– В давние времена – римляне и галаты133, затем – готы, германцы, франки, нурманы… Но никто не смог даже приблизиться к Арконе. Врагов не раз встречая в море, мы топили их ладьи и драккары. Ни один из них, не прошел даже сотни шагов по нашему берегу. Мы нагромождали горы из мертвых тел, и даже самые лютые из незваных гостей бежали в ужасе от наших мечей, ибо каждый ярый витязь мог биться с десятком врагов, а семеро – стоили сотни.
Но Боги видно пожелали изведать твердость духа своих внуков, и их выбор пал на меня.
Не в облике злобного чудища или могучего ворога было дано их испытание. Не колдовство и не хворь телесная, а то, что сердца даже самых жестоких воев делает мягче воска. Великая любовь – ее имя! То, что посылается Богами как безценный дар обычным людям. Этим даром держится мир, и пока горит сей огонь в сердцах Дажьбожих внуков – Тьма не одолеет Свет!
Но я был из дружины Святовита и давал роту, что налагала запрет на любовь. Дар Богов стал моей пыткой…
Ратислава – звали ту, что победила мою силу и твердость нежностью и лаской. Великий князь ободритов Велегаст был ее отцом. С ним мы сражались против алеманов134 и данов. В стольном Велеграде, на пиру по случаю победы, впервые я узрел дочь князя. Нельзя молвить, что я не противился… Самая тяжкая битва, есть битва с самим собой. Но Богиня Лада играючи разбила все брони, которыми я тщился закрыть свое сердце. В яростных сечах кровью врагов стремился я залить пожар в моей груди. Но тщетно истязал я себя дальними морскими походами и тяжкими воинскими упражнениями. Что было определено мне роком – то свершилось. Соединила, сплела Лада две плоти, две души – в одну, и не было в моей жизни большей радости, чем сие единение. А через положенный срок, принесли нам Боги новый дар – сына!
Старый витязь прикрыл очи, ибо в мыслях его душа ныне была далеко на полуночи, где на бреге Варяжского моря жила его любимая и юный наследник.
– Боголюбом – любимцем Богов нарекли мы его. Но не долгой была наша радость. Ничего нельзя утаить от вездесущих жрецов Световита. И встал я на правеж перед волхвами Красного храма.
– Велика вина твоя, сын мой… – сказал отец. – Порушивший роту Богам, не может служить в священной дружине, ибо раб своим чувствам и желаниям. Изгой ты ныне!.. Но можешь оправдаться исполнением тяжкого урока, на благо отчины пращуров своих. Ежели откажешься, изгнан будешь навеки с родной земли и никогда не позришь свое чадо и ту, что приняла в свое лоно твое семя.
И дан мне был урок Верховными жрецами Красного храма: «Удалишься в стольный град ромеев и поселишься в нем. Через послания, начертанные тайными знаками будешь передавать все вести о замыслах правителей империи. И продлится сей урок – один круг лет. Лишь когда через все шестнадцать чертогов Сварожьего круга пройдет земля, сможешь ты вернуться на отчину и будешь прощен Богами».
Яровит закашлялся, кровавые пузыри лопались на его устах, лицо стало с синим оттенком, словно у мертвеца. Я снова дал ему глотнуть воды. Он долго собирался с силами, затем заговорил снова:
– Я исполнил все, что наказали мне жрецы священного храма. Вот там, – он слабо шевельнул рукой в сторону кожаной торбы, – мое последнее послание…
Старый воин прикрыл глаза, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, словно водили клинком по точильному камню.
– Жаль… – прошептали его уста. – Не успел… Ничего не успел в сей жизни!..
Веки медленно открылись, и я не мог отвести взгляда от нечеловечески светившихся очей его. С неожиданной силой он схватил меня за руку: «Ты поклялся, внемлешь?! Ты должен добраться в Аркону, должен поведать Хранителям Прави, что я исполнил урок!.. Запомни тайные слова: «Тьма гинет в полдень». По ним в Арконе узнают моего посланника. Уразумел?.. «Тьма гинет в полдень!..»
– Запомнил, – кивнул я.
– И еще прошу: найди Ратиславу и сына моего, передай сие…
Руки Яровита нащупали под рубахой на груди оберег из «горюч-камня»135 в виде падающего сокола.
– Скажи: не смог дойти… Пусть простят…
– Все передам… – я накрыл его руку своей.
– Не робкое сердце вложил в тебя Род, – прошептал Яровит. – Ты дойдешь… Есть в тебе великая сила, но она пока спит. Ворогов не страшись… Самый лютый ворог, для каждого Дажьбожьего внука, сие – он сам! Ты сам подстерегаешь себя на каждом шагу. Ты сам для себя и хоробр и трус, и мудрец, и безумец, и злодей, и праведник, и Бог, и Кощей. Пойдешь по стезе Света и Прави, останешься человеком с безсмертной душей. Свернешь на путь тьмы и кривды – превратишься в бездушную тварь. Вот и все… Нет, прости старика, еще одним тебя утружу. Возложи меня на погребальный костер, лишь когда доберешься до земель Дажьбожих внуков. Хочу уйти к пращурам хоть не с родной земли, но хотя бы с той, где живут люди одного языка и обычая.
– Все исполню Яровит, – тихо вымолвил я.
Старый воин улыбнулся, ткнул пальцем мне в грудь:
– Ты… теперь ты – Яровит!.. Носи сие имя… Ты – достоин! Отвори мне кровь… Хочу, дабы братьями крови расстались мы с тобой в сей жизни.
Я достал нож и сделал надрез на своей ладони, после – на руке наставника, и соединил их, мешая нашу кровь. Затем, макнув перст в обе раны, провел им по своим устам, и по устам старого воина. Дрожащим голосом, стал читать древнюю роту кровного братства, которой научил меня когда-то Радогор:
Мы в чаше мешаем горячую кровь,
Из раны твоей и раны моей,
По стали булатной она пусть течет,
И рота чести мешается с ней.
Та женщина с волосом цвета льна,
Из лона которой я вышел на свет,
Зароком пусть будет моим словам,
И пращуров наших священный завет.
Три раза по тридцать сраженных врагов,
Три раза по девять непорченых дев,
С тобой поделю я и сталь оков,
С тобой поделю я и мрак, и свет.
Высокая мудрость старинных слов,
Начертанных рунами в книге Вед…
Пусть будет все это на нас двоих,
И крылья победы, и тяжесть бед.
Превыше богатства, веры и клятв,
Пусть будет все это у нас пополам.
Пока не закончится этот свет,
Пока не закончится этот век.
Век Ночи Богов, век тьмы и мечей,
секир и алчущего огня…
Пусть нас скует воедино цепь,
со звеньями крепче, чем броня.
Та цепь из шума рысьих шагов,
Из света звезд, из взора орла,
из крика рыб, из мудрости слов,
из холода солнца, из пламени льда…
Я читал роту побратимства и видел, что очи наставника стали гаснуть, как будто где-то внутри подули на лучину. Пальцы на моей руке разжались. На устах застыла спокойная улыбка. Великий воин начал свой путь в небесную обитель пращуров, отдав мне свое имя.
– Благодарю… – выдавил я. – Сие – большая честь, наставник…
Тяжело поднялся, вышел под небо, сиявшее мириадами звезд. Души пращуров указывали путь кораблю. Я сморгнул влагу, набежавшую на очи. Лучи звезд сломались.
• • •
Град Варна меня порадовал, сильно порадовал. Проходя по пристани, я вдруг увидел знакомые ветрила. Нет, то был не славенский ушкуй, и не варяжский драккар. Эти ветрила я узнал бы из тысяч. Ветрила хеландии работорговца Фалея, по чьей милости я – вольный русич, долгие пять лет таскал позорный ошейник раба.
Когда стемнело, я наведался к нему с Саком и двумя таврами. Стражу тавры тихо прирезали. Я ворвался в помещение на корабле, которое занимал хозяин. Фалей развалился на ложе сразу с двумя портовыми жрицами любви. Когда я вошел, он пьяно выкрикнул: «Пошли все вон!» и подавился своими словами, когда ощутил холодную сталь у горла.