этот ублюдок действительно отправился на дно. Мы с братьями не единственные, кто наконец-то освободился от отца. Многие люди ждали этого дня.