– О нет, дядя Джордж. Он слишком хорошо воспитан, чтобы делать такие вещи до свадьбы, хотя я ему осторожно объяснила, что вполне понимаю, какое влияние оказывает на поведение молодых людей гормональная сфера, и что я вполне готова простить его, если он не сможет этому влиянию противостоять. Но он держит себя под контролем.

– Так в чем же дело, Минерва?

– Ах, дядя Джордж, он расторг нашу помолвку.

– Это невероятно. Нет людей, которые друг другу подходили бы больше. Почему?

– Он сказал, что я... что я из тех женщин, которые говорят... говорят не то, что есть. Мои губы невольно произнесли:

– Лгунья?

Она кивнула:

– Это мерзкое слово не слетело с его губ, но именно это он имел в виду. Только сегодня утром он смотрел на меня взглядом тающего обожателя и спрашивал: "Любимая, всегда ли ты была мне верна?" И я ответила, как всегда: "Как верен солнцу луч его, как верен розе лепесток ее". И тут у него глаза сузились и взгляд их полоснул меня как нож. Он сказал: "Так. Твои слова не соответствуют действительности. Ты меня дурачишь". Меня как будто ударили по голове. Я спросила: "Вандевантер, милый, что ты говоришь?" Он ответил: "То, что ты слышишь. Я в тебе ошибался, и мы должны расстаться навеки". И ушел. Что же мне делать? Дядя Джордж, что мне теперь делать? Где мне найти другого такого перспективного жениха?

Я задумчиво сказал:

– Вандевантер обычно не ошибается в таких вещах - по крайней мере последние месяца полтора. Ты бывала ему неверна?

У нее на щеках вспыхнул застенчивый румянец.

– Не по-настоящему.

– Насколько по-ненастоящему?

– Два-три года тому назад, когда я была всего лишь неопытной семнадцатилетней девушкой, я целовалась с одним молодым человеком. Я его крепко держала, но только чтобы он не убежал, а не потому, что он мне сколько-нибудь нравился.

– Понимаю.

– Это был не очень приятный опыт. Не очень. И когда я познакомилась с Вандевантером, я удивилась, насколько приятнее целоваться с ним, чем с тем, другим, раньше. Ну, и я, конечно, захотела проверить, что это так и есть. И при наших с Вандевантером отношениях я иногда - только в чисто научных целях, дядя Джордж, - целовалась с другими, чтобы еще раз убедиться, как ни один из них сравниться не может с моим Вандевантером. Я могу вас заверить, дядя Джордж, что я им предоставляла возможность для поцелуев любого стиля, не говоря уже о пожатиях и объятиях, - и ни один из них, никогда, ни в чем не мог сравниться с Вандевантером. А теперь он говорит - я была неверна.

– Это смешно, - сказал я. - Дитя мое, с тобой поступили нечестно. - Я поцеловал ее раза четыре или пять и спросил: - Видишь, ведь эти поцелуи совсем не так тебя радуют, как поцелуи Вандевантера?

– Давайте посмотрим, - сказала она и горячо поцеловала меня еще четыре или пять раз с величайшей искусностью. - Конечно, нет! - заявила она.

– Мне надо с ним увидеться, - сказал я.

Тем же вечером я пришел к нему на квартиру. Он задумчиво сидел у себя в гостиной, заряжая и разряжая револьвер.

– Вы, - сказал я, - несомненно, замышляете самоубийство.

– Никогда, - ответил он с деланным смехом. - С какой стати? Из-за потери фальшивого бриллианта? Из-за лгуньи? Я с ней отлично разобрался, скажу я вам.

– И скажете неправду. Минерва всегда была вам верна. Ни ее руки, ни ее губы, ни ее тело никогда не соприкасались ни с чьими руками, ни с чьими губами, ни с чьим телом, кроме ваших рук, ваших губ, вашего тела.

– Я знаю, что это не так, - сказал Вандевантер.

– А я вам говорю, что это так, - настаивал я. - Я говорил с этой плачущей девой долго, и она рассказала мне самый страшный секрет своей жизни. Однажды она целовалась с молодым человеком. Ей было пять лет, а ему шесть, и с тех самых пор ее снедает неумолимое раскаяние за это мгновение любовного безумия. Никогда с тех пор не повторилась подобная недостойная сцена, и это мучительное воспоминание вы и обнаружили.

– Вы говорите правду, дядя Джордж?

– Посмотрите на меня своим проницательным и безошибочным взглядом, я повторю вам слово за словом, а потом вы скажете мне, правду ли я говорю.

Я повторил весь рассказ, и он удивленно сказал:

– Дядя Джордж, вы говорите точную и буквальную правду. Как вы думаете, Минерва когда-нибудь меня простит?

– Конечно, - сказал я. - Покайтесь перед ней и продолжайте упражнять вашу проницательность на всех отбросах любой винной лавки, любого совета директоров и любого департамента, но никогда, слышите - никогда - не обращайте свои испытующие глаза на любимую вами женщину. Совершенная любовь - это совершенное доверие, и вы должны верить ей - совершенно.

– Я буду, я буду! - закричал он.

И с тех пор так оно и идет. Он теперь самый известный детектив во всей полиции, его повысили до детектива половинного класса и дали офис в цоколе рядом с прачечной. Он женился на Минерве, и они живут в идеальном согласии.

Она наслаждается поцелуями Вандевантера снова и снова до полного экстаза. Бывает, что она нарочно проводит целую ночь с кем-нибудь, кто кажется перспективным объектом исследования, но результат всегда один и тот же. Вандевантер лучше всех. У нее два сына, и один из них немного похож на Вандевантера.

И вот чего, старина, стоят все ваши слова о том, что наши с Азазелом труды всегда приносят несчастье.

– Вы знаете, - начал я, - если верить вашему рассказу, то вы лгали, когда говорили Вандевантеру, что Минерва никогда не касалась другого мужчины.

– Я лгал во спасение невинной юной девы.

– Но как же Вандевантер не распознал этой лжи?

– Я полагаю, - сказал Джордж, стирая с губ сливочный сыр, - что здесь все дело в моем неколебимом внешнем достоинстве.

– А у меня другая теория, - сказал я. - Я полагаю, что ни вы, ни ваше кровяное давление, ни электропроводность вашей кожи, ни тончайшие гормональные реакции уже не могут сами различить разницу между тем, что правдиво, и тем, что нет, а потому никто не может этого сделать на основании данных, полученных от изучения вас как объекта.

– Это даже не смешно, - сказал Джордж.

Мы с Джорджем глядели на другой берег реки, где раскинулся студенческий городок, и Джордж, наевшийся за мой счет до отвала, впал в слезливые воспоминания.

– Ах, студенческие годы, студенческие годы! - со стоном выдохнул он, Разве есть в жизни хоть что-нибудь, что может вас заменить?

Я в удивлении уставился не него:

– Только не говорите мне, что вы учились в колледже!

Он смерил меня взглядом:

– Да понимаете ли вы, что я был величайшим из президентов, кто когда-либо возглавлял братство Фи Фо Фум?

– Но как вы заплатили за учебу?

– Стипендии, пособия. Меня ими просто завалили после того, как я показал свою доблесть в битвах за столом, когда мы праздновали наши победы в женских общежитиях. И еще - состоятельный дядя.

– Я не знал, что у вас был состоятельный дядя, Джордж.

– После тех шести лет, что мне понадобились на освоение программы для отстающих, - уже, увы, не было. Если и был, то не в таких количествах. Все деньги, что у него еще оставались, он оставил приюту нуждающихся кошек, сделав в своем завещании несколько таких замечаний на мой счет, что мне не хочется их повторять. И началась у меня жизнь печальная и безрадостная.

– Когда-нибудь, - сказал я, - в очень отдаленном будущем, вы мне расскажете о ней, не опуская никаких подробностей.

– Однако, - продолжал Джордж, - память о светлых студенческих годах озаряет время моей жизни золотым и жемчужным сиянием. Пару лет назад мои воспоминания вспыхнули ярче, когда мне пришлось снова навестить кампус университета Тэйта.

– Они позвали вас обратно? - спросил я, почти успешно пытаясь скрыть ноту недоверия в голосе.

– Я думаю, они собирались это сделать, - сказал Джордж, - но на самом деле я вернулся по просьбе моего дорогого друга, товарища студенческих лет, старины Антиоха Шнелля.