— Кен, — мягко сказала она, — если Генхис разнесет твой корабль на кусочки, то он может решить, что и ты погиб вместе с ним. А если я вдобавок переговорю с Генхисом до того, как начнется перестрелка, я укреплю его в этом мнении.

— Вот как! — вырвалось у меня.

Несколько минут мы сидели молча, созерцая, как блестит в сумерках шоколадка. Когда ешь шоколад, половину удовольствия получаешь, разглядывая абстрактный голографический рисунок, который наносят на плитку при охлаждении. Отломив еще кусочек, я вернул ей плитку.

Она в задумчивости теребила в руках опавший листок.

— Неловко вот таким образом прощаться, правда?

— Ну это ж надо — во всей Вселенной столько баров, а я забрел именно в тот, где сидела именно ты. — Я покачал головой. — Ты давно узнала, что ты — вампир?

— Около пяти месяцев назад. — Когда от листика остались одни прожилки, она выбросила его.

— Теперь из-за меня об этом все узнали и твоей карьере конец.

Она пожала плечами:

— Все равно это рано или поздно обнаружилось бы.

— Что ты ощущаешь? Я имею в виду, будучи вампиром?

— Если я неправильно питаюсь или делаю то, что может разрегулировать эндокринную систему, то это очень похоже на катание с горы на санках. — Она усмехнулась. — Но, как и во всем, берешь себя в руки и смиряешься. Или не смиряешься.

— Кроме того случая с печеньем, я не замечал, чтобы ты чем-то походила на графа Дракулу.

Она сделалась серьезной.

— По-моему, легенды о вампирах имеют большее отношение к разложению трупов, чем к синдрому Маклендона. В славянских преданиях у вампиров багровые лица — «краснолицый, как вурдалак», — так что здесь Брэм Стокер был не прав, Гарри гораздо больше меня похож на вампира.

— Ну-ка, объясни про трупы, — попросил я, доедая шоколадку.

— Дело в том, что трупное окоченение — явление временное, и через какой-то промежуток времени тело снова становится гибким и содержит в себе жидкую кровь. Когда по мере разложения в нем скапливается газ, труп раздувается и вытесняет кровь из легких через рот и нос. Интересная штука трупы — при определенной температуре и влажности они очень долго не разлагаются.

— И тело вполне может выглядеть так, будто оно где-то разгуливало и напивалось крови. Продолжай.

— Еще одно: ногти трупа часто слезают, и, пока они не отпадут, впечатление такое, будто пальцы выросли.

— Я, помнится, где-то читал, что трупы также могут издавать некие звуки.

— Это тебе скажет любой патологоанатом. Если ввести в труп инородное тело, то грудная клетка сожмется и вытолкнет воздух в гортань. — Она улыбнулась, вспомнив что-то. — Ты не поверишь, как отвратительно патологоанатомы шутят в книжках, которые пишут на тему своей работы.

— Если уж ты считаешь, что отвратительно, значит, шутки и в самом деле не из лучших.

— Позволь мне счесть это за комплимент. В общем, я против того, чтобы меня считали вампиром. Вампиры — сверхъестественные существа, а в синдроме Маклендона нет ничего сверхъестественного, хотя это и не очень приятно. А ты как думаешь?

— Я думаю, что совершенно невозможно было бы вот так разговаривать с моей бывшей женой. — Я вытянул ноги так, что они высунулись из-под одеяла, и пошевелил пальцами на траве. — По-моему, когда люди женятся, они обычно получают то, что заслуживают. Мне ее, должно быть, послали в наказание за грехи.

— Я когда-то собиралась замуж. — Она глядела мимо меня в темноту. — Не знаю, что тебе успела наболтать Бим, но я восемь лет встречалась с одним человеком. Я сообразила, что у меня синдром Маклендона, уже через несколько месяцев после того, как заразилась, и порвала с ним. А потом пошла служить в глубокий космос. — Она скомкала в руке обертку от шоколада.

— Мне кажется, что после восьми лет совместной жизни можно было бы продолжать и с синдромом

Маклендона. — Я и не сообразил поначалу, какую сморозил глупость.

Катарина в упор посмотрела на меня:

— Кен, в наших отношениях были и другие, более серьезные проблемы. Вычти из восьми лет пять месяцев и подумай, от кого я могла заразиться Маклендоном.

— Извини, какой же я дурак. Ее голос смягчился.

— Это ты меня извини.

— Ничего страшного. — Я взял ее за руку. Но тут же заметил, что в траве у меня под ногами что-то шевелится. -Что это? — Животное походило на движущийся кусок замазки.

Катарина склонила голову набок.

— Это бархатная лягушка. Местные жители называют их шлепками.

Шлепка выпучила глаза и скакнула на мой ботинок, где бодро совершила несколько отжиманий. Это вывело нас из романтического настроения.

— Умом они не отличаются, — пошутила Катарина.

— Зато безобидны. — Я поднялся с одеяла и, махнув ногой, отшвырнул лягушку далеко в траву.

— Здесь обычно не носят коричневые ботинки.

— Возьму на заметку. — Я показал на что-то лиловое, неровными кругами летавшее у нас над головами. — А это кто?

Катарина поспешно схватила меня за руку и отдернула в сторону, чтобы не попасть под струю зеленой слизи.

— Это тупарь. Они питаются листьями и ягодами, но в это время года в ягодах скапливаются определенные ферменты. Зверьки наедаются их до отвала, пьянеют и на всем лету способны врезаться хоть в дом, хоть в прохожих.

Тупарь, покачиваясь, описал еще один круг и полетел обратно прямо на меня. Я сделал шаг влево, чтобы уступить ему дорогу, чем привел зверька в явное замешательство. Он тоже заложил вираж влево, попытался затормозить, удивленно глядя на меня, и, хлопнувшись о мою грудь, упал на траву лапками кверху.

— Тупарь, говоришь?

— А как еще можно назвать того, кто напился и после этого летает? — вопросом на вопрос ответила Катарина.

— Летчиком космофлота. Нет, серьезно, они не кусаются? — Я подобрал зверька и взял его в ладони. — Какой забавный. Надеюсь, что с ним ничего не случилось?

Тупарь осоловело взглянул на меня и зевнул.

— Они едят земную пищу? Катарина кивнула:

— Думаю, да. — Она протянула мне кусочек шоколада.

Я засунул его тупарю в рот, чтобы загладить свою вину. Тот с удовольствием задвигал челюстями. Проглотив, он вцепился лапками в мой рукав, закрыл глаза и заснул.

— Эй! Отстань от меня! — Я попытался освободиться от тупаря, но тот отличался цепкой хваткой и, по-видимому, никуда улетать не собирался. Было похоже, что либо он останется висеть у меня на рукаве, либо я потеряю рубашку.

— С ума сойти — у тебя появился новый дружок!

— Их можно приручить? Может, подарить его Вайме Джин, вместо кошки? — Я немного подумал. -

Нет. Неудачная мысль. Забудь об этом. И с кошкой-то сколько возни было, а кошки даже не летают. Как только этот тупица проснется, а я соображу, как отцепить его, пускай летит.

Катарина тихо рассмеялась.

Я поморщился.

— Держу пари — ты думаешь, что на этой планете не только люди, но и звери не стоят того, чтобы за них воевать.

— Совершенно верно. — Она хохотала до тех пор, пока у нее по щекам не потекли слезы, но потом улыбка исчезла с ее лица. — Кен, — мягко проговорила она, — я могу еще ненадолго остаться, но потом мне все равно придется сесть в челнок и улететь.

— А еще ты говорила мне, что не хочешь ничего осложнять.

— Но так будет лучше, — настаивала она. — Даже если мы еще несколько дней пробудем вместе, то все равно в конце концов разойдемся в разные стороны.

— Можно будет навестить тебя в монастыре?

— Благочестивые сестры будут в шоке… — улыбнулась она.

Мы закинули одеяло в багажник и покатили обратно к Клайду. Когда мы почти доехали до дома, я заметил, что у входа стоят две машины.

— Притормози, — попросил я. — Схожу разберусь.

Катарина остановилась за квартал от дома. Я обнял ее на прощанье и открыл дверь. Потом проводил машину взглядом, пока она не скрылась из виду. Подойдя к первой машине, я заметил знакомый коричневый берет с искусственными цветами и постучал по окну.

— Эй, что ты здесь потеряла? Лидия опустила стекло.