Последние два дня через наш двор проходила бесконечная череда солдат, а вдали громыхали пушечные выстрелы. Солдаты стали более жестокими: они отвешивали мне пощечины, таскали за волосы и грубо овладевали мною, отчаянно спеша очистить души перед тем, как отправиться в бой.

Пока на меня залезал очередной грязный солдат, я думала про Су Хи. Я всего одну ночь провела с ней рядом на холодном плиточном полу палаты в медпункте. Потом лейтенант Танака увидел, что рядовой Исида положил нас рядом, и заставил доктора Ватанабе переложить меня на другой конец палаты. Когда я видела сестру в последний раз, она была бледна и слаба, но жива: она все еще боролась за жизнь.

Наконец больше солдат за дверью не осталось. Я с трудом поднялась с циновки, еле шевеля измученными ногами, потом завернулась поплотнее в юкату и взяла горшок, где больше не лежал гребень с двухголовым драконом. Открыв дверь, я увидела внизу у ведущих к ней ступеней лейтенанта Танаку с синаем на боку.

— Тебе сегодня опять к полковнику, Намико Ивата, — сказал он.

— Да, господин лейтенант, — ответила я, стараясь не показывать, насколько слабой себя чувствовала.

— Кстати, вынужден тебя огорчить: доктор Ватанабе сообщает, что у твоей сестры дела плохи. Он говорит, ей осталось жить всего несколько дней. На тот случай, если ты вдруг опять решишь к ней пробраться, я велел рядовому Исиде за тобой присматривать и сразу пристрелить, если подойдешь близко к медпункту.

— Да, господин лейтенант.

— А теперь поди приведи себя в порядок для полковника, — велел лейтенант Танака и пошел прочь от моей двери. — Сделай свое дело как следует. Он испытывает большое напряжение, ему нужно оставаться сильным для Японии.

И вот тогда я наконец поняла, что подходит конец. Если Су Хи умрет, умру и я. Повешусь на оби, как Сон Хи. После двух лет изнасилований мне хватит решимости. От этого понимания мне не стало ни грустно, ни тревожно. Я просто порадовалась, что кошмар скоро закончится.

По пути к уборной я заметила, что Сейко и других японок не видно. Я прошла мимо рядового Исиды, который стоял, прислонившись к стене казармы. Он глянул на уходившего лейтенанта, потом на меня. Мне показалось, что Исида хочет что-то сказать, но он промолчал. Я слышала, как по дороге едут грузовики, а из деревни доносятся суматошные возгласы. Пушки вдали стреляли громче, чем утром.

В тот день я привела себя в порядок для полковника очень тщательно, прямо как два года назад перед уходом из родного дома. Я выстирала юкату и дзори и повесила их сушиться на солнце. Я вымыла голову и расчесывала волосы, пока они не стали гладкими. Грязную воду в умывальнике я сменила на чистую из колодца. Я втерла грубое мыло в тряпку, которой обычно мылась, и отдраивала всю себя, пока кожа не покраснела. Потом я принесла еще чистой воды и ополоснулась. От одного из опорных столбов уборной я отодрала небольшую щепку и проколола ею палец. Выдавив несколько капелек крови, я втерла их в щеки: Су Хи научила меня так делать, чтобы полковник всегда выбирал только меня. Я сняла с веревки юкату, надела и разгладила рукой. Волосы я прихватила заколкой с цветком лотоса, которую мне дал полковник.

Закончив, я встала у раковины, опустила руки по бокам, вытянув пальцы, и слегка склонилась — в такой позе обычно стояли гейши. Я закрыла глаза. Глупая своенравная девчонка с большой фермы возле Синыйчжу давно исчезла. Это из меня выбили. Я перестала быть кореянкой, я даже перестала быть женщиной. От меня остался только инструмент для утешения — шлюха японской императорской армии. Любимица полковника.

Я была готова идти к нему.

Наверное, я была красива в ту ночь, когда пошла к полковнику. Я была юная и хорошенькая, и я знала, как доставить мужчине удовольствие.

Когда я пришла к полковнику, он сидел в своем коротконогом кресле с резной спинкой. На нем была парадная белая форма с высоким жестким воротником и красными полковничьими погонами на плечах. На груди у него висели рядами отполированные до блеска медали; талию он перетянул блестящим белым ремнем. Полковник умылся и причесался. Казалось, ему вполне удобно во всех этих регалиях.

Рядом с ним на столике красного дерева валялась пустая бутылка саке. Рядом стояла еще одна, полная, и два стакана. Фотографию своей семьи полковник переместил с письменного стола поближе к креслу. Зарешеченные окна были открыты, с улицы дул ветерок.

Я еще ни разу не видела полковника в парадной форме. Я подумала, может, случилась ошибка и мне полагается идти к кому-то другому, но полковник, увидев меня, велел заходить. Он кивнул в сторону кушетки и предложил садиться. Я сняла дзори, поставила их у двери и села на край кушетки, потупив взгляд.

— Вижу, ты хромаешь, — сказал полковник. — Похоже, лейтенант Танака как следует тебя выпорол.

— Да, господин, — ответила я.

Он задумчиво покачал головой.

— Он говорит, что делает свое дело, как честный японский солдат. Но он не знает, что такое честь. Возможно, я когда-нибудь ему покажу. — Полковник поднял со стола бокал и выпил остававшееся в нем саке. Потом взял полную бутылку, открыл ее и налил себе еще. — Выпей со мной, — сказал полковник с усмешкой. — Саке снимет боль.

— Что, господин? — переспросила я. Он еще никогда не предлагал мне выпить.

Полковник наполнил второй стакан и протянул его мне.

— Вот, — сказал он. — Саке. Пей.

Я взяла стакан и продолжала сидеть, держа его в руках. За окном деревья качались на ветру.

— Пей! — приказал полковник. — Это белое саке из Японии, а не здешняя желтая бурда. Пей давай!

Я кокетливо улыбнулась ему и сделала небольшой глоток. До сих пор я еще ни разу не пробовала алкоголя. Саке обожгло мне язык и горло. Мне очень хотелось его выплюнуть, но ради полковника я все проглотила.

— Хорошее японское саке, — сказал полковник, подняв стакан и любуясь прозрачной жидкостью в нем. — Я берег его для особенного гостя, и оно досталось тебе. Пей еще, девочка!

Я отпила еще. На этот раз жгло не так сильно, и внутри у меня стало тепло.

Полковник взял в руки фотографию своей семьи и уставился на нее.

— Ты когда-нибудь была в Японии, девочка? — спросил он заплетающимся языком. — Нет, конечно не была. Я расскажу тебе про Японию. Она прекрасна, не то что эта богом забытая страна. На моей родине заснеженные вершины, синие моря, прекрасные зеленые острова, современные города со множеством людей и машин. Мы были величайшей страной в мире! — Он осторожно поставил фотографию обратно на стол и грустно улыбнулся. — Выпей за Японию, девочка.

Я снова сделала глоток.

Полковник наклонился ко мне поближе; его слегка покачивало. Стакан саке он держал между средним и большим пальцами, а указательным ткнул в мою сторону.

— Такая мощная была идея, — сказал он. — Империя от Индийского океана до Берингова моря. От островов Тихого океана до Китая и Индии. Только подумай, чего мы могли бы добиться! Что могли бы совершить! Мы бы правили Востоком тысячу лет! — Он ухмыльнулся своей мысли, откинулся назад и допил саке, а потом налил себе еще и взмахнул свободной рукой: — Всем стало бы лучше жить. Не только японцам, всему населению Азии. Особенно вам, корейцам. Жертвы, которых мы от вас потребовали, не больше тех, что приносили мы сами. И вы получили бы награду! — Полковник гневно уставился на меня. — Но вы не ценили то, что мы для вас делаем.

— Извините, господин полковник, — отозвалась я, — но меня это не волнует. — Я еще никогда так не разговаривала с полковником, но голова у меня шла кругом. Я ослабила пояс и слегка распахнула юкату, но полковник этого не заметил. Лицо у него раскраснелось, взгляд затуманился. Снаружи ветер подул сильнее, и оконная рама стукнула о стену.

Полковник покачивался, будто и его шатало ветром.

— Конечно, тебя это не волнует! — воскликнул он. — Ты просто глупая кореянка. Давай выпьем. Давай поднимем тост за Корею! Ну-ка, глотни как следует. — Он отсалютовал мне стаканом, и мы вместе выпили.