Посмотрим теперь, как обстоит дело с так называемыми великанами, т.е. с людьми, отличающимися чрезмерным телесным развитием? Судя по исследованиям Ланге, Боллингера, Эккера и Ранке, большое число научно точно описанных великанов оказываются непропорционально развитыми. «В некоторых случаях установлено было поразительное несоотношение между сравнительно слабо развитою центральною нервною системой и огромным телом; очень часто чрезмерно развитые кости болезненно хрупки, имеют неправильности, утолщения или прямо уродливости» (Ранке). Другие же великаны были вполне пропорционально сложены и могли всецело удовлетворять предъявленным к ним требованиям.
Вопрос о том, должно ли считать очень больших людей, великанов, патологическим явлением, зависит исключительно от равномерности развития. Рост великанов сам по себе – не есть болезненное явление; если же он совершается в некоторых частях тела насчёт развития других частей, будь это по отношению к строению тканей или к общему росту, — то мы тогда имеем дело с недостатками, основанными на таких же аномалиях развития, как уродство и малый рост.
Нет основания рассматривать великанов ума с какой–нибудь другой точки зрения. При суждении об них также приходится взвешивать, равномерно ли их развитие, или же у них существует переразвитие одной части души в ущерб другим частям, а с тем вместе и болезненное состояние. Конечно, кто исходит из той точки зрения, что все, отступающее от «нормы», должно быть названо болезненным, тот, логически рассуждая, должен будет считать каждого умственно выдающегося человека отступающим от «нормы», т.е. болезненным. И действительно, такой взгляд нашёл многочисленных последователей, которые узрели блестящее подтверждение своей теории в том обстоятельстве, что большинство, а то, пожалуй, и все умственно выдающиеся люди обнаруживают психические «симптомы болезни».
Первым, подробно обработавшим этот предмет, был Моро де Тур, называющий гениальность прямо умственной болезнью, причиняемою перераздражением мозга. Моро вообще не сделал попытки как–нибудь определить гениальность или связать с нею психологическое понятие. Из приводимых им примеров видно, что он считает гениями всех людей, совершивших в какой–либо области что–нибудь выдающееся, — не обращая внимания на их психологические отличия. Он мог поэтому так же хорошо установить своё утверждение в следующем виде: все люди, сделавшие когда–либо что–нибудь выдающееся, были душевно больны.
Воззрение это, как я сказал, нашло своё полное подтверждение в открытии у «гениев» множества «симптомов болезни». Моро сопоставил изрядное количество таких случаев, а другие авторы, занимавшиеся этим вопросом, значительно увеличили это количество новыми открытиями.
Самая обширная работа по этому вопросу принадлежит Ломброзо. Несмотря на значительный объём его книги «Гениальность и помешательство», Ломброзо также не делает попытки определить понятие гениальности, а, по–видимому, считает это понятие уже известным. В главе о «Физиологии гения» автор хотя и сообщает нам, что у гениев обыкновенно бывают холодные ноги и тёплая голова, но, к сожалению, мы и от него не узнаем, что мы собственно должны понимать под гениальностью. В книге Ломброзо говорится не только о людях, достигших выдающегося положения в какой–либо области, там не только заодно разбираются такие люди, как Колумб и Доницетти, но величайшие в истории люди становятся рядышком с полоумными индивидуумами, имя которых каким бы то ни было образом случайно прошумело. В своём труде Ломброзо приходит к тому заключению, что «между физиологией гения и патологией помешаного имеется немало совпадающих пунктов», но что существовали также гении, которые, «помимо некоторых уклонений чувствительности», никогда не страдали умопомешательством. В виде примеров «здоровых гениев» мы в странном сопоставлении, находим Спинозу, Колумба, Данте, Микель Анджело и др. Однако последнее своё мнение Ломброзо в новейшее время изменил на основании позднейших исследований, и теперь он провозглашает: «Если у истинно гениальных натур нет признаков ненормального расположения, то это просто заблуждение; в таких случаях либо вовсе не искали аномалий, либо имели дело с недостаточными доказательствами». Как жаль, что мы и тут не узнали от автора, что нам собственно понимать под выражениями: «истинно гениальные натуры» и «ненормальное расположение»!
Перед тем как поближе взглянуть на многочисленные «болезненные симптомы гения», открытые, главным образом, Моро и Ломброзо, посмотрим, каким образом дошли до того, чтобы считать известные явления симптомами умственного расстройства.
Психиатрия – наука по преимуществу эмпирическая. То, что мы знаем, мы узнали благодаря опыту и наблюдению. Как я неоднократно указывал, между состоянием здоровья и болезни нельзя провести резкой границы ни в физической, ни в духовной области. В физической области главным признаком здоровья служит самочувствие: каждый человек сам чувствует, если он нездоров; большая часть болезней сопровождается болями, и это побуждает больного искать помощи и облегчения. Боль поэтому справедливо назвали сторожем здоровья. Совсем иначе дело обстоит в психической области. Здесь самочувствие и болезнь не находятся в таком отношении. Болезнь не причиняет непосредственной боли, и сам больной менее всего может решить, болен ли он или нет. Здесь, скорее, узнавание болезни служит важнейшим признаком выздоровления, и вопрос, стало быть, приходится решать с совсем других точек зрен6ия. Болезнь не есть тут определённая сама по себе сущность, и точного определения также нельзя установить. Главное, что приходится принять в соображение, — это индивидуальную производительную способность по отношению к общей.
Опыт показал нам, что имеются типически повторяющиеся формы психического поведения, при котором произошло перемещение самосознания, лишившее данных индивидуумов их свободной воли; что имеются случаи общего упадка умственных сил, при котором производительная способность данного лица доходит до нуля и т.д. Таким образом, чисто путём опыта дошли до познания, что имеется ряд душевных заболеваний, отличающихся определёнными явлениями и определённым течением.
Ближайшим шагом науки было сравнение психологических условий несомненно помешанных с умственно здоровыми людьми. При этом, стало быть, вполне справедливо исходили из того предположения, что, с одной стороны, дело идёт об умственно здоровых, а с другой – об умственно больных людях, и, изучая психологические отличия между обоими, пришли к распознаванию так называемых симптомов умственных болезней.
Хотя сумма симптомов образуют болезнь, — не они прежде всего представились нашему познанию, а мы достигли его лишь после изучения отдельных составных частей душевных болезней. В то время как, например, в прежние времена галлюцинации всячески объясняли мистическим образом, считая их призраками, божественными видениями, наваждениями дьявола и т.д., путём изучения душевных расстройств узнали, что последние необыкновенно часто сопровождаются галлюцинациями, а затем уже привыкли раз и навсегда смотреть на галлюцинации, как на болезненный симптом. И действительно, оказалось, что там, где дело шло об обманах чувств, обыкновенно можно было доказать душевную болезнь. Дальнейшее изучение симптомов и течения душевных болезней дало нам наконец возможность распознать умственные заболевания уже в такое время, когда публика не в состоянии ещё заметить никаких изменений в психическом поведении больного. Но всё это основано исключительно на опыте. Только благодаря ему, мы научились предсказывать определённое течение душевного состояния на основании распознавания известного сочетания симптомов.
Если наш опыт в области психологии и психиатрии расширится, то этому можно будет только радоваться, потому что несмотря на все наши старания, мы всё ещё стоим у порога познания. Но каждый новый опыт приносит с собой новые затруднения, так как из опытов нужно делать выводы, и нередко новые факты разбивают наши прекраснейшие теории, не подтверждая последних или прямо им противореча. Тут–то и необходимо вести исследование без предубеждения и судить объективно.
