Чужая она для него, душа-то. Время нужно, чтобы помирились они, сжились друг с другом, одним целым себя ощутили.

Ну и переволновался, конечно. Тельце-то слабенькое, ему сильные эмоции и нагрузки противопоказаны. Да и подслушать удалось, пока на кухне валялся, – мол, ослаб княжич после болезни, совсем плохо выглядит, исхудал, с лица спал.

Отсюда я вывод сделал, что пацан не просто так ослаб, болезнь у него была какая-то серьезная. Не успел выздороветь, как очередная напасть – гости нежданные, отказать которым в приеме было невместно. Ну и в результате – падение с крыши сарая. Что и доконало окончательно паренька.

И еще одно услышал – князь с княгиней и детьми скоро возвращаются. Когда конкретно, сказано не было, но очень все опасались, что до их возвращения я не успею полностью поправиться. И ждет всех великое потрясение! Это что, они болезнь этого парня от родителей скрывали? Почему? Связь же уже должна быть? Телеграммы там всякие, письма хотя бы.

Сколько вопросов…

Надежда только на дядьку, на Степана. Если он не поможет мне обрести нужные знания, то приезд родителей ничем хорошим для меня явно не закончится.

Все эти думки промелькнули в голове быстрее молнии. Изо рта еще вылетали последние звуки громкой ругани, а я уже определился со своими дальнейшими действиями.

Оглядел ошеломленных моим словесным извержением женщин, захлопнул рот.

– Вот это ты дал, – восхищенно и даже уважительно высказался дядька. – Научишь?

Вскинулась и подбоченилась Марфа, повариха потянулась за половником, и дядька тут же сориентировался, отступил на шажок, заговори бодрым голосом:

– Я всегда говорил, не дело мальчонке французика нанимать. Ну какое такое воспитание и обучение они могут дать? Они же лягушек с улитками поедают. Тьфу! Нищета и голодранцы! Гнать этого учителишку прочь нужно поганой метлой.

Выходить из дома я начал на третий день после того происшествия в библиотеке. Да и то, выходил недалеко, дальше двора меня не пускали. Странно такое слышать, меня, сына и наследника княжеского рода, не пускали! И кто не пускал? Да все! Присматривал за каждым шагом дядька Степан, ходил хвостиком за мной, Марфа в доме не спускала глаз, повариха лично присутствовала на каждом приеме пищи. Чуть ли не в рот заглядывала, провожала каждую ложку, каждый вкусный кусочек.

А кроме них еще было много народа. Это и горничные, которых вроде бы и не видно, а они есть повсюду. И везде, буквально везде видны их любопытные уши и поблескивающие глазки. Присматривают и подсматривают! И во дворе не обходилось без присмотра. Дворник с метлой словно невзначай всегда оказывался рядом, стоило только отворить входную дверь и оказаться на крыльце. И конюху почему-то именно в этот момент восхотелось закурить свою вонючую трубку, а спички были только у дядьки…

В общем, еще ни разу я не чувствовал себя свободным. Бурчал недовольно и даже… даже… ругался! На зависть дядьке и к неудовольствию всех остальных. Впрочем, дядька тоже выказывал каждый раз недовольство очередным моим «взбрыком». Но я-то хорошо видел, как довольно блестят его глаза. Правда, все-таки старался, чтобы ругань у меня выходила приличной. Литературной. Даже приказывать пробовал. И все напрасно. Сопровождали! Хорошо хоть, под руки не придерживали.

Оправдывались, что очень уж испугались они за мое здоровье. И не потому, что придется отвечать перед князем и княгиней, а просто потому, что любят они меня, заботятся таким образом. В общем, просили потерпеть…

Я и терпел. И потихонечку изучал усадьбу, заглядывал в закрытые помещения, кроме тех, куда заглядывать категорически не советовал дядька. И в хозяйственные постройки тоже заходил, нужно же было понимать, что тут и зачем стоит. Не обошел вниманием и тот самый сарай, заглянул чуть ли не в самую первую очередь. И ничего! Зашел, осмотрелся внутри и вышел. И не ворохнулось в организме. Было и прошло…

А гости те больше не приезжали. Марфа как-то обмолвилась, что очень уж они испугались, когда я провалился. Сколько не пытался ее расспрашивать о гостях, больше ничего мне не сказала. И дядька промолчал. Обычно балаболит, а тут как обрезало.

Вывод сделал, что не так с этими гостями все просто было. Где-то они в отношении меня накосячили. Вот только где? Придется и с этим самому разбираться. Потом. Потому что уверен, мне еще не один раз с ними столкнуться предстоит.

Все остальное время я учился. В первую очередь, чтению… И сам корпел над бумагой денно и нощно, и дядьку привлекал в полной мере. Смотрел и запоминал, как пишутся буквы, как из них предложения складывать. Попробовал и пером корябать. Не писать, а именно что корябать. Только так у меня пока и получалось. Отказывалось перо скользить по бумаге, цеплялось, царапалось, оставляло после себя нещадные кляксы.

Дядька на все это только тяжело вздыхал, да протягивал новые листы бумаги. Откуда уж он их приносил, не знаю. Не интересовался пока.

И без этого слишком много чего познать нужно. Что именно? Да хотя бы как вилкой и ножом пользоваться, в какой руке их держать. А перемены блюд? Ведь для каждого кушанья свои столовые приборы нужны.

Ну и зачем все это мне нужно? Да просто все – приедут родичи, сядем за стол, и мне нужно будет вести себя как обычно. Иначе всех подведу.

Всех, это дядьку Степана и Марфу, повариху Клашу, горняшек и дворовых людей. Даже дворника. И еще многих и многих, кто искренне проявил ко мне свое участие, кто старался приглядывать за мной, берег и охранял.

Понимаю, что больше за свое благополучие они старались, опасались хозяйского гнева, но я-то видел, с какой искренностью они ко мне относились. И не хотел их подвести, не хотел, чтобы из-за моего раздолбайства у них неприятности были.

Потом, конечно, всплывут и моя болезнь, и мое падение с крыши сарая, но все это будет потом. Без гнева, без злости. И воспримется отцом как нечто досадное, но забавное, что произошло с его сыном во время его отсутствия. Это жизненный опыт, которого так не хватало княжескому отпрыску…

А еще все это время я приводил свое тело в норму. Занимался физическими упражнениями в одиночку и под непосредственным присмотром и обучением незаменимого старика. Да и какой он старик? Бегает со мной, словно молодой! И спуску мне не дает, когда на пару с ним учебными сабельками машем.

– Шпажонками, ковырялками этими, пусть тебя, Николай Дмитриевич, лягушатник развлекает. Знаешь, с какой стороны эту зубочистку хватать, и достаточно. Ну, для форсу еще пару кунштюков хитрых из нападения и защиты отработаешь, да так, чтобы намертво в голову засели, и довольно, – рассуждал наставник, перебирая разномастное железо в фехтовальном зальчике. – Мы же будем, как и положено всем мужчинам в вашем славном княжеском роду, сабельки пользовать.

Еще ему очень по душе пришлись мои утренние тренировки. Да, пришлось каждое утречко просыпаться по будильнику и выбегать на зарядку. Тот факт, что вместо будильника здесь петухи без умолку горланят, придает должную толику очарования сельской пасторали.

Вообще, рекомендую всем, кто по утрам тяжело с кровати встает, переходить на петушиную побудку. Его же не выключишь, кнопочку не нажмешь. И орет он не один раз, а три, а то и больше. А если еще и окошко оставляешь на ночь приоткрытым, то утром подскакиваешь от звонкого петушиного крика, как оглашенный.

Утро. Раннее. На траве еще лежит роса, солнышко только-только свой краешек из-за леса высунуло. Воздух свежий, плотный, бежать по парку одно удовольствие. Одно плохо, нетренированное у меня тело, выносливости ему не хватает. Сначала вообще только полсотни метров пробегал и дальше задыхался. Спустя неделю дистанция увеличилась шагов до двухсот и с каждым новым днем продолжала расти. Заканчивал пробежку на поляне, среди высоких сосен с непонятно как затесавшимся среди них раскидистым приземистым дубком. Ему кто-то верхушку обломил, так он вместо высоты начал расти вширь.